Я ухмыльнулась, на что Гельмут – полагаю, довольный тем, что я поняла иронию – сидел и тихонько улыбался.

– Ваш брат. Он же умер? – спросил он через некоторое время.

– Да.

– М-м-м…

Он снова замолчал, переключил скорость и взял вправо. Я уже привыкла, что он говорил, только когда это было ему удобно. Мы остановились на обочине проселочной дороги, солнце стояло еще довольно высоко, хотя было уже далеко за полдень, а соцветия рапсового поля оглушали своей желтизной палочки и колбочки сетчатки наших глаз.

– Почему поля не смешивают? – спросил ты меня однажды, когда мы катались на велосипедах и проезжали мимо рапсового поля.

– В каком смысле – не смешивают? – не поняла я и остановилась рядом с твоим велосипедом, с которого ты уже сошел.

– Ну, если сейчас, например, шмель прилетит, а рапс он не любит, он же здесь ничего другого не найдет. Это же глупо. В супермаркете ведь тоже много разного. Иногда мне, например, хочется сыра, а иногда шоколадку. Для животных – лажово.

– Лажово не говорят.

– Ты постоянно говоришь лажа!

– Ладно, хорошо. Во всяком случае, фермеры так делают, потому что так намного эффективнее. Потому что тогда ничего сортировать не придется. Будет просто целая гора рапса. Они его продают, потом из него делают масло и так далее.

На лбу у тебя нарисовалась морщинка.

– Я понимаю, – не останавливался ты, – но это же плохо для природы. Не все животные едят рапс, и не все его любят. А если кто-то из них так устал, что нет сил искать дальше – подсолнух или мак – он же умрет. Он же с голоду умереть может.

– Это да, правильно.

– Давай поедем к фермеру и скажем ему об этом.

– Ой, Тим. Слушай… Ну, мы же не знаем, чье это поле.

– Точно.

Сошлись мы на том, что ты напишешь письмо в Гессенское министерство сельского хозяйства и сообщишь им о своих размышлениях. Ответа, правда, ждать вряд ли стоило.

– Собаку надо вывести погулять, – сказал Гельмут, когда мы отъехали километров тридцать.

– Хорошо, ладно.

– Так. И мне тоже в туалет надо.

– Хорошо.

– В общем, собаку придется выгулять вам.

– Что? Мне?

– Ну я же не могу и то и другое одновременно делать. И потом, мы же хотим еще сегодня до Франкфурта добраться.

Он вышел. Я продолжала сидеть. Он же это не серьезно, надеялась я. Но тут моя дверь распахнулась: Гельмут с поводком в руке, рядом с ним Джуди. Я вышла и неуверенно взяла поводок у него из рук. Вооруженный рулоном туалетной бумаги, он зашагал в направлении ближайшей опушки леса.

Я посмотрела на собаку, она, в свою очередь, тоже недоверчиво разглядывала меня. Было действительно сложно сказать, кому из нас вся эта ситуация была неприятнее: мне или животному, которое, кажется, на дух меня не переносило. Я сделала два шага, осторожно потянула поводок и сказала: «Пойдем!» При этом я каждую секунду рассчитывала на то, что на меня сейчас нападут и моя кровь оросит рапсовое поле. Мне было по-настоящему страшно. Джуди пришла в движение и примкнула ко мне.

Погода была прекрасная, и вокруг нас в воздушном пространстве царило оживление. Толстые шмели кочевали с цветка на цветок, комаришки врезались в мой нос и, покачиваясь в воздухе, пытались прийти в себя после неожиданного столкновения, мухи-журчалки на цветках рапса демонстрировали свои вытянутые, как у осы, брюшки, стараясь выглядеть максимально опасными, а сами преспокойно себе подкреплялись. Все вокруг беспрестанно жужжало, гудело, стрекотало, порхало, и я почувствовала непреодолимое желание побежать по рапсовому полю, размахивая руками, и просто бездумно кричать.

Собака, по-видимому, наконец решила, что я все-таки не столь опасна, и перешла к исследованию рапсового поля. Сверхчувствительный нос был в серой пыли, хищные глаза слегка прищурены – для защиты от насекомых и грязи.

Язык тела и движений Джуди четко сигнализировал мне: «Осторожно! Я тебе не доверяю!» Собака присела, пописала, в то время как я в некоторой неловкости стояла рядом. Потом она резко повернулась и стала тянуть меня в сторону фургона, чему я не сопротивлялась.

Прошла целая вечность, пока Гельмут вернулся назад: двадцать минут точно. Трейлер был заперт, поэтому я просто стояла у кабины водителя и ждала. Сесть в фургон я не решалась, потому что не могла предсказать, как Джуди отреагирует на вторжение в ее пространство. Поэтому я просто прислонилась к машине, и жар раскаленного солнцем металла стал прожигать меня сквозь одежду.

Я не так много знала о старых мужчинах, но если у Гельмута такой же слабый мочевой пузырь, как был у нашего дедушки, то до Франкфурта мы доберемся уже далеко затемно, – подумала я, – потому что останавливаться придется каждые тридцать минут. Через какое-то время я увидела, как он вышел из леса и торопливо направился в сторону трейлера, но как бы он ни спешил, при его темпе это все равно длилось целую вечность. Ветер растрепал его волосы, и он опять был похож на голубиного птенца.

– Ну что? Получилось? – поинтересовался он, подходя.

– Что получилось?

– Джуди сделала свои дела?

– Ну, она пописала.

– Хорошо. Но ей надо покакать.

– Этого вы не говорили. Она меня после своего маленького дела сразу назад к машине потянула.

Гельмут посмотрел на меня так, как будто я вообще ни на что не способна.

– Ясно. Значит, сейчас надо еще раз сходить погулять.

– Хорошо. Я посижу в машине.

– Не-ет. Вы пойдете с нами. Вы не можете просто так одна оставаться в моей машине.

– Почему?

– Простите великодушно, я вас не знаю совсем. А вдруг вы тут копаться начнете. Вставайте. Идем.

Это было начало моего разочарования от того, что я поехала с ним. И мне не надо долго объяснять, что было и продолжение.

Мы снова шли к опушке леса. Джуди на этот раз бежала без поводка и пользовалась возможностью исследовать все на своем пути очень тщательно.

Каждый раз, когда я захожу в лес, я погружаюсь в совершенно другой, новый мир. Сразу чувствуется другой климат, воздух становится влажным, плотным, настоящим, пряным. Ты однажды сказал: «Лес – сочный!» Это было в Дании, куда мы каждый год ездили всей семьей: мама, папа, бабушка, дедушка, тети, дяди, сестры и братья двоюродные.

Леса там совсем другие, не как здесь. Если дома, в Райнхардсвальде, могучие дубы и буки устремляются ввысь, то в Дании, где мы отдыхали, в основном лес был хвойный, причем деревья выглядели как заколдованные. Своими невысокими закрученными стволами и шапками из сухой зеленой хвои они как будто друг другу кланялись. Сильные ветра на побережье оставили свой след, научив их смирению.

Мы с тобой всегда представляли, что мы великаны, потому что эти деревья не вырастали больше двух-трех метров. А еще мы часто сидели, спрятавшись, и ждали лесных гномов.

– А гномы бывают по правде? – спрашивал ты. – Или домовые, эльфы или еще другие маленькие существа волшебные?

– Нет.

– А у тебя есть доказательства? – сразу не согласился ты.

– Ну, не то чтобы.

– Почему ты тогда так уверена?

– Тим, я никогда их не видела и не знаю ни одного человека, кто мог бы утверждать, что видел.

– Весь глубоководный океан еще не исследован. Скажешь, и новых крабов не бывает?

– Нет, но…

– Вот видишь! Откуда же тебе знать?

М-да… Откуда же мне знать.

Из воспоминаний меня выдернула ветка, хлестнувшая прямо в лицо. Гельмут отвел рукой торчащие ветки куста у себя на пути и не потрудился проследить, чтобы отпущенные прутья не стегнули меня. Как мило.

Мы уже зашли вглубь леса. Мягкий лесной гумус гасил шум наших шагов. Запах смолы, наполнявший воздух, успокаивал. Вдруг стало так тихо, а проезжающие мимо машины были так далеко, что казалось, будто у меня в ушах вата.

– А вы знаете, что тополя можно узнать по шуму листвы? – спросил в тишине Гельмут, пока Джуди неслась по лесу, обнюхивая мягкую почву и наводя ужас на ее мелких обитателей.