А врагов у царицы было много. С тех пор, как лет пятнадцать назад был убит великий хан Джанибек, золотоордынский престол стал предметом яростных раздоров и кровопролитных междоусобиц. Джанибек был задушен руками своего сына Бердибека. Это случилось после того, как Джанибек повоевал Азербайджан. Оставив в нем наместником Бердибека, великий хан отправился в Сарай. По дороге он внезапно заболел. Один из его влиятельных приближенных тайно послал гонца к Бердибеку с вестью, что великий хан заболел и при смерти. Сын немедленно помчался следом. Прибыв в ставку отца, он вошел в его шатер и увидел, что отец хотя ещё и болен, но уже выздоравливает. Между тем, Джанибек страшно разволновался. Его насторожило, что сын прибыл без его разрешения. Джанибек выразил свое недовольство, и тогда сын, пользуясь физической слабостью отца, вместе с другими заговорщиками лишил его жизни. Чтобы избавиться от соперников на престол, Бердибек приказал убить и своих двенадцать братьев.
Однако отцеубийца сидел на троне лишь два года - был устранен одним из своих соперников. Но и тот продержался недолго. За полтора десятка лет на золотоордынском престоле поменялось пятнадцать ханов.
Именно в обстановке смуты, названной русскими летописями "великой замятней", огромная Золотая Орда раскололась. Самый крупный отколовшийся улус, от Волги до Днепра, оказался в руках Мамая. Мамай был зятем хана Бердибека. При нем он занимал самую могущественную, после хана, должность в государстве - беклярибека. Ведая в этой должности армией, внешней политикой и верховным судом, Мамай, после падения тестя, бежал из столицы Золотой Орды за Волгу с войском. Это и помогло ему стать хозяином положения в правобережной Орде. Мамай быстро и легко подчинил себе мелких князьков и дерзко поглядывал в сторону Сарая. Точил нож на всякого, кто воцарялся на сарайском престоле. И уж само собой - на хатунь Тулунбек, полагая, что не женщине занимать трон, на коем сиживал полтора века назад сам великий хан Батый, а не столь давно - его тесть.
Тулунбек стала хатунью левобережной Орды после того, как был убит во время распрей её супруг. Едва добившись престола ценой потери немалой крови, он тут же и потерял его, став жертвой очередного заговора. Оставшись вдовой, хатунь сумела с помощью своих богатств и личного обаяния сплотить вокруг себя талантливых и энергичных сподвижников и взять престол. Правила она страною уже два года: дольше, чем её незадачливые предшественники, так как сумела примирить враждующие стороны и успокоить народ.
Самым главным врагом для себя она считала Мамая с его новым ставленником ханом Мухаммедом-Булаком.
Русские князья с самого начала смут в Золотой Орде заняли выжидательную позицию, не зная, кому подчиняться и платить дань. Некоторые из русских князей, видя, как Мамай умело управляет своей Ордой, в короткий срок прекратив в ней всякие смуты, предпочли давать выход1 именно Мамаю. К тому же Мамай ловко использовал противоречия между русскими князьями.
Вынудив сначала тверского князя платить ему дань, Мамай принудил к тому же и московского князя, так как, в противном случае, тот открыто встал бы на сторону Твери, и тогда судьба верховенства на Руси могла бы сложиться по-иному.
Олег Рязанский, не ссорясь с Мамаем, считал для себя более правильным признавать ханов Сарая. Эти правители, если только они по происхождению из рода Чингисхана, были законные.
Хатуни Тулунбек сразу же доложили о прибытии рязанского посла, но, согласно традиции, как царица, она не могла принять его сразу - слишком была бы велика честь. Русские послы и даже князья иногда в Сарае добивались приема целыми месяцами. Была и ещё одна причина, по которой прием оттягивался на долгий срок: во время томительного ожидания вызова в ханский дворец посольники вынуждены были одаривать приближенных хана богатыми дарами, лишь бы те поспособствовали в их деле. Таким образом шло обогащение высшей знати Орды - один из благовидных способов выкачивания средств из Руси.
Шла уже вторая неделя со дня приезда Епифана в Сарай, сундуки его тощали, связки соболей убывали, полегчал и кожаный мешочек с серебром, а дело не двигалось. Поселившись в русском квартале, где была православная церковь, Епифан по совету двух приставленных к нему татар нанял несколько человек для поисков Салахмира. Одновременно он продолжал встречаться со знатными лицами, щедро одаривая их, с благодарностью принимал их обещания помочь ему и через два-три дня с ужасом убеждался: никто ему не поможет до тех пор, пока не сжалится сама царица.
Томила его ещё и неизвестность: пришли ли московиты на Рязань? Был ли бой? Кто кого одолел? Вдруг, не дай Бог, одолели московиты? Отчаяние овладевало им, притом до такой степени, что он возненавидел столицу Золотой Орды с её роскошью и великолепием.
А Сарай был удивительный град. Большой - на коне не объехать и за полдня, с широкими улицами, красивыми базарами, множеством людей. Особенно красив центр столицы с её каменными домами татарской знати, мечетями, возносившими в небо тонкие минареты, мавзолеями, храмами православными, буддийскими, католическим костелом. Посреди этого великолепия красовался Алтын-Таша, ханский каменный дворец, отделанный мрамором, гранитом, разноцветными изразцами и достойно увенчанный золотым полумесяцем огромной величины.
Однако Епифана не радовали эти красивые постройки и площади, ему все более бросались в глаза несуразности и неудобства Сарая. Самой большой несуразностью было то, что в граде не было питьевой воды (он стоял на солончаковой почве). Ее возили в бочках и больших глиняных кувшинах от Волги, а Волга в трех верстах от града. И потому с утра до ночи туда и обратно шли повозки с бочками и кувшинами. Не было, в отличие от Переяславля Рязанского, здесь ни яблоневых, ни иных садов. Да и красив Сарай был лишь в центре, а окраины его застроены глиняными лачугами, и притом так тесно, что порой с трудом проедешь меж ними верхом на коне.
Не желая осложнять свои добрые отношения с Рязанью, хатунь Тулунбек не стала долго томить посольника, и уже через две недели после его прибытия к Епифану явился дворцовый человек и доложил, что великая хатунь Тулунбек, да сохранит ей Аллах жизнь на тысячу лет, приглашает рязанского посла во дворец завтра, в такой-то час.
Епифан воспрял. На другой день, облачившись в парадную одежду и взяв с собой нескольких слуг (не были забыты и подарки), Епифан в назначенный час явился к ханскому дворцу собранным и решительным. Конечно, он волновался. Сопровождавший его пристав внушал ему: смиренно пройди мимо ханских телохранителей, с пиками стоявших на мраморных ступенях перед главным входом во дворец, и ещё смиреннее отдай оружие стражникам в последующих дверях. Выполнив все наказы пристава, Епифан предстал перед царицей Тулунбек действительно смиренным, даже и трепетным, ни на минуту не забывая о цели своего прибытия и возложенной на него высокой ответственности. При внешней покорности, отчасти и раболепии, он сохранил в глазах блеск надежды и напористости.
Тулунбек сидела в окружении приближенных на широком, рассчитанном на двоих, супруга и супруги, троне из слоновой кости, отделанном золотом. Поскольку мужа у неё не было, то трон, занятый ею одной, казался чересчур просторным. Тонкая в теле и изящная царица потерялась бы на таком троне, если бы не её красота и не её нарядное одеяние. Глядя на её прелестное, доброе и умное лицо, нельзя было даже усомниться в том, что она - именно царица. На ней был вышитый золотом и драгоценными камнями голубой шелковый халат, изумрудного цвета шальвары и отделанные серебром туфельки. Голову украшала бокка - грандиозный, из легкой древесной коры и покрытый шелковой тканью головной убор. Бокка, высотой с локоть, а в поперечнике в обхват руками, была круглой, а верх её был четырехугольным. На четырехугольнике возвышался золотой прутик со вставленными в него павлиньими перьями.
Епифан встал на колени и поцеловал пол у подножия трона. Готов был поцеловать и туфлю ханши, но посчитал это за дерзость - прикладываться к ногам царицы дозволялось лишь немногим, кому оказывалась высшая честь. По-песьи уложив голову на ковре, Епифан ждал: велит ли ему царица поднять голову и говорить с ней, стоя на коленях, или же разрешит встать на ноги, что для рязанского боярина было бы большой честью, однако, по понятиям проницательного Епифана, означало бы слабость царицыной власти. Тулунбек сказала:
