- Достижимо ль? - взволнованно спросил князь Олег. - Греховны мы...
- Инако нельзя, - ответил преподобный игумен. - Русь способна на великую веру. А без веры она погибнет. Но коль погибнет Русь, то как бы не погибло и все человечество...
Отец Сергий смотрел на князя столь кротко, и в небесных глазах его было столько любви и мира, мира свышнего, мира невозмутимого, что подумалось: этот светлый облик отца Сергия - не лик ли самой Руси?
Ощущая струи незримой благодати, исходящей от старца, князь опустился на колени перед ним, жадно припал к руке его, благословившей на что-то трудное, на что-то почти невозможное, маячившее, однако, в какой-то дали дальней светом и надеждой...
На другой день была составлена договорная грамота о "вечном" мире и любви между Москвой и Рязанью.
Летописец писал:
"...В Филиппово говение преподобный Сергий Радонежский сам ездил посольством на Рязань ко князю Олгу Рязаньскому, от великого князя Дмитриа Ивановича Московского о вечном мире и любви, и с ним старейшиа бояре великого князя. Преже бо того многие ездиша к нему и ничтоже успеша; и не возмогоша утолити его; преподобный же игумен Сергий, старец чюдный, тихими и кроткими словами и речами и благоуветливыми глаголами, благодатью, данною ему от Святаго Духа, много побеседовав с ним о пользе души, и о мире, и о любви; князь великий же Олег преложи свирепьство свое на кротость, и утишися, и укротися, и умилися велми душою, устыдебося толь свята мужа, и взял с великими князем Дмитрием Ивановичем вечный мир и любовь род в род".
Где мир, там и свадьба. Подоспевшие к брачной поре княжич Федор Олегович и княжна Софья, дочь московского князя, были обсватаны и обвенчаны два года спустя после замирения двух великих княжеств. Прежде, враждуя, московский и рязанский княжеские роды избегали подобного родства и теперь, похоже, наверстывали упущенное - свадьбу сыграли с размахом.
Обряд венчания был свершен в одном из храмов Москвы; там же, в кремле, и начали свадьбу, продолженную в Переяславле Рязанском, куда юную и пригожую собой невесту привезли в расписном кожаном возке в составе длинного свадебного поезда.
На широком многодневном пиру ни один из взрослых горожан не был обделен чашей хмельного меда, ни один малый ребенок или отрок - сластью, ни один нищий или тюремный сиделец - куском пирога, осетрины или даже серебряной монетой. Были соблюдены все свадебные обычаи, и, по приметам, брак предвещал быть счастливым. Например, во время венчания в храме жених и невеста, встав под венец на подножку - кусок холстины, - сделали это, как и требовалось строго по уряду - правая нога невесты и левая жениха вступили на холстину одновременно.
Молодожены, до вступления в брак ни разу не видевшие друг друга, были взаимно очарованы. Их глаза сияли радостным блеском, их руки не расцеплялись. Родственники той и другой стороны смотрели на них с умилением. В первую очередь довольны были сватья. Еще не столь давно враги и соперники, изматывающие друг друга претензиями и военными угрозами, сватья чувствовали себя так, будто после утомительного жаркого дня они окунулись в свежий чистый родник. Теперь, став родней, они на свадебном широком пиру прилюдно не раз изливали друг на друга чувства взаимного уважения и любви. Условились раз и навсегда предать забвению старые обиды и нелюбие. ("Кто старое помянет - тому глаз вон!")
Довольный выбором спутницы для своего старшего сына, князь Олег светился добротой и радушием, был величав и торжественен. Но вдруг, среди всеобщего веселья, он задумывался, становился горестным, взор его уходил в себя. В такие минуты он вспоминал о младшем сыне, злополучие которого оттенялось счастьем старшего. И тогда его уже не убаюкивала мысль о том, что хан Тохтамыш, держа в неволе Родослава, все же относился к нему с доброжеланием. Уж больно надолго затянулась разлука сына с родителями...
И вот как-то, в один из свадебных дней, сватья беседовали друг с другом в узком кругу ближайших лиц. Князь Олег вдруг спросил московского свата - не опасается ли тот мести Тохтамыша за то, что Дмитрий разрешил сыну Василию, так же, как и Родослав, взятого ханом в заложники, бежать из Орды?
Телесно могучий князь Дмитрий, сидевший в кресле несокрушимой глыбиной, сразу понял: рязанский сват безмерно тоскует о своем младшем сыне, юность которого проходит в неволе. Дмитрий и сам испытывал ту же тоску о Василии, пока тот томился заложником в Орде - ему была понятна боль свата.
- Нет, не опасаюсь, - ответил он. - Я все рассчитал, - и по-отцовски любяще посмотрел на сына Василия, который сидел близ родителя.
Юный княжич Василий, ростом чуть повыше отца, но в плечах уже и ещё довольно тощий, легким кивком черноволосой головы как бы показал: отец, мол, прав. Этот юноша поражал своей ранней серьезностью, рассудительностью и знанием всей сложности межгосударственных отношений. Князь Олег подумал: "Василий, пребывая в неволе в Орде, так рано повзрослел... Дай-то Бог, чтобы и мой Родя вернулся таким же молодцом!"
- На чем же основан твой расчет? - вновь обратился Олег Иванович к московскому свату.
Во-первых, объяснил князь Дмитрий, Тохтамыш ныне целиком поглощен трудной задачей, требующей от него напряжения всех сил - как сокрушить своего врага, могущественного правителя государства Мавераннахр Тимура. Во-вторых, пожегши и разграбив Москву, Переяславль Рязанский и иные русские города, принудив Русь платить Орде дань, Тохтамыш почел Русь навсегда сломленной, и теперь для него мелочь - утрата заложника...
- И потом, дорогой сват, - московский князь вдруг широко улыбнулся и засиял черными зрачками глаз, - ныне, слава Богу, мы с тобой не поврозь, как бывало некогда, а единый кулак. (Дмитрий Иванович сжал свою могучую длань - такого кулачища князь Олег не видывал давнехонько). Ведь кое-что значит это?
- Многое значит, - подтвердил князь Олег, тоже улыбаясь.
Сватья одновременно встали с кресел. Князь Дмитрий с тяжеловатой грацией подошел к Олегу и обнял его. Похлопали друг друга по плечам. Олег в эту минуту подумал: наступил тот час, когда можно, не колеблясь, послать своих бояр к Родославу готовить его побег из Орды. И ещё подумал: какое благо для него родство с московским князем, и каким благом был приезд на Рязань Сергия Радонежского, сделавшего врагов союзниками и друзьями!
Глава тринадцатая
Родослав стремится из неволи
Бел от снега широкий Сарай Берке. Белы его площади, его улицы. Белы крыши великолепного ханского дворца с золотым новолунием наверху, домов знатных ордынцев. Омылись предзимними дождями и снегами глинобитные жилища ремесленников, от весны по осень серые от пыли. Улицы чисты - с тех пор, как в стольном граде Золотой Орды сел на трон Тохтамыш, чиновники навели в нем образцовый порядок. Всякий мусор - ошметки обуви и циновок, лохмотья, кости животных, дохлые собаки и птицы - все сгребалось изо дня в день в помойные ямы.
Но запахи... запахи Сарая неистребимы - железной окалины и гари в кузнечных кварталах, сыромятной кожи в кварталах кожевников, соленой и вяленой рыбы на базарах... С приходом зимы исчезли лишь пьянящие запахи степей да запахи пыли, порой, в бурю, тучей вздымавшейся над степями и городом. Как-то по осени Родослав охотился с соколами на лисиц и был застигнут в степи бураном. Взялся буран вроде бы из ничего - из небольшой желтоватой тучки. Но вот она уже взбухла, забурела, внезапно стемнело, задуло... Понеслась по степи красноватая пыль сплошным месивом. Пыль лезла в уши, в ноздри, в рот. Забивалась за ворот кафтана, в рукава... Родослав, дядька Манасея, Таптыка, стремянные, сокольничие - все попрыгали с коней, укутались в плащи и ферязи, улеглись наземь. Вспомнилось тогда Родославу о широких пойменных лугах под Рязанью, зеленых дубравах и нескончаемых мещерских лесах за Окой. Тоскливо ему стало!
Ведь уже четыре года он в Орде. И ещё неизвестно, сколько времени продержит его в заложниках великий хан.
И не сказать, что Тохтамыш и его вельможи обращались с Родославом плохо. Напротив, обращались с ним уважительно, а по-своему и полюбили его. Не потому только, что рязанский князь Олег Иванович исправно слал дань и не скупился на подарки. Ордынцы более всего ценили в юношах воинское умение, силу, ловкость. Родослав на всевозможных воинских состязаниях - будь то стрельба из лука, конные скачки, рубка саблей или умение владеть копьем, изъявлял отменную выучку. Случалось, выходил и победителем. Минувшим летом он опередил всех на скачках. Тохтамыш, наблюдая те скачки с невысокого холма в кругу эмиров и воинов, засопел, когда юный рязанец, скакавший третьим, ударом плетки заставил своего коня в несколько прыжков опередить соперников, среди которых был ханич Керим. Неприятно стало Тохтамышу, что сын его побежден рязанским княжичем. Но, будучи по-своему справедливым, велел подозвать к нему победителя. Родослав (с ним бояре Манасея и Таптыка) приблизился на взмыленном коне к хану, приложил руку ко лбу и груди, учтиво поклонился. За годы пребывания в Орде он из мальчика вырос в крепкого, благородной наружности, юношу, привлекавшего к себе внимание дочек и внучек знатных ордынцев. И сейчас эти знатные ордынцы посматривали на ловкого рязанского джигита с одобрением, и некоторые из них, может быть, прикидывали в уме, не отдать ли им за этого коназича свою дочку или внучку.
