Я внутренне содрогнулась, вспоминая его ухмылку. У меня снова засосало под ложечкой. Я знала эту усмешку. На каком-то подсознательном уровне опять всплыло слово «щербатый»: то ли кличка, то ли кто-то сказал когда-то так про… кого? Был ли это Терехов, или кто-то другой? Но кто и когда? Этого я не знала.
Глава седьмая. Ночной кошмар
Я проснулась в холодном поту за десять минут до звонка будильника. Во сне я мчалась на чьем-то катере с подвесным мотором, убегала от кого-то невидимого, едва контролируя эту махину. Мчалась через заболоченные каналы, едва не залетая на лужайки близлежащих домов. Несмотря на все мои попытки поддать газу и уйти от преследователей, они шли за мной по пятам, лениво, не напрягаясь, словно наслаждаясь моим страхом…
Терехов меня явно испугал по-настоящему, до кошмарных снов. У нас в Калифорнии и нет никаких каналов. Какие-то флоридские болота с крокодилами снятся… Может, что-то произошло со мной в той далекой юности, что-то такое, что моя память услужливо вытеснила из подсознания, и теперь я пытаюсь восстановить действительность через нелепые сны.
Лунный свет проникал внутрь через круглые иллюминаторы и мягко освещал кабину изнутри. Светло-бежевая обшивка бортов и потолка приятно контрастировала с темным деревом перекрытий, выполненным из мореной сосны. «Флибустьер» был просто драгоценной шкатулкой, а я – жемчужиной в его чреве. Улыбнувшись, я стряхнула с себя ночной кошмар, поставила кофе на покачивающуюся горелку и – вздрогнула от неожиданно раздавшейся телефонной трели. Номер не определен. Должно быть, это доктор Мордок: его мобильный зашифрован, чтобы семьи пациентов не мучили. Что-то явно случилось, раз звонит мне в такую рань. Я нажала на зеленую кнопку:
– Алло, Дина слушает.
В ответ я услышала приглушенные голоса, сухой треск, словно телефон был случайно закрыт одеждой.
– Алло, я Вас не слышу, – настаивала я в трубку. Кофе начинал закипать, и мне надо было еще нарезать сыра и помидор для моего дежурного бутерброда.
– Чё ты там курлычешь? – неожиданно раздалось громко и по-русски. – Моя твоя не понимай! – в трубке раздался смех . Смеялось, как минимум, трое. – Чё, ты еще на проводе?
Я кивнула, и, поняв, что говоривший этого не видит, выдавила:
– Да, я слушаю.
Мне было странно обращаться на «ты» к незнакомому человеку, но собеседник явно был хамоват, поэтому я сказала снова с нарастающей уверенностью:
– Говори, я слушаю.
– Чё, Динка, на работу собираешься? А вот мы еще и не ложились.. Ну давай, помягче там с корешем, палец ему не отрежь ненароком. А то знаешь, как в том анекдоте: пока есть палец, я еще о-го-го мужик!
В трубке заржали. Я молча слушала, глядя на выкипающий кофе, и старалась представить себе говорившего. Голос был смутно знаком. Интонация, догадалась я. Интонация, манера говорить. Где же я раньше это слышала?
Связь неожиданно оборвалась. Я уставилась на экран телефона: продолжительность разговора: две минуты и сорок секунд. Выключив кофе и налив себе полную чашку, я поднялась из кабины наружу в кокпит. Кофе расплескался и немного обжег мне руку. Я поставила кофе остывать, села на обтянутую бежевым кожзамом подушку и уставилась на темные волны. Меня кто-то пытается запугать. Голова разболелась, и я отхлебнула обжигающей жидкости. Это какой-то розыгрыш, какие-то безумные соотечественники узнали моё имя, номер телефона. «Ага, узнали. И то, что ты сейчас собираешься на работу», – услужливо подсказал мне внутренний голос, – « И про кореша Терехова узнали с его дурацким пальцем…»
За мной следят… Про меня знают всё! Мне стало до жути страшно. Казалось, на меня ото всюду были устремлены невидимые глаза. Я до боли в глазах всматривалась в темноту. Луны уже не было, пахло дождем. В половину пятого утра все только готовилось к пробуждению. Вид перекатывающихся, свинцовых в темноте волн меня постепенно успокоил. Марина запирается, чужих здесь нет. Правда, за пределы причала мне выходить совершенно не хотелось. Сан-Квентин…Я почувствовала себя каким-то несчастным древнегреческим Сизифом, бесконечно толкающим камень в гору. Отзваниться от работы было поздно, надо было заканчивать страдания и собираться на смену. Но, твердо решив опоздать на минут сорок, я все сидела в кокпите, смакуя кофе и слушая рокот набегающих волн.
Громадный контур Красного Камня – скалы, возвышающейся островом в заливе Сан-Рафаэль – начал подсвечиваться просыпающимся солнцем. К Камню я неоднократно совершала прогулки на своей байдарке. Когда я последний раз поднимала парус на «Флибустьере», я уже и не помнила. Яхточка мягко раскачивалась подо мной, словно говоря: я готова, дело за тобой. Мне вдруг ужасно захотелось почувствовать соленый ветер, обдувающий лицо, услышать лай морских львов, вдохнуть свежий запах эвкалиптовой рощи на острове Сокровищ… Завтра, – пообещала я «Флибустьеру», – будут выходные, так обязательно сгоняем на острова… если все будет хорошо, – поспешила добавить я, постучав по деревянному комингсу.
Я позвонила на работу, соврав, что проспала. Чайки уже проснулись и суетливо кружили вокруг рыбацких баркасов, уходивших к океану, когда я вывела свой велосипед из марины, плотно закрыв за собой тяжелую дверь причала. Обычно мне нравилось, включив все огни, крутить педали по велосипедной дорожке, идущей параллельно дороге. На ходу хорошо думалось, и утренняя велосипедная прогулка надолго заряжала меня энергией. Сегодня все было иначе: казалось бы, я выехала всего на полчаса позже, чем обычно, но машин на дороге было несравненно больше, и их близкое соседство очень меня раздражало. Я поймала себя на мысли о том, что велосипедист на дороге – это чрезвычайно хрупкое существо: раздавят – никто и не заметит… В голове я прокручивала мой недавний телефонный разговор, пытаясь разгадать, кому принадлежал этот голос… Певучая округлость гласных, северные окающие интонации. И торопливость закончить, словно обрубить окончание: он вроде бы произнёс «знашь» вместо знаешь. Очень похоже на уральский говор. Я вспомнила глаза Терехова и поежилась. Милый студенческий Свердловск, что же такого я натворила в своей прошлой жизни, что за мной охотятся даже в Америке?
Терехов появился на перевязке в половине десятого. Он молча смотрел на меня, словно ожидая, что я заговорю первой. Беседовать с ним мне не хотелось. Я знала, что скоро я смогу вспомнить и обладателя голоса по телефону, и самого Терехова. Мне просто надо немного расслабиться, выспаться, в конце концов…
Мобильный зазвонил вскоре после того, как Терехова увели из перевязочной. Номер не определен. Выждав пару секунд, я нажала на зеленую кнопку приема.
– Соу, ю ар эт уорк?2– с очень сильным русским акцентом поинтересовались у меня на другом конце. Раздался смех и звуки возни. Я имею дело с какими-то подростками,– подумала я. – Это просто розыгрыш… Однако замешанность в этом деле Терехова, который отсиживал в Сан Квентине «пожизненную», уверяла меня в обратном. Похоже, я ввязалась в какую-то серьезную игру.
– А что, тебя так интересует моя работа?– полюбопытствовала я в трубку.
– Нее, – протянул собеседник, – меня интересуешь ты… И когда ты так быстро свалила, что мы тебя даже и засекли? Сидим, ждем, мерзнем на ветру, а тебя все нет…Нехорошо получается!
Где-то на заднем плане заголосили, заулюлюкали, и прямо в ухо срывающимся фальцетом в трубку проорали:
– Крути педали, пока не дали!
Я в панике нажала на кнопку отбоя и села на кушетку.
Они меня ждали. Скорее всего, недалеко от марины, в темноте под мостом. Мне всегда довольно жутко там проезжать. Мое получасовое опоздание оказалось спасительным. Они, наверное, держали связь с Тереховым, и от него узнали, что я на работе. Я увидела, что мои руки мелко трясутся. Я пыталась гнать прочь предательскую мысль о никотине, но сопротивляться было бесполезно. Джейн на работе не было. Из остальных курящих я знала только Кэрол, и нехотя направилась на её пост, нашарив на всякий случай по карманам мелочь, – если что, попрошу её продать мне одну «сигу».
