Да где же у него заварка? Надя на всякий случай оглянулась, пошарила глазами по пустому столу. Архиаккуратность!

– Вот здесь, – Николай подошел сзади, одной рукой обнял ее плечо, другой открыл дверцу шкафчика прямо перед глазами.

– А, спасибо! – опять заволновалась Надя. Ну что же это такое? Совсем сошла с ума! Нервничает, как девчонка.

– А, пожалуйста! – не без иронии ответил Николай. Снял руку с ее плеча и направился ставить чайник.

Сели друг напротив друга, синхронно взяли в руки чашки и также синхронно отпили. Засмеялись этому, Надя облегченно перевела дух, незаметно расслабилась. Но ненадолго.

– Чем будем заниматься? – задал невинный вопрос Николай, она встрепенулась, словно испуганная птица, были бы крылья – обязательно ими замахала. Торопливо поставила чашку. Фертовский внимательно за ней наблюдал, казалось, замечал каждую мелочь, с трудом прятал улыбку. И не только ее. Как же хотелось обнять эту глупышку, прижать к себе, ощутив стук ее взволнованного сердца, потом подхватить на руки, отнести в спальню и там вести себя отнюдь не как английский аристократ, с каким она его все время сравнивала. Но вместо этого он сидел напротив с самым серьезным выражением лица, пил английский, настоящий английский чай, и молол какую-то чепуху о старых фильмах. Неожиданно сам для себя затронул эту тему, заметив, что Надя оживилась и даже охотно стала вспоминать давно известные и любимые цитаты. Фертовский упомянул о своей богатой видеоколлекции, Надя попросила показать ее. Таким образом, они переместились в гостиную, по дороге обсуждая, чего хотелось бы посмотреть. Сошлись на фильме «Еще раз про любовь», Андреева его давно не видела.

Сумерки уже сгустились в комнате, часы двигали стрелки, приближаясь к полуночи, Николай предложил включить свет, словно в темноте боялся поддаться соблазну обнять ее и этим спугнуть, но Надя и не догадывалась об этом, она смотрела фильм. В темноте светился большой прямоугольник экрана телевизора, а там, в кадре, главный герой ждал девушку, которую любил. Но он ждал напрасно, она погибла, проявляя, скорее глупость, чем отвагу, она не думала о нем, человеке, которого любила. Смерть – страшный эгоизм по отношению к любимым.

Надя вздохнула. Печальный финал. Николай за все время фильма не сказал ни слова, ни одного комментария, однако то и дело бросал на Надю взгляды, которые говорили о многом.

– Ну, мне пора, – как только кончился фильм, Надя медленно поднялась с кресла. Николай включил свет.

– Уже? – удивился он. – Но ведь… может, еще чаю? Ты не голодна? – держал в руках пульт и нервно постукивал им по ладони.

– Нет, спасибо! Тем более, так поздно я не ем, – она смущенно улыбнулась.

– Поздно? Разве уже поздно? – Николай оставил в покое несчастный пульт, стал переминаться с ноги на ногу. Как странно, он – тот, кто никогда не испытывал недостатка внимания со стороны женщин, сейчас был растерян и не знал, как ему поступить, чтобы не спугнуть Надю. Он так долго ждал момента близости, что просто сгорал от желания, но полностью отдавал себе отчет, что его любовь и нежность должны излечить ее от душевных травм, однако было и одно обстоятельство: он боялся ее отказа. Это укоренилось в нем еще со времен, когда они были в Беляниново. Надя и сейчас могла занять жесткую и категоричную позицию. С другой стороны, ведь она дала свое согласие на брак! Но какие были у нее причины для этого? Неужели она так быстро изменила свое мнение о нем и влюбилась? Вряд ли. Николай пока многого не понимал и боялся, боялся сделать что-то не так. Иногда ему казалось, что он ступает по шаткому мостику, досочки угрожающе качаются, можно упасть только при одном неверном шаге. Еще ни одна женщина не вызывала в Фертовском таких чувств, и ни одну женщину он так не боялся потерять. Более того, Надя вызывала в нем и непреодолимое физическое притяжение. Оно сжигало его изнутри.

– Да, поздно, – Андреева посмотрела на часы, – дома будут волноваться, – зачем-то добавила, хотя предупреждала маму, что, возможно, останется у Николая. Мама хитро сощурила глаза, возражать не стала. А в последний момент даже сунула в ее сумку ночную рубашку.

– Поздно, – вынужденно согласился Фертовский, подошел к окну и отодвинул жалюзи, – дождь усиливается, наверное, будет идти всю ночь, – он повернулся к Наде, она все еще стояла возле кресла. Как глупо! Ведь сейчас, действительно, придется уйти.

– Ты отвезешь меня? – безнадежно спросила она. Смотрела на Николая широко раскрытыми глазами и ждала, затаив дыхание.

– Конечно, – слишком поспешно согласился он, но эта поспешность не была обусловлена его желанием от нее избавиться, отнюдь, просто он не мог придумать предлог оставить ее у себя. Не проще ли сказать все начистоту: я хочу, чтобы ты была со мной в эту ночь, я люблю тебя! Нет, оказывается, не проще! А если она не хочет близости? Не хочет, не готова, еще не чувствует того, что чувствует он? – Конечно, я отвезу тебя, – Фертовский стал искать по карманам брелок ключей от машины.

– А дождь все сильнее, – Надя следила за его действиями и опасалась: он сейчас так быстро найдет ключи, а она не успеет придумать предлог, чтобы остаться.

– Да, усиливается, вроде бы и снег мокрый обещали, – Николай перестал делать вид, что ищет ключи. Он прекрасно знал, где они находятся, главное, чтоб об этом не знала Надя, – в такую погоду ехать небезопасно… – опять этот шаткий мостик! И идти по нему страшно, и тянет, словно магнитом.

– Не люблю такую грустную погоду, – Надя пожала плечами.

– Тогда, может… останешься? – наконец выдал он с затаенной опасливостью. – Я постелю тебе в спальне, а сам лягу здесь, в гостиной.

– Мне не хочется доставлять тебе неудобства, – ну что за глупость? Почему она сопротивляется? Ведь сама искала предлог! Николай его нашел, а она все делает вид, что хочет уехать. Нет, еще как хочет остаться! И не только остаться… Пожалуй, впервые в жизни Надя ощутила в себе эту искру, это пламенеющее желание, ей захотелось познать Фертовского не только как человека, как личность, но и как мужчину.

– Никаких неудобств, поверь! Здесь прекрасный диван, я отлично высплюсь. И тебе будет комфортно, я позабочусь, – он сделал паузу, – в смысле, постелю, – с этими словами он как-то быстро ретировался. Наверное, чтобы больше не давать Наде возможности возражать. Предлог найден, говорить нечего.

– А можно мне принять душ? – робко спросила Надя после того, как Николай застелил постель и сообщил ей об этом. Он едва сдерживал радость.

– Дверь слева, вот полотенце, – он с готовностью протянул большое зеленое полотенце и улыбнулся, – мне приятно, что ты решила остаться.

Она стояла под стремительным потоком воды, зачем-то вымыла голову, выдавила на руку ароматный гель и долго его нюхала. Затем намазалась им и тут же смыла, провела рукой по изгибам своего тела и покачала головой. На самом деле, многим женщинам в определенные моменты не нравятся их фигуры, но Надин комплекс был особенно стойким. И конечно, в этом случае разве что-то могло привлечь мужчину?

Надя, наконец, вышла из ванной комнаты – не будет же она вечно мыться? Николай сидел в кресле и читал книгу. Услышав шаги, он отложил книгу в сторону, поднялся.

– Все хорошо? – подошел к Андреевой, провел ладонью по ее влажным волнистым волосам, с удовольствием задержал взгляд на лице без косметики – он любил ее выразительные, миндалевидные глаза, румяные щеки, очерченные аккуратным бантиком губы.

– Да, у тебя вкусно пахнет гель, – она улыбнулась одними губами, а глаза тревожные.

– Тебе нужен фен? – она мотнула головой «нет», – ложись, приятного отдыха! – Николай взял ее за подбородок, легонько поцеловал в губы и ушел.

Она легла на огромную, как платформа, кровать, закуталась в голубое одеяло, как в кокон. Хорошо, что Николай выключил свет. Может, в темноте и ничего? Изъяны видны лишь при свете. А мама, что, специально положила ей эту закрытую и длиннющую рубашку? Когда Надя вышла из ванной, она только тогда поняла, что под такой рубашкой что-либо разглядеть невозможно. А он и не разглядывал. Зато поцеловал в губы, хотя поцелуй был, скорее, дружеский. Ну и пусть, ну и ладно! А ведь через три дня они распишутся, так сказал Николай.