Литмир - Электронная Библиотека
A
A

И вдруг именно этот татарин взглянул на неё сочувственно.

- Ты видела супруга своими очами. Каково его здоровье? - спросил он.

- Здоровье - никудышное, - тихо ответила Мария. - Чахоткой хворает...

Иван Мирославич перевел взгляд на князя:

- И я слышал о том же от Каркадына. Хворого человека на дыбу - дело ли?

Князь испытал облегчение, ибо в душе противился ожесточенности бояр. Он попросил высказаться ещё двоих бояр, почему-то отмолчавшихся: дядьку Манасею и Софония Алтыкулачевича. Оказалось, отмалчивались они лишь потому, что, как и он, не были согласны с мнением большинства. "Живого-то мертвеца не к лицу нам тащить на дыбу", - отозвался Манасея. А Софоний Алтыкулачевич поддакнул:

- Володимер ныне и ворон не пугает. Какой от него опас, коль его ветром шатает? Дать ему волю - пусть порадуется солнышку!

Теперь все лица обратились на князя. Олег Иванович невольно отер платом внезапно вспотевший лоб. Пренебрегать мнением большинства он не привык, но и судьбу Владимира, супруга его дочери, следовало решать разумно, без горячки и по христианским меркам.

- Пусть Володимер самолично попросит о помиловании, - молвил он. Пусть покается...

Бояре зашевелились, задвигали посохами, закивали, соглашаясь. Всем пришлось по сердцу решение князя. Павел Соробич не удержался от похвалы:

- За эти шлова, княже, люб ты нам. Что ж, пущай Володимер покаетша!

- Так, так!

- По-православному!

Олег Иванович отпустил княгиню Пронскую и послал Каркадына со стражниками за узником.

Через час в повалушу ввели переодетого в чистый кафтан Владимира Пронского. Он стоял среди палаты худой, постаревший, с сухоточной кожей на лице. Чуть ли и не пошатывался. С тех пор, как он был взят в полон, и его, скрученного веревками, везли в Переяславль Рязанский, Олег не испытывал ни нужды, ни желания видеть его. И когда ему докладывали, что пронский узник болен, немощен, он только злорадствовал: "Пусть подыхает, собака!" А теперь, увидя Владимира лицом к лицу, Олег почувствовал, что в нем что-то умерло. Умерла в нем жажда мести. Недавний ворог являл собой жалкое зрелище, несмотря на то, что держался гордо: выставил вперед бороду и щурил глаза. Он, видно, решил, что его привели с целью унизить.

Перед тем, как пришли за Владимиром, он вздремнул в тюремной избе на лавке, и снился ему Пронск об летнюю пору. Снились деревянные крепостные стены с башнями, глубокие овраги и рвы с мостом, излучина реки Прони и зеленый луг за нею. А по лугу скачет на гнедке сын Ваня в алом плащике. За ним - конное войско, и Ваня кричит: "Отомстим, отомстим!..." И сладостно было отцу видеть своего сына вот таким доблестным, таким воинственным, несомненно, ведшим рать на Олега Рязанского...

Сон был прерван грубым стуком и окриком. Стражники уже давно с ним не церемонились - обращались как с простым смердом. Подталкивали его, пошумливали, поторапливая с умыванием и переодеванием. Жалко ему было прерванного сна, и посему вид у него был недовольный...

- Признаешь ли ты за собой вину, дерзнув на великий рязанский стол? вопросил Олег Иванович.

- Нет! - отрывисто ответил Владимир Дмитрич.

Взгляды князей встретились: пронского - колючий, но и затравленный, рязанского - укорный, сожалеющий.

- И не покаешься, стало быть?

- И не покаюсь!

Бояре всгоношились. Первым не выдержал Софоний Алтыкулачевич, вскочил:

- Ах ты, пес! А я ещё за тебя тут вступался... Да ты понимаешь ли, что твоя жизнь на волоске?

- На кол его! - предложил Глеб Логвинов. - Горбатого могила исправит!

- На кол, на кол... - раздалось ещё несколько голосов.

Жестом руки Олег Иванович велел Софонию Алтыкулачевичу сесть, а остальным - помолчать.

- Давайте-ка послушаем полонянника. Коль не хочет повиниться, стало быть, на то есть причина. Докажи нам, Володимер, что тебе не за что повиниться, и будешь отпущен с миром.

Узник смотрел недоверчиво - не верил в возможность того, что ему могут дать волю лишь ввиду одних доказательств. Но и как тут было не попробовать доказать им свою правоту? Ведь столько об этом думано-передумано и столько за эту правоту было отдано сил и жертв...

- Что ж, докажу, коль тебе дорога истина не на словах, а на деле. Вспомни, чему учил киевский князь Володимер Мономах ещё двести пятьдесят лет назад в своем Поучении?

- Чему же? - поощрительно улыбнулся Олег Иванович. Он любил важные беседы, давно уже слывя среди русских князей как один из самых достойных собеседников.

- А тому учил мудрый Володимер Мономах, что все мы русские князья, братья. От одного корня - Рюрика. Все мы равны. Так почему же я, князь Пронский, должен быть у тебя под рукой. Почему не наоборот?

Старая песенка. На этом оселке столько было посечено голов! Столько пролито крови! Старая, но и неотменяемая. И как ни скучно было об этом рассуждать, а приходилось.

- Верно, Мономах горячо отстаивал мысль, что все князья - братья, сказал Олег Иванович. - Правда, в этом он не был первым. Еще задолго до Мономаха русские летописцы в "Повести временных лет" стояли на том же. Не тако ли?

- Тако.

- А теперь вернемся к тому, чему учил Мономах. Он учил, что князья, как и братья, делятся на старших и молодших. Старший уважает право молодшего: оберегает его от насилия со стороны всяких ворогов. Молодший выполняет свою обязанность перед старшим - встает под его руку в нужный час. Только так и никак иначе обеспечивается истинное братство. Ты же, Володимер Дмитрич, нарушил это правило. Гордость обуяла тебя - ты решил, что сам должен быть старшим, а я у тебя - молодшим. А почему ты так решил? Потому что с Москвой снюхался. Она тебя и сбила с панталыку.

- Я и без Москвы знал, что я должен быть старшим князем, а не ты.

- Никто не помешает тебе доказать, что не я, а ты должен быть старшим.

- К тому и веду. Мы с тобой внуки князя Александра Михайловича Пронского, убитого рязанским князем Иваном Коротополом. Вспомни, кто отомстил за нашего деда? За смерть деда отомстил мой отец. Он привел из Сарая отряд татар и изгнал убийцу из Переяславля. Правда, с помощью твоего отца. Но на престол сел все же мой отец. К сожалению, вскоре он умер, и тогда, пользуясь моим малолетством, на стол сел твой отец Иван Александрович. Когда же умер и твой отец, то на стол сел ты, а не я, хоть именно мой отец первее вокняжился после изгнания Коротопола. Теперь скажи мне, по какому праву ты, а не я, вокняжился на великом рязанском столе?

В рассуждениях Владимира Дмитрича не было учтено одно - движение жизни. В какой-то небольшой срок на Руси так называемое лествичное право, которое предусматривало право наследия от брата к брату, было сменено правом наследия от отца к сыну, более простым и удобным, позволявшим избегать распрей среди князей. Однако пока ещё не все были согласны со сменой одного права другим. Для утверждения нового порядка нужно было ещё время. И кому было выгодно - хватались за старое. Владимиру было выгодно держаться прежнего, лествичного права...

- Я вокняжился по праву наследования престола от отца к сыну, ответил Олег Иванович. - По этому праву я и получил ярлык на великое Рязанское княжение от царя Джанибека Доброго. А тебе было отказано в ярлыке, хотя и ты ездил к Джанибеку на поклон с дарами.

Владимир упрямился:

- Джанибек дал тебе ярлык за богатые подарки, а не по праву. Мои-то подарки были победнее...

- Жаль, Джанибек давно умер. Не то спросили бы у него, за подарки ли он дал мне великое княжение либо все же по закону.

Бояре засмеялись. Владимир Пронский смотрел на них исподлобья, затравленно...

- Ну, а теперь, Володимер Дмитрич, объявляю тебе волю, - сказал вдруг Олег Иванович.

Пленник опешил; не веря сказанному, мотнул головой, как бы стараясь стряхнуть с себя некое наваждение. Опасаясь подвоха и унижения, смотрел в глаза врага-соперника пристально, - нет ли в них бесовских огоньков? Бесовщины не приметил. Олег смотрел на Владимира по-доброму, открыто, серьезно.

32
{"b":"76279","o":1}