Она схватила его за руку.
– Нет, пожалуйста, только не это! Ты сам знаешь что здесь за больницы. Вот там меня точно разорвут на куски! Я дойду до машины. Отвези меня домой! Пожалуйста!
Профессор знал что через секунду дочь сорвётся в истерику. Спорить было бессмысленно и опасно, – каждое неосторожное слово, сказанное в приступе неконтролируемой ярости несло смертельную опасность оказаться в "Кричащей Тишине".
– Ты можешь идти? – спросил он, заслоняя её от галдящей толпы.
– Я поползу, лишь бы скрыться от них, – простонала Элис.
– Осторожно иди за мной, – он взял дочь за руку показывая направление. – Сейчас нас выведут.
Элис опустила голову и послушно нырнула в образовавшийся зазор между полицейскими. Ехать в больницу не имело смысла. Профессор знал это не хуже дочери. Над медициной в Братстве одержали убедительную победу много лет назад. Систему здравоохранения фактически заменило Министерство Трансплантации, – придаток биохимического завода, штамповавший искусственные органы.
Министерство вело учёт и перераспределение мест в бесконечных очередях на хирургические операции по пересадке сердца, почек, лёгких, и даже пальцев конечностей. Место в очереди гарантировалось при условии полной занятости на одном из гетто-предприятий или в любой структуре относящейся к их функционированию. Специальный код, содержащий ближайшие даты операций для каждого конкретного жителя Братства, отображался на электронашейнике, – электронном приборе, напоминающем плотно прилегающий к шее чокер.
Ношение устройства было обязательным, – его отсутствие на шее считалось серьёзным нарушением закона и часто становилось поводом для ареста. Более тяжким преступлением считалось лишь публичное оскорбление Главнокомыслёщего и изнасилование малолетней.
Даты операций не являлись фиксированными. В течении дня, они могли отдаляться от исходных на несколько месяцев или лет. Иногда это объяснялось незапланированными экстренными операциями для военных, но в большинстве случаев изменение происходило без каких либо комментариев со стороны министерства. Последние десять символов кода являлись шифром и предназначались для служебного пользования. Шифр мог измениться в любой момент, без всякой связи с датами операций. Такие странные флюктуации вызывали смутную тревогу и желание не думать о том что всё это могло означать. Перед тем как сесть в машину профессор посмотрел на код дочери. Его служебная часть изменилась до неузнаваемости.
V
Нервный срыв догнал Элис уже в машине, – шок от столкновения со смертником прошёл, оставив нервную систему наедине с ужасом пережитых минут. Попытки профессора привести дочь в чувство терпели неминуемое фиаско, – она билась в конвульсиях, сопротивляясь любому проявлению сострадания.
Он внезапно ощутил собственную вину за терзания дочери: за это жуткое смертоносное утро, за то что создал семью на мрачном заговорённом пространстве называемым Братством. Тридцать лет назад правительство не препятствовало политическому бегству в штаты Северо-Балистического Пасьянса. Он находил тысячи оправданий, чтобы остаться, пока щит отчуждения, возникший между двумя странами, окончательно не перечеркнул эту возможность.
Профессор посмотрел на Элис, – кризис постепенно миновал. Она сидела опустив голову, – туфли из состаренной кожи, купленные для рокового интервью, ненадолго отвлекли внимание, как маленького ребёнка. Покупка стоила здоровья каждому члену семьи, – на получение талона пришлось сдавать донорскую кровь в течении трёх дней. Чтобы расплатиться, – заложить смокинг и запонки профессора.
Профессор обнял дочь и, на этот раз, сильно прижал к себе. Элис больше не сопротивлялась, она взяла отца за руку, затем задала вопрос, который не давал ему покоя с момента объявления о теракте:
– Как смертник, увешанный взрывчаткой, словно новогодняя ёлка, оказался в самом центре охраняемого района?
– Не могу этого понять, – замотал головой профессор. Возможно ублюдка привёз таксист, – почтальон видел как из машины выходил человек в зелёной куртке. Это объясняет как животное добралось до кафе. Но ведь до биохимического завода четверть часа езды. Если таксист в сговоре с этим выродком, то ехать стоило туда. Если нет, – лишние пятнадцать минут не сыграли бы никакой роли, раз водитель так и не понял кого везёт. Возможно, оба почувствовали неладное, ублюдок решил не рисковать и вышел где попало. Кафе уже было утешительным призом перед отправлением в рай мелкими кусочками. Как бы то ни было, ни одна версия полиции не убедительна.
Элис скинула туфли и забралась с ногами на кресло сиденья.
– Перед тем как нажать на взрыватель, он спросил, знаю ли я что у него под рубашкой. В последнюю секунду своей жизни он обращался ко мне с таким вопросом, представляешь? "Знаешь что у меня под рубашкой?". Что за чушь? У него был сильный акцент, но, клянусь, фраза звучала именно так.
– Он говорил с тобой?! – профессор с ужасом посмотрел на дочь, оторвав взгляд от дороги, что едва не привело к столкновению по встречной полосе. – Этого не может быть!
Элис закрыла глаза, словно принимала аварию, как должное, затем улыбнулась, первый раз за поездку:
– Если бы этого не было, мы бы сейчас не разговаривали.
– Прости, – профессор погладил её по голове как маленькую девочку. – Благодарю того, кто вставил этому животному ген речи вместо аминокислоты. Почему я не оказался там вместо тебя?
Элис театрально вздохнула и закатила зрачки.
– Если бы ты оказался там вместо меня, навряд ли ему захотелось оголять своё тело, он бы легко подавил приступ эксгибиционизма и нажал на кнопку без лишних раздумий.
Шок от пережитого кошмара постепенно проходил, – Элис снова улыбалась.
– Знаешь, когда его бросили на пол…
Она осеклась, обдумывая как правильнее представить сюрреалистическую картину, увиденную перед самым обмороком:
– Когда опасность миновала, толпа озверела, началось избиение. С него слетела почти вся одежда. Так вот, его гениталии были туго замотаны проволокой. Я не помню многих деталей, но вот эта врезалась в память как осколок. Может сейчас это глупый и не самый подходящий вопрос, но я не понимаю. Для чего?
Профессор молчал, обдумывая услышанное.
– Я понял, – сказал он через минуту.
– Этот недо-воин куражился перед вознесением в задний проход вечности и прорабатывал технические детали предстоящей половой жизни в мире ином. На небесах этим недоумкам обещают двенадцать гуклонов, как бонус за самоуничтожение.
Элис вздрогнула от услышанного.
– Двенадцать кого, прости?
Профессор бросил кислый взгляд на дочь, – некоторые вещи он не обсуждал даже с друзьями. Промолчать или перевести разговор на другую тему он не мог, семейный уговор, – никаких недомолвок.
– Двенадцать гурий клонов. Сокращённо гуклонов, – клонированных индивидуумов. Отечественная разработка, Элис, можем гордится этим паскудством. Пятьдесят лет назад правительство запретило пользоваться беспроволочной связью, затем ограничило количество разрешённых городских звонков до четырёх в день. Зато в этом они преуспели. Уверен, скоро увидим новую валюту для аристо-элиты, – один гуклон. Не хочу рассказывать гадкие подробности, уже наговорил на статью о словесном терроризме.
– Я впервые слышу об этом, – сказала Элис. Ты мне ничего не рассказывал.
– Я много чего не рассказывал, милая, – улыбнулся профессор. – Эта мерзость тяжела даже для моей психики. Возвращаясь к пикантному вопросу о горе-смертнике, – он не понимал чем будет ублажать свой небесный гарем гуклонок, когда самого разорвёт на куски. Поэтому и обмотал стальной проволокой самое ценное что у него было в этом мире – собственные ослородные причиндалы. Так, для подстраховки, чтобы не улетели далеко после взрыва.
Профессор зло ударил кулаком по сиденью:
– Какой же мрак в головах – наслаждаться собственным величием, зная, что через секунду превратишься в труху. На пиру и смерть красна. Или стало по-человечески страшно, – испугался нажать пальчиком на кнопочку. Потерявший сексуальную мотивацию террорист-смертник -эксгибиционист со склонностью к эпатажу. Можно увольнять отдел по связям с общественностью, который вербует этих недоумков.
