Я уже почти достигаю вершины оргазма, когда он кончает, его член пульсирует и бьется внутри меня. Бишоп мгновенно отпускает меня, и я медленно кончаю вместе с ним. Хочу еще, но знаю, что я жадная, и уже чувствую, как мне больно, не только везде, где он причинил мне физическую боль, но и там, внизу. Морщась, я качаю ногой и слезаю, чувствуя, как его сперма стекает по моему бедру.

— Я сделаю укол депо, — сонно говорю я, таща свою больную и сильно оттраханную себя в ванную и натягивая полотенце, чтобы привести себя в порядок. Он все еще ничего не говорит, поэтому я смотрю на него. — Ты в порядке?

— Да, — отвечает Бишоп через пересохшее горло. Встав, он натягивает свои боксеры и идет к маленькому барному холодильнику, который стоит у меня в комнате. Удивительно, но, несмотря на то, что у меня только что был бурный секс, голова не болит. Или просто у меня так болит все остальное тело, что мой болевой порог как бы склонился в эту сторону.

Бишоп берет бутылку воды и откручивает крышку, делает глоток, глядя на меня.

— Хочешь поговорить об этом? — спрашиваю я, бросая полотенце в корзину для белья и возвращаясь в постель. К черту смятые одеяла; я даже не могу потрудиться перестелить свою кровать, поэтому я просто проскальзываю под одеяло, ложась на ту сторону, на которой сплю. Когда Бишоп не отвечает, смотрю на маленький будильник, который стоит на моей прикроватной тумбочке. Гребаные пять утра? Мать твою.

— Сейчас 5:00 утра! — кричу я, честно говоря, потрясенная временем.

— Значит, мы трахались три часа.

— Откуда ты это знаешь? — спрашиваю я, наблюдая, как он снова забирается ко мне в постель.

Парень протягивает руки, притягивая меня к себе. Не знаю почему, но я улыбаюсь, мое сердце успокаивается от его прикосновений, его запаха, его плоти, прижимающейся к моей. Все это — то, почему Бишоп для меня дом.

Он целует меня в макушку.

— Потому что ужасы происходят в одно и то же время каждую ночь.

— Почему? — шепчу я, зевая и начиная чувствовать все больше и больше боли во всем теле. Не хотелось бы мне видеть, как я буду выглядеть утром.

— Потому что я делал плохие вещи. И эти плохие вещи любят напоминать мне каждую ночь о том, что я их совершил.

Сглатываю, мои глаза тяжелеют, хотя мой интерес к этому разговору растет. Мое тело и разум не поспевают за ним.

— Делал что?

— Убивал и трахал.

ГЛАВА 21

Я не могу пошевелиться. Это не фигура речи. Я буквально не могу пошевелить ни одним мускулом своего тела, и не уверена, должна ли быть искренне обеспокоена этим или нет.

— Бишоп? — хриплым голосом зову я. Мерзость, ненавижу свой утренний голос. Я говорю как человек, который потерялся в пустыне много лет назад.

Его рука сжимается вокруг моей талии, притягивая меня к себе, а его нога лежит поверх моей. Так что не только больно, и я не могу пошевелиться, но и его тяжелый вес удерживает меня. Сюрприз, сюрприз, он даже во сне собственник.

— Бишоп! — говорю чуть громче, пытаясь оторвать его конечности от моих.

— Что? — стонет он, отпуская меня и потирая глаза.

Я пытаюсь пошевелить ногой и... нет, этого не происходит.

— Ничего. Я просто... не могу пошевелиться, — смеюсь, качая головой.

Он перестает тереть глаза и смотрит на меня, и чтоб его. Его взъерошенные волосы в беспорядке, темно-зеленые глаза свежи, его кожа чиста, а губы пухлые и соблазнительные.

— Я думаю, — бормочу, наклоняя голову к нему. — Нет, не думаю — я определенно хочу ударить тебя.

Он разражается смехом.

— Ну... — Приподняв одеяло, он осматривает мое обнаженное тело. — Я не думаю, что это хорошая идея, детка. Я имею в виду... ты сейчас в таком состоянии.

Парень опускает одеяло, я поднимаю его и смотрю на себя сверху вниз.

— О Боже! — Задыхаюсь от шока, а затем сужаю глаза на Бишопа. — Ты что, издеваешься надо мной? Я выгляжу так, будто меня избили.

— Эй! — Он вскидывает руки вверх. — Ты знаешь, каким я становлюсь, и почти уверен, что был немного снисходителен к тебе.

— Правда? — Я ругаю его, стряхивая одеяло со своего тела и идя в сторону ванной. — Потому что я уверена, что это моя кровь на твоей гребаной губе! — Захлопываю дверь, а затем кусаю кулак, сдерживая крик. Все мое тело пульсирует. Мои бедра, ляжки. Моя шея чувствует себя так, будто на ней до сих пор зажато массивное кольцо, мой чертов сосок как будто оторвали, и, что еще хуже, мое влагалище чертовски распухло, потому что нет, он не может просто пометить меня в одном месте; он должен полностью уничтожить меня. Включив кран, я медленно вхожу в горячую воду и кричу, не успевая остановить себя. — Ублюдок!

Нейт стучит в свою дверь, потому что я ее заперла.

— Мэдс! Что случилось?

— Оставь меня в покое, — кричу я. — Почти уверена, что ты тоже знал, что происходит, ублюдок, — бормочу себе под нос, хватая мыло и проводя им по рукам. Теперь, когда первоначальное жжение прошло, вода, стучащая по моей ушибленной плоти, действительно успокаивает.

Бах.

Бах.

— Мэдисон! — снова зовет Нейт через дверь. Я закатываю глаза, хватаю полотенце и оборачиваю его вокруг себя.

— Что?

— Ты в порядке?

— Я голодна. Собираюсь перекусить.

— Я сделаю. Возвращайся в постель!

— Не надо...

— Мэдисон, — рычит он.

— Я хочу увидеть Дэвила. Заткнись и перестань указывать мне, что делать! — Я собираюсь взять свою одежду, когда понимаю, что ничего не взяла с собой. Бл*дь.

Выхожу, но Бишопа уже нет. Подозрительно оглядывая свою комнату, я проверяю шкаф, но ничего не нахожу. Влезаю в белые узкие джинсы, черный топ и кроссовки, а затем беру свитер. Помню, что медсестра сказала, что сегодня я могу снять пластырь, поэтому сдергиваю его с головы, ощущая прохладу, пронизывающую мою вновь открытую кожу. На месте раны все еще есть пара швов-бабочек, поэтому я оставляю их там. Сама рана больше не болит, только легкая головная боль, пульсирующая в затылке. Но это, конечно, может быть из-за того, что Бишоп дергал меня за волосы накануне вечером. Хотя я знаю, что он мог быть гораздо более грубым, чем был.

Выбрасываю пластырь в мусорное ведро и беру ключи. Мне все равно, что они скажут; я хочу увидеть своего брата. Он не сделал ничего плохого. Я просто знаю, что он не делал.

Но в одном я ошибалась. Я определенно не жалею о прошлой ночи.

Зайдя в местный полицейский участок, я сразу иду в приемную.

— Привет. — Секретарша смотрит на меня за печатной машинкой, надвинув очки. Она старая, и, судя по тому, как она хмурится, день у нее не задался. — Я хотела спросить, как мне увидеться с братом? Его привезли несколько дней назад после инцидента.

Она останавливает меня простым взмахом руки.

— Дэвил...

— Мэдисон? — Голос моего отца раздается где-то за моей спиной. — Что ты здесь делаешь?

Я поворачиваюсь к нему, натягивая на лицо фальшивую улыбку.

— О! Привет, папа!

Оглядываюсь на секретаршу, она смотрит на меня, приподняв бровь, и оглядывает меня с ног до головы. Оглянувшись на отца, я подхожу к нему.

— Я просто хотела спросить, могу ли я увидеть Дэвила.

Папа смотрит на меня с подозрением.

— Он вышел под залог. Это случилось сегодня утром. Я так понимаю, скоро он будет дома.

Я не могу сдержать улыбку, которая появляется на моих губах, в моей груди теплеет.

— У нас дома? Хорошо, я сейчас вернусь туда.

— Мэдисон. — Мой отец засовывает руки в карманы. — Нам нужно поговорить о Дэвиле, так что я попрошу Сэмми встретить нас дома.

— Хорошо, — шепчу я, расслабляясь гораздо больше, теперь, когда я знаю, что он выпущен под залог и находится дома. Я не могу представить Дэвила в тюремной камере, и он не заслуживает быть в ней. Знаю, что люди говорят о нем, но он никогда не причинит мне вреда — независимо от того, что он делает или делал другим людям. Я не знаю, почему так уверена в Дэвиле, но это так. Мне легко с ним. Может быть, это свойство близнецов, я не знаю.