Либо быстро вернуться, либо не возвращаться по дороге, по которой приехал, – эту заповедь надо, как «Отче наш», впитать с молоком матери каждому оперу, который мотается по совершенно недружелюбным и часто враждебным селам, где каждый норовит схватить тебя и растерзать и уж в случае высшей любезности – всадить автоматную очередь в спину. И только вдруг, как чудо, кто-то, поверивший тебе, рискуя жизнью, сунет клочок бумажки с информацией, которую ты очень ждешь, а еще больше ждет, что ты получишь ее, томящийся в зиндане пленник. И вот ради этой самой записки, нарушая все правила безопасности, несемся мы с моим заместителем Серегой Долговым в Урус-Мартан, опережая саперную группу, прикидываясь местными жителями, полагаясь лишь на то, что наш автомобиль ничем не отличается от сотен таких же затонированных и мчащихся на предельной скорости чеченских «Жигулей».
Ранним утром разбудил меня Гена Мордвин и доложил, что Умар из Урус-Мартана срочно хочет со мной встретиться. Я не боялся получать в эфире информацию открытым текстом. Никакие технические средства защиты не справлялись с передовыми технологиями перехвата связи, которые поставляло бандитам «передовое человечество». Вот и слушали они все наши переговоры. Но голь на выдумки хитра. В моем подчинении – пять межрайонных отделов УБОП, рассредоточенных по всей территории Чечни. Раз они нас слушают, так я и не против. Я в каждый отдел направил по сотруднику СОБР, прибывшему из Мордовии, с одним условием – в эфире разговаривать по-мордовски. У бандитов мозги плавились, голова шла кругом, так как практически невозможно определить, на каком языке идет разговор, к тому же в маленькой Мордовии три языковые подгруппы – мокша, шокша и эрзя, и это сводило усилия бандитов к нулю. Зато я, имея одного из шестерых – Гену, – обладал информацией по всей Чечне в режиме онлайн. Правда, после каждого эфира мне много приходилось выслушивать грязной ругани, чтобы «русский свинья разговаривал по-русски», а я терпел, иногда огрызаясь на чеченском.
Умар попал в Урус-Мартановский отдел УБОП в числе многих других подозреваемых в организации взрыва комендатуры федеральных сил и затем в подрыве автомобиля оперативной группы, следующего на место преступления. Последнее время бандиты использовали тактику двойного взрыва, закладывая два фугаса. После первого взрыва выезжает оперативно-следственная группа с целью осмотра места происшествия, сбора и документирования улик и доказательств, для розыска лиц, причастных к данному теракту. Вот и становятся они мишенью для второго подлого взрыва. Но рискуют милиционеры жизнью, собирая по крупицам вместе с доказательствами мирную жизнь для этой благодатной земли.
Объем работы просто огромный, и я удивляюсь работоспособности начальника Урус-Мартановского межрайонного отдела УБОП ОРБ № 2 Рукмана Якубова: мы с моими замами Николаем Шаравиным, Сергеем Долговым да трудягами операми Скорняковым и Хаджибековым на третьи сутки уже валимся с ног от усталости, а он работает, как заводной, забывая о сне и отдыхе. Он – настоящий Чеченец с большой буквы, и мир на родной земле для него не пустой звук. Он потом и кровью возвращает этот мир на свою землю, отдавая дань уважения тем, кто сохранил его в далеком 1945 году. И неужели он, мужчина, не отстоит благополучие и счастье для своих потомков?
Результат оперативной работы – всегда получение достоверных фактов, которые иногда становятся не обличающими, а защищающими человека и его доброе имя, доказательствами непричастности его к теракту. И снова роешь землю в поиске тварей, убивающих людей, любящих жизнь. Бросать людей, прошедших через сито подозрений, мы не имеем права, мы сохраняем им не только доброе имя, но и веру в справедливость, что мы – москвичи, читинцы, новосибирцы, биробиджанцы – приехали в Чечню со всех концов великой России по долгу профессии, исключительно ради помощи в наведении конституционного порядка и обеспечения законности.
Умар, ощетинившийся, как еж, молчал, не проронив ни звука и только зло стреляя своими черными глазами, и, будь его воля, не задумываясь, порвал бы меня. Он молчал, уверенный в своей непричастности, вспоминая доказательства своей невиновности, но не верящий в справедливость милиции. А мне приходилось доказывать обратное, изворачиваться и добывать ему алиби, рискуя собственной жизнью. Злой за потраченное на него впустую время, не испытывая чувства раскаяния, я формально произнес слова извинения со ссылкой на обстоятельства и сложность оперативной обстановки и вообще ситуации в стране, хотя ни он, ни я не слушали произносимую мной заготовленную кем-то для порядка речь. В конце я протянул ему руку. А он не уколол меня взглядом, а тихо-тихо произнес:
– Ты – мужчина, я верю тебе.
И только переступив порог, оглянувшись по сторонам, окинув еще раз с высоты своего могучего роста мою изможденную, шатающуюся от усталости фигуру, сказал:
– Я помогу русскому, жди.
И вот это «жди» уже неделю не выходит у меня из головы. Я не могу ждать, каждая минута взывает вопросом: «Когда?», а тишина в эфире отвечает: «Жди». Я работаю и жду. Иду на доклад к генералу Хотину и жду. Жду, даже просыпаясь среди ночи. Но я жду в окружении приятных мне людей: взвешенного и рассудительного Шаравина, скрупулезного и дотошного Скорнякова, веселого и пронырливого Хаджибекова и многих, многих друзей, сроднившихся в боевое братство.
А каково ждать тому русскому, находящемуся в зиндане, где каждый вздох может стать последним, где голод наматывает кишки на кулак, где боль от побоев и загнивающих ран начинает взывать к смерти? И только сила воли не дает превратиться в грязное человеческое существо. Ждать – это невероятная пытка без определенного срока.
Когда я услышал от Гены об Умаре, сон как рукой сняло, и, затолкав в машину первого, кто попался на глаза в это раннее утро, – Долгова, я уже через пять минут несся в сторону Урус-Мартана, так как время встречи было жестко ограничено.
Рослую фигуру Умара, медленно идущего по рыночной площади от прилавка к прилавку, мы увидели издалека, но сразу подходить к нему не стали, чтобы не вызвать подозрения у все замечающих подростков, непонятно с какой целью сидящих целыми днями на корточках на каждом перекрестке. Однако и долго задерживаться на рынке небезопасно: спортивный костюм никак не скрывает, даже при беглом взгляде, внешность славянина, являющегося чужаком и объектом нескрываемой ненависти. Долгов остался в машине с оружием, контролируя ситуацию, хотя это только для самоуспокоения. Никто не спасет от автоматной очереди, которая может полоснуть из любой подворотни, стоит лишь на миг остаться одному на линии огня. Поэтому, вращая головой на 360 градусов, я сливался с одинокими покупателями и скучающими продавцами, однако избегал больших групп людей, чтобы не быть схваченным и увезенным в неизвестном направлении в качестве заложника. Умар, увидев меня, остановился, затем стал быстро удаляться в противоположную сторону, но, замедлив шаг, резко обернулся, посмотрел в мою сторону. Но не своим пронзительным взглядом, а отрешенным, больше, наверное, смотрящим в глубину своей души, разговаривая со своей совестью и честью. Через минуту, показавшуюся мне вечностью, он решительно двинулся в мою сторону. Размеренно шагая мимо меня, он сунул мне в руку плотно сложенный лист бумаги, который сверху был уже мокрым от вспотевших ладоней. Резко свернув в ближайший проулок, он скрылся из виду. Я не смотрел в его сторону, а повернул лицо к продавцу и только боковым зрением видел эту удаляющуюся могучую фигуру взрослого человека, вынужденного бояться за свою жизнь, пока бесчинствуют на этой земле бандформирования. Купив бутылку минеральной воды, я шмыгнул в наш грязно-красный «жигуленок», и Сережа, не дожидаясь, когда хлопнет пассажирская дверь, рванул с места, окутав пылью всю рыночную площадь. Но этого я уже не видел. Гипнотизирующее действие чьего-то спасения, зажатого в моей руке, отрешило меня от реальности происходящего, и только острая боль по всей заднице вернула в окружающую действительность. Запрыгивая на продавленное кресло «жигуленка», я даже не заметил лежащего на нем родного «калаша», который впился в мое мягкое место всеми выступающими частями своего металлического тела. Возопив нараспев стандартную фразу, которую выкрикивают во всех уголках нашей необъятной Родины, с большим упором на букву «е», я с трудом извлек из-под себя мною же аккуратно положенный на сиденье АКС-74. Это нелегко было сделать, так как «жигуленок» прыгал и вилял на скорости не менее сотни километров в час, мотыляя по салону все, за исключением вцепившегося в руль Долгова, который сам закладывал эти автомобильные пируэты на побитой ямами, словно оспой, дороге.
