Однако князь ещё рассеян, весть о прибытии очередного посольства из Москвы продолжает занимать его ум. Он слегка озадачен - как тут не призадуматься, коль московские правители прибегают к посредничеству отца Сергия? С легкой руки маковецкого игумена они уже не раз добивались выдающихся успехов - та же донская победа над Мамаем одержана с его благословения. И вот теперь отец Сергий на пути в Переяславль... С чем он едет? Чьими интересами станет руководствоваться в качестве главного посольника?
В то же время Олег Иванович ощущает тонкую радость. До сих пор он лишь слышал о духовных подвигах старца, о его даре провидца и целителя, о его святости, а теперь свидится с ним...
Некоторое время мысли о предстоящем приезде московского посольства мешают ему сосредоточиться на молитве, раздробляют внимание. Он молится, не вникая чувством в каждое слово, не возбудя в душе самоуничижения и благоговейного страха перед Господом Богом. А это значит, что моление его пройдет без пользы для души и дела. Чтобы полностью переключить внимание на образ Спасителя, перед которым стоит, он прибегает к мысли о том, что не князь Московский послал отца Сергия на Рязань, а нечто высшее. Отец Сергий едет на Рязань по внушению свыше, ибо все, что делает святой, делает по воле Всевышнего. Постепенно князь погружается в молитву всей душой, доводя мысль каждого слова до глубины сердца, до той глубины, когда сердце, подобно бутону цветка, раскрывается благодарно и благоговейно и как бы исполняется светом чувств. И когда он повторяет мысленно вместе со священником слова "Да будет воля Твоя", - он уже знает, что участь его в Господней воле, и мысль об этом его успокаивает. На душе становится тепло, и когда, окончив молитву, он снова вспоминает о скором прибытии отца Сергия в Рязанскую землю, ему уже хочется как можно скорого свидания с ним.
Феоктист стар, широк в кости, но худ и сух. Лицо его синюшное, дышит со свистом, а то и хрипом, страдает приступами удушья. Бывает, что приступ случается ночью, он сидит на постели, опираясь костлявыми руками о кровать, ловит ртом воздух. Но страха в глазах никогда нет - не боится смерти, готовится к ней, премного постясь, ещё ревностнее, чем прежде, молясь и усмиряя в себе остатки гордыни. Он на склоне лет вообще ничего не боится (кроме прегрешений) и судит обо всем трезво, строго, порой сурово, но с доброжеланием. Он деятелен - недавно рукоположенный в сан епископа на Рязанско-Муромскую кафедру, уже успел навести порядок в церковных делах епархии, запущенных за пять лет отсутствия в ней владыки.
Сидя напротив князя в натопленной палате и тяжело дыша, Феоктист перебирает четки и смотрит на Олега Ивановича добросердечно, отечески, слегка как бы и покровительственно. Он - исповедник князя, духовный его отец. Уже успел познать сложную натуру князя со всеми её извивами, но сам для духовного сына - ещё загадка. Ибо, чутко относясь к внутреннему миру окружающих его людей, Феоктист тщательно оберегает свой собственный от внешних прикосновений.
Потому ещё Феоктист загадка для князя, что он ставленник нового митрополита Пимена, а Пимен - тоже загадка для многих на Руси.
Когда по дороге в Царьград неожиданно умер наместник митрополичьего престола Митяй и в свите его возобладало мнение, что не дело возвращаться домой без митрополита и что им должен быть архимандрит Пимен из Переяславля Залесского, то последний воспользовался ризницей покойного Митяя и на чистой запасной грамоте с великокняжеской печатью, данной князем Дмитрием Митяю на всякий случай, написал от имени великого князя греческому патриарху прошение поставить его, Пимена, в митрополиты. Это был явный подлог. Мало того, Пимен по приезде в Царьград растратил все князевы деньги и сверх того назанимал в долг у тамошних ростовщиков изрядную сумму - опять же от имени великого владимирского и московского князя. С помощью подложной грамоты и денег, взятых в долг у ростовщиков, Пимен добился поставления в митрополиты.
Князь Дмитрий Московский рассердился на Пимена за подлог, растрату великокняжеской казны и наделанные им долги и, сослав его в Чухлому, призвал на Москву, на митрополичий престол, Киприана. Однако во время Тохтамышева нашествия Киприан повел себя малодушно и подозрительно: вместо того, чтобы поддержать дух защитников, он бежал из Москвы и бежал не в Кострому, куда направился сам князь для сбора войска, а в Тверь. Видно, решил, что наступил конец великому Владимирскому княжению московских князей, что ярлык на великое княжение хан выдаст тверскому князю, давнему сопернику московского. За этот подозрительный поступок Киприан был выслан из Москвы в Киев, и митрополичий престол занял вызванный из Чухломы Пимен.
Тотчас Пимен стал рукополагать на епископии своих людей, и одним из них был Феоктист, который не жалеет сил, чтобы укрепить Пименово сидение на московской митрополии.
Как дошло до ушей князя Олега, Пимен и Дмитрий Московский все же не сумели отладить свои взаимоотношения, есть меж ними какие-то трения, так и не преодоленные со времен ещё тех, царьградских своевольных поступков Пимена. Ныне Пимен пребывает в Царьграде, куда отбыл ещё весной по своим митрополичьим делам, и рязанскому князю вовсе небезразлично, как отнесется владыка Феоктист к вести о предстоящем прибытии Сергия Радонежского на Рязань в качестве московского посла.
- Направлено к нам из Москвы очередное посольство, - говорит Олег Иванович. - Москва упорно ищет мира с нами. Да и как не искать, Господин Великий Новгород не дает черного бора, могут встать на дыбы и другие города, а Дмитрею надо убедить хана, что он способен собрать полную дань и, стало быть, оправдывает данный ему ярлык на великое Владимирское княжение. Но вот что меня смущает - на сей раз московское посольство возглавляет...
- ... преподобный отец Сергий, - досказывает владыка.
Князь с удивлением и уважением смотрит на Феоктиста - как видно, служба оповещения у владыки поставлена не так уж плохо.
- И вот, отче, - продолжает князь, - прошу высказать свое мнение: почему Москва посылает на Рязань старшим послом не боярина, а отца Сергия? Зачем князю Дмитрею потребовался игумен Маковецкой обители? В чем тут хитрость, коль таковая имеется?
У Феоктиста на сей счет свое мнение, но он предпочитает дать уклончивый ответ: мол, преподобный отец Сергий умеет умягчать и убеждать людей, и московский князь надеется, что святому по силам уговорить и его, великого князя Рязанского.
- Но самому-то Преподобному какая тут корысть? Для чего ему-то откликаться на просьбу князя Дмитрея? Ведь упросить меня идти на мировую с Москвой даже и ему будет крайне трудно... Если не сказать - невозможно...
Четки в руках владыки замирают. Старчески приоткрыв рот, он смотрит на князя с нерешительностью:
- Люди порой весьма ошибаются, когда полагают, что святые вовсе лишены человеческих слабостей, - осторожно говорит Феоктист. - Даже святые, пусть временно, но могут склониться к тщеславию, одному из самых опасных человеческих пороков.
- Ты хочешь сказать... - князь невольно запинается: ему совестно даже и предположить, что отец Сергий, некогда отказавшийся от сана митрополита, который предлагал ему покойный митрополит Алексий, способен склониться к тщеславию.
- Никто не отнимет у Преподобного его иноческих подвигов, продолжает Феоктист несколько решительнее. - Никто... Однако, осмелюсь предположить, отец Сергий теперь сожалеет, что отказался от митрополичьего престола. Сам митрополит Алексий перед смертью вызывал Сергия к себе, предлагал ему стать его преемником. Отец Сергий решительно отказался от высшего церковного сана. И вот, сын мой, размышляя о поступке маковецкого игумена, я порой думаю: а не пожалел ли он позднее о том? Не спохватился ли? Подумать только - ему, игумену маковецкого монастыря, предложен был митрополичий престол! Где, в каком государстве, в каком тридевятом царстве, возможно такое? Игумену представился такой счастливый случай, и он отказался! И я не поверю, если мне скажут, что он об этом не сожалеет. Сожалеет! Я подозреваю, что отец Сергий теперь поддался соблазну получить митрополичью кафедру, в чем, конечно, обещал ему помочь князь Дмитрей, иначе навряд ли он, в его уж старые лета, согласился бы подняться в неблизкий путь по делу, весьма далекому от церковных...
