Метровые зеркала не оставили выбора. Вот она – я! Что-то привлекло внимание в районе правой груди. Грудь и так небольшая, а тут буквально втянулась внутрь в районе соска.
«Это от жары, – мысленно решила я, – надо полить холодной водой и все пройдет». Но ничего не изменилось ни от холодной воды, ни от горячей. «Ерунда какая-то, не время об этом думать, да и в ресторан опаздываю», – мысленно договорилась с собой и натянула свое красивое платье.
Тот ужин я не забуду никогда. Нас встретил Массимо, хозяин ресторана, и провел за столик в углу. Золотой свет, белоснежные скатерти, цветы в кувшинах на столах и свечи создавали сказочную атмосферу. Вокруг царила dolce vita: люди предавались еде и вину, слышались смех и бурные страстные обсуждения: итальянцы по-другому не умеют. Массимо расспрашивал о делах, сетовал, что давно не заходили, и предлагал лучшее блюдо от шефа. Заманчивые запахи мяса и овощей доносились из кухни.
Я так ждала этого вечера, этой непринужденной болтовни на итальянском, но мне захотелось, чтобы он быстрее ушел, не заставляя напрягаться с языком. Выбор вина предоставила мужу, резко стало все равно, что пить. Какой-то комок поселился в районе солнечного сплетения и не давал расслабиться. Я вполуха слушала мужа, улыбалась невпопад, ерзала на стуле и украдкой поглядывала на часы. Мне хотелось домой. Хотелось закрыться в ванной и опять на себя взглянуть, чтобы убедиться, что все в порядке, найти какое-то логическое объяснение и успокоиться.
Сил дожидаться возвращения в квартиру не было. Пока ожидали блюдо, пошла в уборную, оттянула вырез платья и… Ничего не изменилось. Комок в груди рухнул куда-то в район живота, скрутило. Решила подключить логику и загуглила: «Втянутый сосок на груди. Симптом чего?» Надо ли говорить, что результат поиска меня категорически не устроил.
«Признак рака? Вы о чем? Что это вообще такое? У меня его точно быть не может!»
На тот момент мне месяц как исполнилось тридцать девять лет. Я была руководителем юридической фирмы, судебным юристом, за плечами которого сотни выигранных дел. Хороший доход позволял путешествовать за границу шесть-семь раз в год, квартира, престижная машина, водитель на служебном авто. Чувствовала стабильность и почву под ногами. В моей семье ни у кого никогда не было рака. С этим диагнозом не была знакома совершенно и не сталкивалась ни через друзей, ни через знакомых.
Рак казался мне чем-то далеким, как из другой галактики. Все, что знала: от него умирают.
Вернувшись за столик, буквально кожей ощутила, как все поменялось. Люди, запахи, еда, смех и уютные столики остались теми же, но все это уже не имело никакого значения. Шум за столами раздражал, а еда казалась пресной. Я по кругу гоняла тревожные мысли, но после того, как они упирались в слово «рак», начинала сначала. Это казалось абсолютно невозможным. В конце концов, итальянское вино сделало свое дело и беспокойство улеглось. Как Скарлетт О’Хара, решила подумать об этом завтра.
Наступило утро, и проблема никуда не исчезла: «лимонная» грудь все также смотрела из зеркала. Разрывало от беспокойства и той информации, что я успела нагуглить. Поделившись с мужем своими опасениями, решила, что в Москве срочно покажусь врачу. Просто убедиться, что все хорошо: мы ведь именно это и ждем от врачей, верно?
Самое забавное, что по возвращении из Италии мне оказалось совершенно не до себя. Засосали работа и осенняя хандра. Погружение в рабочий ритм было столь стремительным, что на второй день об отпуске и не вспоминала. Суды и встречи с клиентами казались важнее, день визита к врачу откладывала трижды. Сейчас понимаю, что работа стала лишь прикрытием, подсознательно, действительно, боялась услышать плохие новости, усугубляя ситуацию тем, что вообще к нему не шла.
Как говорят психологи, в основе боязни похода к врачу лежит наш самый главный страх – страх смерти. Смерть для нас что-то далекое и ужасное, поэтому все, что мы можем делать – избегать столкновения с ней. Любой визит к доктору как будто напоминает нам, что все смертны, возвращает к тому, как несознательно относились к себе и не заботились о теле, погружая нас в чувство вины за свое поведение. Пока не поставлен диагноз, мы свято верим, что все само собой рассосется, продолжая жить в позиции: «Я девочка, не хочу ничего решать, я в домике».
Нет диагноза – нет проблемы, правда? По крайней мере, я считала, что у меня-то уж точно проблем невпроворот, зачем мне еще одна? Никогда в жизни ничем серьезным не болела, в больнице, кроме роддома, не лежала, вела более-менее здоровый образ жизни. Все, что произошло в Риме, и моя тревога стали отступать куда-то на второй план, затягивая в привычный ритм белки в колесе.
Через десять дней муж все-таки настоял на визите. «Ну хорошо, так уж быть, схожу, – думала я перед входом в кабинет. – Давайте, успокойте меня, выпишите таблеточки на крайний случай, у меня совершенно нет времени со всем этим разбираться». Но по тени, промелькнувшей на лице врача после фразы: «Я обнаружила втянутый сосок», как-то сразу поняла, что хороших новостей не дождусь. То, что это опухоль, стало понятно сразу при осмотре, весь вопрос заключался в том, злокачественная или нет. Нужно было делать пункцию.
Это меня абсолютно парализовало. «Какая пункция? У меня важный суд через два дня! Мне некогда думать об этом, мне надо готовить к опросу важного свидетеля», – крутилось в голове.
Муж, видимо, осознав мой саботаж, взял все в свои руки и через знакомого нашел контакт хирурга-онколога в Национальном медицинском исследовательском центре онкологии имени Блохина – крупнейшем онкологическом центре страны.
Помню, как поднималась к врачу на одиннадцатый этаж и округлившимися глазами смотрела на парня в лифте: пациента без волос и ресниц, в защитной маске, худого, с синяками под глазами. Мой прикид деловой леди, заглянувшей сюда по-быстрому все решить и убежать, явно не вписывался в контекст. Неприлично пялилась на него, при этом ничего не могла с собой поделать. Тогда я еще не знала, что люди точно также будут рассматривать меня, лысую, и не осознавала, насколько неприлично себя в тот момент вела. Пробираясь из лифта по коридору, испытала еще больший шок. Огромное количество молодых девушек и женщин, точно таких же лысых и бледных. Они ходили и стояли вдоль длинных выкрашенных мерзкой зеленой краской стен отделения. Я считала, что рак – это удел стариков, а тут молодые девчонки!
Честно, именно в этот момент у меня в голове зажглась красная лампочка «SOS». Я впервые допустила мысль, что возможен любой исход.
Врач оказался сух и деловит: не поднимая глаз от лежащих на столе бумажек, сказал о необходимости немедленно сделать кор-биопсию и пройти еще с десяток дополнительных обследований: от маммографии до МРТ головного мозга.
Кор-биопсия – процедура, с помощью которой получают фрагмент опухоли для ее последующего морфологического исследования. Ее проводят под контролем УЗИ, чтобы проколоть грудь и попасть четко в опухоль, отщипнув от нее кусочек. Полученный материал заливают парафином и отправляют в лабораторию.
Таких «отщипов» мне сделали три, для верности взяв материал с разных сторон опухоли. И если бы еще пару дней назад мне сказали, что переживу эти манипуляции без анестезии, не поверила. Но в тот момент было не до условностей в виде обезболивания.
В итоге, биоматериал отправили в лабораторию, и потянулись долгие дни, заполненные важной суетой в виде дополнительных обследований, судебных заседаний и прочей работы, но все равно подчиненные исключительно одному: ожиданию вердикта.
В тот момент я словно раздвоилась: отдельно – я и отдельно – мое тело. К телу у меня возникли вопросы: «Как так и что вообще происходит? Как ты, тело, смогло вообще такое допустить? Как посмело вырастить внутри себя опухоль? Ты, как солдат, должно служить мне верой и правдой, а тут саботаж устроило!» – эти обвиняющие речи я вела постоянно внутри себя.
