В сентябре уже ночами становилось холодно. Многие семьи крымских татар двинулись селиться в прикрымских районах Херсонской и Запорожской областей и в Краснодарском крае, в расчете весной снова двигаться в Крым. Власти воспользовались этим отливом, чтобы выбросить из Крыма и остальных. При этом вывозить решили из Крыма до Керченского пролива, далее на Тамань, Северный Кавказ, Каспий, Средняя Азия. Такой путь был избран, по-видимому, чтобы насильно удаленные из Крыма не встретились с теми, кто осел в Украинском Прикрымье. Но не учли, что Северный Кавказ населен народами, которые в прошлом тоже пережили насильственное выселение со своей Родины.
Как только колонна автобусов и грузовиков, груженных крымскими татарами, появилась в Дагестане, местные жители сразу же узнали в чем дело. Поднялось такое возмущение, что милиция, охранявшая колонны, сочла за более благоразумное разбежаться. Везде в селах, где остановились колонны, все бурлило. Крымских татар накормили, приглашали в дома, мыли детей, дали на дорогу и советовали: "Поезжайте обратно в Крым, мы вашу милицию не пустим за вами". Но крымские татары поняли, что их движение может превратиться в хороший агитпоход и решили собрать свою милицию и двигаться по указанному им маршруту. Участники этого похода потом рассказывали, что вся дорога была сплошным митингом. Даже на морском пароме - от самого Баку и до Красноводска гудел митинг. И никто не осмеливался или не хотел его прервать.
Итоги летнего (1968 г.) наплыва в Крым его коренных жителей выглядели как поражение. В Крыму из 12 тысяч приехавших семей смогли осесть менее тысячи. Но зато крымские татары:
1. Укрепились в понимании своего права: увидели, что все другие народы, среди которых они побывали, сочувствуют их борьбе, а закон на их стороне; все действия властей основаны не на законе, а являются актами произвола.
2. Научились прибегать к международной помощи, поняли, что там не враги, а, наоборот, много людей с доброй душой, борющихся за право против произвола; раньше этого не понимали и боялись обратиться за границу.
3. Расселившись на новых территориях - в Украине, Краснодарском крае получили более широкую базу для поддержки в будущем своего правого дела другими народами.
А в Москве тем временем власти подготовили процесс героев 25-го августа. Процесс начался 10 октября, т.е. на 46-й день после демонстрации. Невиданные темпы. В других политических процессах сроки следствия за год переваливают, а тут полета дней не прошло, а уже не только следствие закончено, процесс начался. И был он достопримечателен не только этими темпами, но и почти полной незамаскированностью политического характера. В тех действиях, которые совершили наши друзья, не было даже признаков статьи, по которой их судили (190-3). Не было групповых действий, "грубо нарушающих общественный порядок, или сопряженных с явным неповиновением законным требованиям представителей власти, или повлекшим нарушение работы транспорта, государственных, общественных учреждений или предприятий". Не было ничего этого.
Не было ни нарушений, ни неповиновений. Не было ничего противозаконного и суд, зная об этом, даже не пытается выяснить нарушения и неповиновения. Судья спрашивает обо всем, о чем угодно, кроме как о нарушениях и неповиновениях. Вот поднялся Володя Дремлюга - остроумный, веселый, общительный парень. Судья-женщина, листая маленькую записную книжечку, спрашивает у него. Вот здесь у вас записаны имена девушек. Вы что, сожительствовали с ними?
- Это отношения к делу не имеет, - спокойно говорит Володя, - если бы было даже так, то происходило это не на проезжей части и нарушить работу транспорта не могло.
В зале смех. Судья делает замечание Дремлюге. Еще много замечаний ждет его, но он продолжает зло острить и иронизировать.
Дорого ему обошлось это. Ему одному дали максимум по статье - 3 года лагеря. В лагере добавили еще три. Когда и этот срок кончался, ему показали, что на него подготовлено еще одно дело и, если он не напишет покаяния, то ему дадут еще 7 лет, а то так и десять. Володя написал и, выйдя из лагеря, подал заявление на выезд. Сейчас живет в США. К сожалению, я его до сих пор не видел. Этого парня в нашей семье любят. И камня в него мы не бросим. Хотел бы я видеть того, кто захотел бы это сделать.
А вот еще пример. Вызвали свидетеля Великанову Татьяну Михайловну - жену Константина Бабицкого. Судья спрашивает: "Вы знали, что Ваш муж идет на демонстрацию?" - Да, знала! - "А что его за это могут арестовать тоже тали?" Да, тоже знала. - "Как же Вы, жена, мать троих детей не могли удержать мужа от столь опасного шага?"
- А как же я могла препятствовать выполнению того, что человек считает своим моральным долгом?
Весь зал затих во время этого ответа. Судья опустила глаза в стол. А зал-то весь был заполнен подобранной публикой. Но ответ дышал таким нравственным превосходством, что перед ним не могли не склониться головы даже такой публики и даже этого судьи. С Татьяной Михайловной, нашей дорогой Танечкой, я познакомился во время этого процесса и вскоре она стала одним из самых близких для нашей семьи людей. Сегодня, когда пишутся эти строки Таня в тюрьме и ее тоже ждет
беззаконный суд.*
* В августе 1980 г. Т. Великанова приговорена к 9 годам лишения свободы. Она заявила, что считает суд незаконным и не принимала в нем участия, не отвечала на вопросы и не произносила речей. После суда в категорической форме отказалась обращаться с апелляцией или иными просьбами к властям.
Но вернемся к суду, который продолжал интересоваться всем чем угодно, кроме доказательств инкриминируемого преступления. Больше всего суд занимало содержание лозунгов, выставленных демонстрантами: "Долой оккупацию ЧССР", "За вашу и нашу свободу" и другими. И это, несмотря на то, что выставление лозунгов ни по какому закону преступлением не является. Но суд даже не скрывал, что преступлением он считает именно протест против оккупации. И мы горды, что именно благодаря нашим товарищам, советский народ не оказался безмолвным, когда распинали Чехословакию. Конечно, не было того протеста, который был бы способен остановить интервенцию, но я горд, что протест все же был. И не только в нашей среде. Первый секретарь МК Гришин, выступая на сентябрьском партийном активе Москвы, сказал, что весь народ одобрил "братскую помощь" Чехословакии. На всю Москву нашлось только 13 человек, которые выступили на собраниях трудящихся против ввода советских войск в ЧССР.
