У руководителя процесса - того, который из зала наблюдает за прокурором и судьей, следит, чтобы они не отступили от заранее составленного сценария, есть и еще одна задача: обезопасить процесс со стороны народных заседателей и адвоката и укрепить в ходе суда волю судьи и прокурора. Хотя и маловероятно, чтобы адвокат или хотя бы один из народных заседателей не согласился с судьей и прокурором. Они ведь, как и все советские люди, воспитаны в духе беспрекословного повиновения указаниям партии, а судья и прокурор являются выразителями этих указаний. Кроме того, адвокаты и народные заседатели в такие процессы назначаются только из числа имеющих специальные допуска КГБ. И все же приходится опасаться. Слишком белыми нитками шито обвинение, поэтому адвокат из чувства профессионального долга, а кто-нибудь из заседателей под воздействием совести может начать "выпарывание" белых ниток. Чтобы этого не произошло, проводятся закрытые судебные заседания, на которых КГБ представляет на обозрение составу суда, прокурору и адвокату "надзорное дело".

Это досье на подсудимых. В нем собрано все добытое о них наблюдением, подслушиванием, перлюстрацией корреспонденции, через доносы и другими путями. Это их действительное дело, а не вымышленный "терроризм", "валютные операции" и прочая чепуха, о которой твердят на процессе. Здесь их истинные взгляды, их общественные заботы, их боль, суждения о внутренней и внешней политике страны, о руководящих деятелях партии и государства и т. п. И вот это все - специально подобранное, тенденциозно освещаемое - преподносится ошарашенным слушателям. В заключение с обычным для нашей страны лицемерием говорится: "Ну что же, в обвинительном заключении, может, и не все доказано. Но вы видите, что это за люди, каковы их убеждения, как они судят о нашей советской действительности. Это не наши люди. Из этого надо и исходить, а не гнаться за юридическими "тонкостями". Очевидно, что это достаточно убедительно для рядового советского человека и тем более - для чиновника. Он, если и не поверит обвинению в "терроризме", "валютных операциях" и пр., то и возражать не станет. Побоится. И успокоение своей совести найдет: "Я ему ничем не помогу. Ведь КГБ действительно о нем все знает". Что это "все" преступлением не является, об этом обыватель не вспомнит. Намеченный по плану приговор будет вынесен*.

* Процесс Руденко - Тихого является ярчайшей иллюстрацией к изложенному по 6-му и 7-му пунктам плана (прим. автора - ноябрь 1977 г.)

8. Основная масса людей думает, что судом все и закончилось. Ан, нет! В таких процессах, как этот, предстоит большая послесудебная работа. Надо, во-первых, получше самортизировать возмущение общественности. Тут большую роль сыграют смертные приговоры. Людям свойственно бросаться на защиту прежде всего жизни себе подобных. Это человеческое свойство и используется в послесудебной работе. Планируется дать волне протеста против казни дойти до апогея (кассационная инстанция утверждает приговор), а затем применить помилование.

По этому поводу интервью в советской прессе и несколько заявлений ТАСС на заграницу - с рефреном: гуманизм советского государства и звериное лицо империализма, агенты которого обезврежены советской разведкой.

Таков план операции. Как он будет осуществлен, зависит не только от планирующих. Прежде всего скажут свое слово обвиняемые и их друзья на воле. За ними слово мировой общественности и наконец - весь возмущенный мир демократии вместе с их правительствами не может спокойно наблюдать, как поднимает снова голову одна из самых отвратительных разновидностей фашизма - сталинизм.

5. Кто же такие эти диссиденты

Оппозиционное движение в СССР, участники которого получили известность на Западе как "диссиденты", не представляет из себя чего-то единого.

Широкой общественности на Западе наиболее известны участники правозащитного движения. Это, по-видимому, объясняется тем, что оно выражает и отстаивает наиболее общие человеческие стремления: право мыслить, обмениваться своими мыслями с друзьями, получать и распространять любую информацию. Это естественное право настолько живуче, что его не смогли убить даже сталинские чистки. Даже полумертвый лагерник О. Мандельштам писал свои стихи. Даже умирающий Белинков думал и заботился о том, как сохранить и донести до людей свои записки.

Анна Ахматова, Борис Пастернак, Корней Чуковский, Самуил Маршак, Константин Паустовский, Лидия Чуковская, Василий Гроссман и другие, которых я, к сожалению, не знаю, в одиночку, под угрозой ареста и жестокой расправы сохраняли и поддерживали благородное право человека на мысль. Опубликование на Западе "Доктора Живаго" ознаменовало прорыв мысли из одиночества. Процесс Синявского и Даниэля был как бы сигналом ко всей мыслящей общественности нашей страны отстаивать право на мысль, не страшась жертв. И этот сигнал был услышан.

Как развивалось правозащитное движение дальше, я попробую рассказать, глядя на него со "своей колокольни", т.е. на примере собственного участия в нем.

Но прежде несколько слов о других движениях.

Раньше всех приняли массовый характер два движения:

- движение верующих против незаконных жестоких утеснений религии и

- движение депортированных в годы сталинского лихолетья малых народов за возвращение на свою историческую родину.

Оба эти движения развивались по форме одинаково - путем проведения петиционных кампаний. В своих письмах в ЦК КПСС, Верховный Совет СССР и в Совет Министров люди выражали свою полную "преданность родной Ленинской партии и советскому правительству". И слезно просили... прекратить произвол. "Родная Ленинская партия" молчала или, отделавшись обманными обещаниями, предпринимала репрессии против организаторов петиционных кампаний.

К моменту начала более широкого правозащитного движения петиционные методы борьбы за свои права и у верующих, и у репрессированных малых народов дошли до своего предела. Количество подписей, которое доходило до сотен тысяч, начинает сокращаться. В массах нарастало разочарование, а среди передовой части верующих и "националистов" появилось стремление к поискам новых путей. Начались контакты с отдельными представителями правозащитного движения. Явно назревала тенденция к объединению оппозиционных движений в одном потоке. Именно в это время, т.е. на грани перехода к новому этапу борьбы, предпринял и я попытку отстоять свои права.