Мы пристегнулись, и десантный корабль, дав две вспышки коррекционными двигателями, покинул борт крейсера. Потом голос компьютера дал короткий отсчет, и на четырех "ж" мы рванули прямо вниз.
Планета, которой даже не было дано названия, представляла просто громадную скалу, за отсутствием более-менее близкого светила погруженную в вечный мрак и холод. Сначала ее можно было определить только по исчезновению звезд, которые затмевались ее массой, но когда мы подошли поближе, то начали различать даже какие-то детали рельефа. Мы опускались на полушарие, противоположное тому, где находилась тельцианская база.
Как показала предварительная разведка, база находилась в центре совершенно плоского лавового поля, несколько сот километров диаметром. По сравнению с уже встречавшимися нам базами противника, эта выглядела довольно примитивно, но подобраться к ней незаметно не было никакой возможности. Мы намеревались внезапно выскочить из-за горизонта, на полном торможении - до базы оставалось бы еще пятнадцать "щелчков" - одновременно со всех четырех сторон, и с божьей помощью ухнуть прямо на голову врага, разя направо и налево изо всех стволов. Спрятаться нам будет негде.
Это меня, конечно, не беспокоило. Хотя совершенно отрешенно я подумал, что лучше было бы не принимать таблетку.
Мы перешли на горизонтальный полет на высоте в один километр и помчались вперед. Наша скорость далеко превосходила местную скорость убегания, поэтому постоянно делались коррекции, дабы не отправиться в межзвездный полет. Поверхность проплывала под нами в смутном сером очертании: мы отбрасывали свечение, называемое псевдо-черенковским и происходившим от работы тахианского выхлопа. Скалы проносились под нами и исчезали, покидая нашу реальность и уходя в свою собственную.
Наша неуклюжая "колесница" мчалась вперед таким образам еще минут десять. Потом заработал носовой двигатель, нас рвануло вперед, глазные яблоки немедленно попытались покинуть предназначенные им орбиты.
- Приготовиться к выброске, - сказал металлический голос компьютера. - Пять, четыре...
Лазеры вдруг открыли огонь. Миллисекундные вспышки подобно стробоскопу вырывали местность внизу из темноты и снова погружали ее обратно во тьму. Местность вся была усыпана скалами и мелкими трещинами, словно оспинами. Мы снижались.
- Три... - на этом отсчет и прекратился. Ослепительная вспышка, горизонт куда-то провалился, хвост нашей посудины ткнулся в поверхность, и мы покатились, во все стороны летели куски корабельных конструкций и оторвавшиеся десантники. Наконец, после продолжительного скольжения по скалистому грунту, мы остановились, и я попытался освободиться, но ногу мне придавила рама. Страшная боль и треск, когда балка переломила мне кость. Засвистел воздух, покидая поврежденный костюм. Потом свист прекратился - заработала аварийная система. Еще больше боли, и уже больше не было боли, и я откатился в сторону, обрубок ноги тащил за собой полосу крови, которая замерзла блестящей черной лентой на тусклой черной скале. Во рту был медный привкус, и перед глазами встал красный туман, потом туман стал коричневым, как речной ил, потом почти черным, и я потерял сознание - таблетка сработала, как ей и полагалось. Я думаю, начался шок это не так уж и страшно...
В задачу боекостюмов входит спасти как можно большую часть вашего тела. Если поражена рука или ноги, одна из шестнадцати острых, как бритва, диафрагм немедленно закрывается с силой гидравлического пресса, аккуратно отсекая поврежденную конечность и запечатывая обрубок, прежде, чем вы умрете от взрывной декомпрессии. Потом медсистема прижигает рану, восстанавливает потерю крови и наполняет вас счастьем химической природы и препаратом "анти-шок". Таким образом, вы или благополучно умрете через несколько часов, или, если ваши товарищи выиграют бой, будете доставлены в лазарет корабля.
Этот раунд мы выиграли, пока я безмятежно спал, закутанный в одеяло темноты. В себя я уже пришел в лазарете. Лазарет был переполнен. Я лежал посредине длинного ряда коек. Обитатель каждой койки был по крайней мере на три четверти (или и того меньше) спасен аварийной системой боекостюма. Два корабельных врача не обращали на нас внимания, они стояли у залитых светом операционных столов, погруженные в свой кровавый ритуал. Я щурился от яркого света, и поэтому кровь на зеленых балахонах врачей можно было принять за потеки машинного масла, распотрошенные тела - за странные мягкие машины, которые доктора чинили. Только машины эти вдруг громко вскрикивали во сне, и механики бормотали успокаивающе, пока сами усердно работали своими вымазанными в масле инструментами. Я смотрел на них, и заснул, и несколько раз просыпался - все время в другом месте.
Наконец я проснулся в обыкновенной противоперегрузочной камере. Я был пристегнут ремнями к койке, и в тело входили трубки искусственного питания, повсюду были налеплены электроды-биосенсоры, но врачей поблизости не наблюдалось. Кроме меня в комнате была только Мэригей, она спала на соседней койке. Правая рука у нее была ампутирована чуть выше локтя.
Я не стал будить ее, просто смотрел на нее довольно долго и старался разобраться в том, что чувствовал. Старался избавить свое восприятие от воздействия транквилизатора. Я смотрел на культю руки Мэригей, но ничего не чувствовал - ни сочувствия, ни отвращения, ничего. Я попытался заставить себя почувствовать хоть что-нибудь - безрезультатно. Как будто рука у нее всегда такая и была. Отчего так получалось? Воздействие наркотиков? Гипнокондиционирование? Или любовь? Сейчас я ничего не мог сказать.
Глаза Мэригей вдруг открылись, и я понял, что она уже давно проснулась и давала мне возможность прийти в себя.
- Привет, поломанная ты кукла, - сказала Мэригей.
- Как... как ты себя чувствуешь? - Какой умный вопрос!
Она приложила палец к губам и шевельнула ими, словно целовала знакомый жест.
- Ничего не соображаю. Хорошо, что мы уже больше не воюем. - Она улыбнулась. - Они тебе уже сказали? Мы направляемся на Небеса.
- Нет, но я так и думал... или Земля или Небеса.
