========== Обреченный всадник ==========

Есть страшная в горах река — она зовётся Конан, пускай не очень велика, и путь её изломан, но гибнут сотнями на ней и пастухи, и дети… И ходят слухи у людей — там кэлпи ставит сети; коль кэлпи выберет кого, то рой не рой могилу — возьмёт у речки роковой хоть колдовством, хоть силой!

А коль не веришь в этот слух, ты обречён, лопух!

Ну, если хочешь правду знать — я расскажу былину, как кэлпи посягнул на знать, ведь все пред ним едины: что горец, что король какой, а то и колдовница, они бессильны пред рекой, где кэлпи веселится. Однажды горцы урожай на поле собирали, река журчала рядом… Рай! А вдоль больших развалин (разрушен старый монастырь, лишь ключ святой всё бьётся) тянулась каменная ширь да тракт, сухой от солнца.

А коль не знаешь эту даль, не горец ты, а враль!

Вдруг слышат люди — хриплый глас звучит от глади водной: «Его возьму я через час, возьму, так мне угодно!» И видят — кэлпи у реки стоит один у брода — там воды очень глубоки в такое время года… Он снова говорит: «Возьму! Ещё часок — и будет!» — и кэлпи вновь скользит ко дну… Тут всполошились люди: о ком же кэлпи говорит? Кому беду накликал? И загремел тут стук копыт — несётся гор владыка!

А коль владыку ты не чтишь, то вот тебе мой шиш!

Просили горцы у него — иди другой дорогой, а то лихое колдовство его найдёт, ей-богу! Но торопился господин, не верил в кэлпи всадник… Но горцы встали как один и к рыцарской досаде его с коня стащили враз — спасти решили силой — и от реки на страшный час в развалинах укрыли, связав некрепко… И они ушли к реке на стражу — ну, кэлпи, только загляни, тогда узнаешь наших!

А коль не знаешь горцев мощь, то ты, наверно, врёшь!

Но час прошёл — а кэлпи нет; игрался дух, наверно — ругались горцы что есть свет (притом довольно скверно)… Да только дверь открыли — тут увидели такое: свободен рыцарь их от пут — да только упокоен! Он утонул в святой воде, упавши ненароком — никто не спас его в беде, ведь были все далёко; вот так был всадник обречён у мирной речки Конан — что дух захочет, то возьмёт, и не спасёт корона!

А коль не веришь — так не верь и сгинь, как глупый зверь!

========== Фея и чтец Библии ==========

Однажды в светлый миг заката на долах славного Росшира, где ветер свежий и крылатый, а море даже неба шире, старик читал там Божье Слово, внимая тишине и свету… Но тут из веточек ольховых взлетела фея Вианетта* и голосом, что тоньше звона, спросила, есть ли в этих строках слова о спасе некрещёных, о спасе фейри? Но в пророков словах об этом не звучало — и фее правду он ответил, свою скрывать пытаясь жалость о том, что путь её не светел…

Услышав это, Вианетта, вскричав отчаянно и нежно от столь жестокого ответа, что отнял у неё надежду, взмолилась горячо и в волны метнулась — лёгкая, как ветер…

А старый чтец сидел безмолвно,

и мир тонул

в закатном

свете.

_

Примечание.

*“wean” (с шотл.) — ребёнок.

========== Томас Рифмач ==========

После дождя вся земля дышит Богом и раем, зелень умытая тихо мне песни поёт.

Много я вижу. И много я чувствую. Знаю.

Скоро настанет тот самый предсказанный год.

…Сколько минуло сезонов, как я тебя встретил — фею прекрасную с древних Элдонских холмов? Ту, что однажды явилась ко мне на рассвете, ту, для которой я горы свернуть был готов?.. Звон колокольцев был нежен, а ты — улыбалась. Ты попросила на арфе мне песню сыграть. Я тебе спел и в ответ попросил только малость —

можно ль тебя, королева, мне поцеловать?..

За поцелуй расплатился молчаньем и пленом — семь долгих лет я провел в королевстве у фей; но поцелуй этот был самый лучший — бесценный.

Он был дороже всей жизни прошедшей моей.

Семь долгих лет я смотрел, как она танцевала, семь кратких лет королева любила меня, и наконец мы ушли с нею вместе из зала — мне тогда думалось: только минуло три дня… Фея сказала, что семь моих лет пролетели, время вернуться к забытым Элдонским холмам.

Я же едва мог понять её — ну неужели время настало друг с другом расстаться же нам? Фея сказала — отныне ты будешь провидцем, ложь никогда твои больше не тронет уста, будут стихи только с губ твоих вечно струиться, будет дорога твоя и пуста и чиста.

Я же взмолился — увидимся ль мы, королева? Встречу ль тебя я ещё у Элдонских холмов?.. Фея шептала: однажды во время посева ты мой услышишь из мира нездешнего зов.

…Так мы простились. С тех пор я и пел, и пророчил, ложь никогда не слетела с обветренных уст.

Я, околдован своей королевой так прочно, ждал её преданно;

но горизонт был мой пуст.

Долгие годы я ждал хоть какого-то знака. Долгие годы свой путь предсказать я хотел, только не мог — и лишь нёс людям я свет из мрака, был таковым мой тяжелый и сладкий удел.

*

Только однажды увидят двух снежных оленей, что по холмам понесутся навстречу мне вскачь…

И наконец я отправлюсь к своей королеве,

я, Томас Лермонт Шотландский.

Я —

Томас Рифмач.

========== Серебряная дудочка Маккримонса ==========

Эйн Ог Маккри́монс как-то в ночь в холмах на славном Скае смотрел, как день уходит прочь; волынку истязая, он мучил всех живых вокруг — да и себя в придачу… Волынка выпала из рук — и Эйн почти что плачет. Назавтра в замке Данвеган дуэль начнется рано — найти волынщика их клан намерен без изъяна и дать ему почетный чин: наследник Маклеодов. Стремятся тысячи мужчин шотландского народа там победить — и Эйн желал, конечно, лишь победы, да вот неважно он играл — такие его беды!

Вздохнул он глубоко, и вздох его услышан феей — она спросила: «Отчего ты грустен и рассеян?» Эйн Ог Маккри́монс ей открыл всю правду, не скрывая, и тон его был ветром стыл и горек небом Ская. Ему сказала фея: «Что ж, играешь ты неплохо. Я помогу, коль ты не врёшь, коль нет в словах подвоха».

Эйн лишь промолвил ей слова, всем сердцем благодарный, и ждал с волненьем волшебства — вот повезло же парню! И фея поднесла свой дар — то дудочка волынки, она была из серебра, что чище, чем слезинка, а песнь её сладка, как мёд, прекраснее рассвета, — она мгновенно потечёт, лишь Эйн захочет это. Сказала фея: «Весь твой род над нею будет властен, но волшебство её живет, пока с ней ласков мастер — но оскорбление, упрек, обида дар отнимет! Люби, Маккри́монс же, её, как мать свою отныне!»

И вот наутро в Данвеган пришли певцы и барды — и каждый смел, красив и рьян, играет так азартно! И трудно было б выбирать Маклеодам из лучших, когда б не начал Эйн играть — весь замок его слушал: глухая тишина вокруг — и только песня льётся из-под столь нежных, чутких рук… Казалось, даже солнце оставило по небу бег, заслушавшись, забывшись — и так же слушал человек, душой взлетая выше. Таких волшебных, дивных нот ещё не знали люди. Вскричал народ тут: «Вот он, вот! Наследником Эйн будет!»

Так слава началась его — волынщик он наследный в древнейшем роде Маклеод, прощай, тоска и бедность! Он школу основал свою волынщиков на Скае — и лучшей школы в том краю давно никто не знает. Весь род Маккри́монсов хранил прекрасный дар от феи — потомок каждый что есть сил его любил, лелея.

Но вот потомок Маккримо́нс плыл дальнею дорогой, и Маклеод, повесив нос, просил сыграть немного — был ветрен день, и лорд грустил, корабль вверх-вниз бросало: «Играй, Маккри́монс, что есть сил, нам будет вечно мало!»

И так он заиграл — но вот мешала качка песне, он взял неверных пару нот на дудочке чудесной, скользили пальцы от воды, трепал волынку ветер — да, вот причины той беды, да, вот причины эти! Вскричал он зло: «Ах, что за звук! Сплошные ноты фальши! Не стоит эта дудка мук играть на ней мне дальше!» И бросил он волынку, злясь, забыв совсем преданье и доброй феи он наказ, а вспомнил с опозданьем: увидел, как волшебный дар исчез в пучине моря, разрушив узы древних чар… Маккри́монс опозорен!

С поры той стало все не в лад в роду у Маккримо́нсов: настал эпохе их закат, и сожалеть тут поздно — когда б он феи чтил завет, как заповеди Бога, тогда б не знал Маккри́монс бед отныне и надолго!