- Проходите! Не задерживайтесь! - довольно грубо и резко бросает мне один из милиционеров.

- А Вы что грубите! - говорю милиционеру. - Я вижу, что на Ваших глазах обижают женщину и детей.

Ко мне подходит человек в гражданском, тихо говорит: "Это крымские татары".

- Ну и что? - спрашиваю я.

- А Вы знаете, что они здесь в войну делали. Я - полковник запаса. Я сам видел, как они поступали с нами в войну.

- Кто? Вот эти? - показываю я на самых маленьких.

Запасник смущен. Не знает что сказать.

Подходит другой в гражданском. Показывает свою служебную книжечку - майор КГБ.

- Ну, вижу кто Вы. Но что же из этого?

- Не вмешивайтесь не в свое дело!

- Почему же это дело не мое. Вот полковник запаса вмешивается и Вы в этом ничего плохого не видите, хотя он и его товарищи детишек обижают. А Вы вот вместе с ними не пускаете женщину в советское учреждение.

Тем временем к нам подходят все из группы, препятствовавшей движению женщины, и она уходит к входу в облисполком. Однако на ступеньках, ведущих в здание, ее останавливает милиционер.

Майор, не найдя, что возразить мне, говорит: "Это же крымские татары".

- Ну и что? - снова удивляюсь я. - Вот стоит товарищ, назвавший себя полковником запаса. Говорит, что воевал в Крыму. Я в войну тоже был полковником, после войны получил генерал-майора. Я воевал не в Крыму, на других фронтах, но у меня в бригаде замполитом был крымский татарин Хазов. Так его тоже в Крым не пускают. А вот Указ ПВС говорит, что за предательство отдельных личностей покарали весь народ. - Все внимательно слушают. Упоминавшийся уже полковник извиняющимся тоном говорит: "Но, тов. генерал-майор, это же не мы придумали. Это партийное поручение охранять вход от крымских татар".

Мы еще поговорили и разошлись. Мне кажется удалось заронить сомнение и в их фанатичные головы. Весь день ходил я среди крымских татар. Разговаривал с ними, переходя с места на место. Сердце кровью обливалось при виде этих людей. Рассказать это невозможно. Надо было видеть это множество полуголых грязных детишек, спящих на цементном полу вокзала и аэропорта. Но эти еще счастливы. А как тем, что спят на голой земле в скверах. Ночами в Северном Крыму, особенно на рассвете, холодно. Замерзшие детишки плачут. А как ты их обогреешь.

Жестокая, бездушная власть. В любой демократической стране правительство, создавшее подобную обстановку, не продержалось бы и трех дней. Оно, чтобы спасти себя, использовало бы все возможности для размещения этих людей. Да и население, даже без вмешательства правительства, проявило бы заботу о несчастных. Симферопольцы пальцем не шевельнули, чтобы помочь. Да и как шевельнешь. Власти предупреждают: "Татарам не помогать!" Даже тех, кто продал дома крымским татарам преследуют. Вызывают в милицию: "С крымскими татарами спутался! В тюрьму захотел! Расторгни договор купли-продажи". Так что о заботе речи нет. Власти, наоборот, придумывают, как ухудшить положение несчастных людей.

Из вокзала и аэропорта начали выгонять перед рассветом. Дорогой мой читатель, если у тебя есть маленький сын или дочь или же внуки, представь себе, что в холодную ночь надо разбудить его и полураздетого вытащить на ночной холод. Вытащить не потому, что необходимость заставила (пожар, землетрясение, наводнение), а потому, что жестокие люди приказали. И еще, представь себе, что у тебя не один ребенок, а как в крымско-татарских семьях пять-семь детей. Значит ты не можешь их взять на руки, прижать к груди, согреть теплом своего тела, а должен принудить их идти неизвестно куда в темь, в ночной холод. Пока я жив, не забуду эти картины. Не забуду и не прощу - не только властям, отдавшим такое распоряжение, но и тем простым "советским людям", что согласились выполнять это дикое распоряжение. Но это было еще не самое страшное. В скверах сотворили похуже. Их на рассвете залили водой. И людей даже не будили. Просто пустили из шлангов по спящим. Думаю, читатель, ты представляешь, в каком состоянии вскакивали спящие, особенно дети. И как они себя чувствовали в мокрой одежде на предрассветном холоде. Я не знаю, были ли смертные исходы, но что подавляющее большинство детей, спавших в сквере, получив эту предрассветную "ванну", простудились, это мне доподлинно известно.

Эти события произошли не в день моего приезда в Крым.

В этот день я наблюдал "нормальную" обстановку. Побывал в палаточном городке, в скверах, где ночевали крымские татары, на вокзале, в аэропорту. Встречался и говорил со многими людьми. Несмотря на трудности, все были настроены по-боевому. Решили твердо стоять на своем. Особенно запомнилась в этот день встреча с 12-летним мальчиком. Он показал копию письма, которое послал в ЦК партии. Это был вопль детской души. Мне он говорил: "Они там подумают, что это меня родители научили, а родители даже не знают, что я послал это письмо. Я просто описал все, что видел, и спросил у тех, что в Москве, люди они или нет?" Я очень жалею, что не запомнил фамилию мальчика. Сейчас ему, очевидно, 23-24 года. Он дал мне копию своего письма. Я его пустил в "Самиздат" и оно пользовалось большим успехом. Во время обыска у меня подлинную копию изъяли, и я не знаю, сохранилась ли где-нибудь самиздатская.

В обходе и беседах прошел весь первый день и вся ночь. На второй день я поехал в Ялту наниматься. Все мои сотрудники по овощной базе продолжали работать там же и очень быстро оформили меня. Крымские татары, узнав о моем поступлении на работу, запротестовали. Предложили деньги и настаивали, чтобы я уволился. Но я категорически отверг это предложение, попросил лишь, чтобы ко мне ежедневно кто-нибудь приезжал и информировал, что происходит в Симферополе. Это условие было принято. И в дальнейшем я имел регулярную информацию. Иногда даже несколько раз в день. И если требовался мой выезд, я выезжал в Симферополь. Мои товарищи по бригаде были в курсе дела и отпускали меня в любой момент. Выходные дни я проводил в Симферополе. Потом приехал в отпуск мой сын Андрей. Он досконально изучил обстановку. Все подробно записал и дал обстоятельную информацию в "самиздат" и иностранным корреспондентам. Одну из этих информаций мы, кажется, подписали вдвоем.