– Сюда! – рявкнул какой-то постовой, несущий почетный караул возле двустворчатой двери.
Я вошла в тронный зал, понимая, что принц – некрофил катается не по лесу, а по кладбищу, в поисках целевой аудитории. Поэтому мы с ним не встретились.
– Бе-е-едненькие. А помыться пробо-о-овали? Просто водичкой? А с мы-ы-ылом? – подпирая рукой щеку, протянул Эврард, пока перед ним чесались восемь несчастных, но очень злых и нервных бомжей знакомой наружности. – Но убить ее я вам не да-а-ам. Она – моя-я-я. Моя-я-я детка…
– Вообще-то, я – сама по себе девочка! – фыркнула я, привлекая всеобщее внимание. Нет, можно было бы пустить скупую слезу от того, что начальство меня так ценит, но я собираюсь написать заявление на увольнение и вернуться к голодному «политолоху», ибо когда видела во сне похожие приключения всегда старалась проснуться в холодном поту. Я повела плечом, вспоминая, что у меня была сумка, но сумки не было. В комнате ее тоже не было… Та-а-ак! Его гадостное высочество встало с трона и подозвало меня.
– Челом бью, царь, великий князь! Не вели козлить, но оставаться здесь не планирую. Схема работает, так что вперед! Завоевывай! А теперь вопрос! Где моя сумка? Отвечай! – рявкнула я, представляя некое ООО «Корсика» и ее генерального директора Наполеона, предлагающего портрет Императора в каждый дом.
– В надежном ме-е-есте, – негромко заметил Эврард, улыбаясь, как котенок по имени Гав. – Я ее спря-я-ятал. Не мешало бы извиниться за опозда-а-ание.
– Простите за задержку! – ядовито ответила я, отвешивая нарочито демонстративный реверанс. Если я и плачу дать вежливости, то пусть она предоставляет мне какие-то льготы.
– Так быстро? – удивленно поднялись брови. – Я ду-у-умал, что подожда-а-ать придется ме-е-есяц. Наверное, я даже подумаю взять вину на себя-я-я…
Я шла к этому гаду с горячим желанием прикончить на месте, если не физически, то морально. И честно взять вину на себя! Да так, чтобы тараканы подхватили его упавшую самооценку и поволокли под плинтус! Да чтоб его ежики унесли за такие шутки!
– Су… – шипела я, приближаясь к герою не моего обмана. – … мку сюда! Быстро!
– А щито поделать? – развел руками и, судя по всему, меня этот принц гадский. – Де-е-етка, а ты что хотела? Но если хо-о-очешь бросить начатое, позорно отступить, сбе-е-ежать и трусливо спря-я-ятаться, тогда я тебя не держу. Я вообще тебя не держу. Ты мне больше не нужна. Я увидел то, что хоте-е-ел… Но если настаиваешь, то мы договоримся. Причем, догова-а-ариваться со мной будешь ты.
– Сейчас ты у меня договоришься! – рявкнула я, негодуя и мысленно разрывая его на сувениры.
Пока я задыхалась от негодования, раздался пронзительный крик: «Месть ведьме!». Через секунду меня резко дернули в сторону, сердце ухнуло вниз, я покачнулась на ногах, чувствуя, как тело резко и неожиданно поменяло место дислокации в пространстве.
Я стояла за чужой спиной, пока охрана нежными ударами укладывала на пол страдальцев от похудения и увеличения, больно обезоруживая их в процессе укладки.
– У них еще и ру-у-уки чешуться! Какая пре-е-елесть! Ру-у-уки им связать! Чтобы не чеса-а-ались! – послышался нежный голос. – За спи-и-иной. Да-а-а....
Чесотка оказалась заразной, поэтому я слегка почесывала свой когнитивный диссонанс, глядя на высокую фигуру, вставшую между мной и опасностью. Моя логика с размаху и вдребезги разбилась об стену.
Почему-то вспомнилось, как к нам в гости заглянул пьяный сосед с монтировкой, с целью выяснить отношения, ибо ему показалось, что именно мы стали теми стукачами, которые слили его номер телефона и номер его мамы коллекторам. В тот момент, когда скандал готов был перерасти в рукоприкладство, я в пылу словесного сражения не заметила, как мой муж осторожно дезертировал с поля боя в туалет, в котором просидел час, пока я успокаивала возмущенного должника. Как только опасность миновала, благоверный выполз, как ни в чем не бывало и начал рассказывать, что если бы не внезапный порыв несварения, то он бы ему зарядил! По коридору прыгал, роняя тапки, Джеки Чан, демонстрировал бицепсы Арнольд Шварценеггер, готовясь тут же открыть охоту на Хищника, а потом Чак Норрис показывал на примере воздуха, как правильно наносить удары. «Да я его! Да тут с одной подачи! Да пусть только попробует сунуться! Нет, ну ты слышала, как я сказал: «Вон отсюда!». Да если бы не ты, я бы ему все лицо разбил! Да! Нас в армейке как учили…». Дальше он вел себя, как спецназовец, рассказывая о горячих точках… Но я -то знала, что единственная горячая точка, в которой был мой благоверный – это душ, поэтому устало сидела на тумбочке, поглядывая на дверь. В прихожей снова раздался требовательный звонок.
– Эм…э… – послышался знакомый голос.– Монтировку верни…
Я посмотрела на прислонённую к стенке монтировку – результат моих красноречивых переговоров и прислушалась к шороху тапок и хлопку туалетной двери.
Но сейчас я смотрю на спину, которая заслонила меня от опасности… Один жест, одно движение сняли многолетнее напряжение с моих плеч, заставив их опуститься и расслабиться. Внутри меня подняла голову маленькая, нежная и послушная девочка, удивленно осматриваясь по сторонам. Какая-то странная спокойная слабость пробежала теплой волной по всему телу, оборачивая меня невидимым одеялом. Как же так? Мои кулаки разжались, а теплое невидимое одеяло расслабляло тело, скованное холодом постоянной боеготовности. Шальная мысль пролетела свистящей пулей. Может… Может, и вправду … остаться?
На меня смотрели зеленые, ядовитые глаза, заставляя тонуть в странном, томном болоте. Медленно и со странным наслаждением какого-то сиюминутного импульса.
С тобой все в поря-я-ядке, детка? – послышалось тихое мурчание. Этот голос завораживал, заставляя что-то внутри сладко перевернуться. Я смотрела на него, как кролик на удава. – Сильно испуга-а-алась, ма-а-аленькая?
Сердце глухо стучало, прохладная рука осторожно прикоснулась к моей щеке, а я почувствовала, как чужие пальцы медленно заправляют мои волосы мне за спину. Тум-тум-тум-тум… Я боялась даже вздохнуть, чтобы не спугнуть это наваждение. Стыд заливал мои щеки, в груди что-то теплело, вызывая новый порыв мучительного стыда.
– Ну чего ты? – я снова слышала шепот, но мои глаза напряженно смотрели в одну точку. – Испуга-а-алась? Не бойся. Я ко-о-ому сказал!
Нет, не ножи в руках разбойников напугали меня до ступора. Нет. Я впервые испугалась самой себя. «Лиза! Соберись!», – твердила я себе, снова пытаясь сжать кулаки и разбудить бурю негодования по поводу того, как против воли стала вкладчиком сомнительного банка.
– Пойди, умо-о-ойся, детка, – шептали мне, обволакивая этим спокойным и сладким шепотом. – А не то я поставлю тебя в первых рядах армии, наводить стра-а-ах и ужас на окрестности… Шучу, де-е-етка, шучу…
– Неважно, – попыталась отмахнуться я, предпринимая попытку сжать кулаки и вернуть то изначальное негодование со смесью горячего желания восстановить справедливость.
– Ты права-а-а. Выгля-я-ядишь нева-а-ажно, – прохладная рука легла мне на лоб. – Нет, не заболе-е-ела… Ты молодец. Ты просто молоде-е-ец… Я верил в тебя, де-е-етка…
– Ты что себе позволяешь? – задохнулась я от вялого возмущения. Вялое возмущение пожало плечами и заметило, что это все, на что оно способно в данный момент. Что-то мне подсказывало, что сначала на него бабы вешаются, а потом от него вешаются.
– Мно-о-огое, очень мно-о-огое, – загадочно ответили мне, убирая прохладную и нежную руку с моего лица. На лице цвела широкая улыбка чеширского кота, медленно исчезая. Зато глаза не давали мне отвести взгляд, притягивая его к себе и удерживая непонятной, магнетической силой.
– Прекрати! – прошипела я, приходя в себя. – Я на тебя все еще очень злюсь! И все эти нежности....
– Да-а-а, вот такой я нехороший, – усмехнулись мне, оставляя меня в покое. – А теперь марш приводить себя в порядок. Нам нужно мно-о-огое обсудить.
Я выходила из тронного зала, чувствуя, как ко мне возвращается прежнее негодование. Искушение бросить гневный взгляд напоследок было настолько сильно, что я остановилась в дверях.
