– Да он уже поужинал. Я видел, как он к себе в каюту пошёл. Так что поспешите, пока еда не остыла.

– Ну, слава Богу! – воскликнул Грушин. – А в словах Кривоносова что-то есть. Я чувствую в нём некое дарование, – бросил он на ходу и резво засеменил в столовую.

– Завтра утром мы должны быть в Момбасе, – обрадовал меня шеф, когда после завтрака я зашёл в нашу лабораторию. – Там мы должны взять на борт руководителя проекта доктора Баркетта и первую группу стажёров. Кроме этого, необходимо пополнить запас продовольствия и пресной воды. Всё это займёт несколько дней, так что предстоит увольнение на берег. Ты с кем хочешь в группе пойти?

– Если можно, то с Серафимом Всеволодовичем. Вы же знаете – это моя первая экспедиция, и он мне здорово помогает своими советами.

– Хороший выбор. Он замечательный учёный и сам по себе, как человек, интересный. Я бы к вам с удовольствием присоединился, но, к сожалению, не смогу: у меня, как у начальника экспедиции, завтра дел будет по горло.

Сегодня проводили первое занятие для так называемых наблюдателей, среди которых неожиданно оказался и я, видимо, потому, что числился водолазом под номером три. Наша функция заключалась в том, чтобы внимательно наблюдать из подводного аппарата «Посейдон», похожего на миниатюрную подводную лодку, за работой трала. Сможет ли этот аппарат опуститься на глубину несколько десятков, а то и сотен метров, покажут первые испытания. Сознаюсь, я сидел на занятии и думал: «Хорошо, что я водолаз под номером три и мне предстоит не первому залезть в этот сомнительный аппарат, кроме того, я же ихтиолог и в испытатели не нанимался. Это меня здесь – на всякий случай – подрядили в водолазы».

Вечером Грушин мне радостно сообщил, что завтра состоится увольнение на берег и нас включили вместе с ним в одну группу.

– Серафим Всеволодович, а почему группами в увольнение пускают, разве одному нельзя сойти на берег в инпорту?

– Нельзя, друг мой. Вы что, забыли, в какой стране живёте? Мало того, в каждой группе назначается старший, и обязательно – член партии, а без этого никого не пускают в увольнение.

– А кто у нас будет старшим?

– Володя – старший трал-мастер – член партии. Видите, как ему повезло: везде старшим оказался. Я шучу, конечно, а так парень он свой, кстати, как и вы, песни сочиняет и под гитару их исполняет.

– Я, по-моему, видел его. Он как-то с гитарой по коридору торопливо шёл: худой, смуглый такой.

– Он и есть. Только он с гитарой по коридорам ходит. Я думаю, вы с ним подружитесь, а когда будет смотр самодеятельности, что здесь на судне постоянно проводят, что-нибудь вместе нам споёте.

– Ладно, всё это потом, а сейчас меня завтрашнее увольнение интересует. Вы, наверное, знаете, кого ещё включили в нашу группу.

– Группа будет состоять из четырёх человек: мы, Володя и ещё наша переводчица Эльза Ивановна. Я предлагаю сразу же отправиться на осушку, чтобы поискать там разную живность, познакомиться, так сказать, с местной морской фауной, и с биологической точки зрения это будет весьма интересно и познавательно, а уж во второй половине дня город посмотрим. Как вам подобный план – устраивает?

– Конечно, устраивает! Мы там сможем и искупаться. Я ведь в Индийском океане никогда не купался.

– Само собой, только плавки захватить не забудьте.

Утром проснулся, первым делом посмотрел в иллюминатор и застыл от восторга. Мимо в утренней дымке проплывал берег: стройные кокосовые пальмы возвышались над буйной тропической растительностью, из которой то тут, то там выглядывали аккуратные белые домики с красными черепичными крышами, похожие на коттеджи. Небо укрывали тяжёлые кучевые облака, сквозь которые били лучи восходящего солнца, и всё это великолепие отражалось почти в зеркальной лазурной воде. Быстро одевшись, я выбежал на палубу, где уже толпились у борта матросы и словно зачарованные смотрели на эту красоту. Наше судно не спеша двигалось в сторону порта Момбасы. Вскоре к борту причалил катер «Pilot», из которого выскочил африканец в белой форме, быстро поднялся по трапу и с независимым видом прошёл в капитанскую рубку. Это был местный лоцман. «Pilot» тут же отвалил и последовал за нами в некотором отдалении. Прошло минут сорок: я писал этюд, любуясь невиданной мной доселе природой. Уже давно объявили о завтраке, а я всё стоял и не мог оторваться от этого завораживающего зрелища. Только когда мы вошли в порт и загремела якорная цепь, возвестившая о том, что судно встало на рейде, я пришёл в себя.

После завтрака нам выдали по двадцать кенийских шиллингов – купюрой зеленоватого цвета, на одной стороне которой красовался портрет президента Кении Джомо Кениаты, а на противоположной – семья резвящихся львов. В полдень подошёл катер и сорок человек увольняющихся, радостно галдя, стали спускаться по трапу. Катер от такого груза осел порядочно, явно больше нормы, но рулевой даже бровью не повёл, видимо, здесь это считалось в порядке вещей. Причалив к берегу, мы длинной цепочкой потянулись к выходу из порта: мимо подъёмных кранов, каких-то вагонов, пакгаузов, разноцветных грузовых контейнеров и стальных, с полукруглым сечением, рельсов. Выйдя за ворота порта, остановились в нерешительности, но тут же нашлись бывалые вожаки, и мы снова, вытянувшись в цепочку, устремились в город. Солнце находилось в зените, почти вертикально, но жара переносилась легко: свежий морской бриз приятно охлаждал кожу. Всюду цвела белая франжипа-ния, тонкий аромат которой напоминал чарующий запах магнолии, но не такой навязчивый. Вскоре цепочка быстро распалась, и мы почему-то оказались втроём: Грушин, Эльза Ивановна и я. Члена партии, старшего трал-мастера Володи, нигде не наблюдалось.

– Видимо, к своей траловой команде присоединился, – предположил Серафим Всеволодович. – У них там свои интересы.

– А разве так можно: без старшего в группе? – удивился я.

– Конечно, можно. Так многие делают, – спокойно ответил Грушин, – только если что случится – будут со старшего спрашивать.

В Момбасе мы провели три дня. Ходили на литораль около отеля «Oceanic», где купались и бродили по коралловым отложениям в поисках раковин и более или менее сохранившихся кораллов, выброшенных на берег при шторме, или просто сидели на берегу и наслаждались видом океана, а то и, вольно раскинувшись на тёплом белом песке, загорали на тропическом солнце, обдуваемые прохладным морским бризом; с интересом наблюдали за играми местной детворы, которая однажды утащила у рассеянной Эльзы Ивановны фотоаппарат, легкомысленно оставленный при купании на подстилке и который мы всё же нашли спрятанным жизнерадостными и резвыми детишками неподалёку – в крабовой норе – и заваленным, для маскировки, береговым мусором. Осматривали сам город, главную улицу которого украшали скульптуры громадных перекрещенных слоновьих бивней в виде двух арок. Побывали в районе коттеджей, которые сияли своей белизной и красными черепичными крышами. Было сразу заметно, что здесь обитали состоятельные жители города: в каждом дворе находился дорогой современный автомобиль, слуги ухаживали за садом, выбивали ковры или жгли мусор, а сами дома выглядели так, будто их только вчера построили. В бедных кварталах узких замусоренных и пыльных улиц блуждали полупьяные и часто одетые в изношенную или просто рваную одежду весёлые бедняки. Они были абсолютно раскованны и с удовольствием с нами общались и, судя по всему, были довольны своей жизнью. Я верил им, думая про себя: «Что же в этом удивительного. Они родились в этом природном раю, где сплошное лето, и зачем дёргаться, когда можно, не думая ни о чём, и так прожить. Привычка, знаете ли». И словно в подтверждение этого, вдруг увидел молодого парня, вальяжно и не спеша дефилирующего по улице босиком, в рубахе, порванной в лоскуты, которые развевались на ветру, но в новых расклёшенных брюках бордового цвета. Его чуть надменное лицо выражало полное удовлетворение собой и своей жизнью.