– А верблюды откуда?

– Здешние. Не видишь, рогатые.

Тут нас догнал Амин.

– Сапоги-то у него обносились, ничего, новые хорошие купим, как приедем.

Потом похлопал меня по плечу и сказал по-русски «харош».

Наконец мы подошли к заставе. Из круглого домика вышли три человека с фонарями и стали осматривать наши лбы и затылки, чтобы проверить, не больны ли мы болезнью крурч (описание болезни). Потом они взяли с нас по мелкой монете за осмотр и пустили в город. Мы шли по тёмным узким улицам. Было тихо. Только звякали бубенцы верблюдов и тяжко хлопали их толстые шершавые ступни.

– Здесь, – сказал Махмуд. Он остановился перед большими серыми воротами и ударил в них ногой и палкой. За воротами кто-то завозился. Послышалось шлёпанье босых ног и в воротах открылось небольшое окошечко.

– Кто? – спросила высунувшаяся голова. Он говорил на языке Медного горла.

– Свои: Цырцылжай, Цырмакимлай да ещё племянника маленького привели.

– А, заходите, сейчас открою, – он отворил ворота, и все восемнадцать верблюдов вошли во двор. Когда кончилась возня с ними, тюки были сняты в кучу, а верблюды улеглись на покой, человек повёл нас к хозяину.

Он не спал. В его небольшой круглой комнатке, обитой пёстрыми материями, висел красный с жёлтым фонарик, наверху к полочке был привязан соловей. А сам он лежал в углу на подушках и перебирал струны тыквообразного инструмента.

– А… радуйтесь, и я радуюсь, – крикнул он, увидев нас. На нём были зелёные шаровары от плеч до щиколоток и тёмно-синий плащ, а руки были голые.

– Много новостей, садитесь. Зей, мальчик, принеси умыться и вели приготовить ужин. Почтенный Цырцылжай не откажется выпить со мной тыкву Благословенного напитка. А это ваш младший брат? Племянник? Радуюсь, радуюсь. Как зовут?

– Пыржамаки, молодой ещё, взяли с собой, – сказал Махмуд, – пусть посмотрит людей и какие страны бывают на свете.

– Это хорошо, – кивнул хозяин, и увидев, что Махмуд вынимает какие-то книжки, прибавил: «Дела потом, завтра. А сейчас умывайтесь и рассказывайте, куда идёте и сколько здесь останетесь».

Слуга подал нам на руки сперва холодной воды, потом какой-то благовонной смеси.

Освежив руки, лица и шеи, мы расселись на мягких подушках и замолчали, наслаждаясь долгожданным отдыхом. Махмуд, глубоко вздохнув, первый нарушил тишину.

– Мы идём в город Четырёх алмазов и трогаемся через два дня. Надо дать отдых людям.

– В город Четырёх алмазов! – крикнул хозяин, – да вы в уме? Вы, значит, ничего не слыхали. Здесь нет больше ни одного алмазного. Все ушли. Со дня на день ждут оттуда войск. Дальше двух часов пути никто не уходит от города.

– Как же это так? – удивился Амин, – мы ничего не знаем. Почему война?

– Это немногие знают, мне не следовало говорить. Ну, да здесь свои. Я вам расскажу. Я всё знаю.

Тут в глазах Амина и Махмуда выразилось некоторое смущение. Но они не могли открыть хозяину моей тайны, и Амин ограничился тем, что энергично погрозил мне пальцем за спиной Махмуда.

Слуги внесли громадное продолговатое блюдо, уставленное кушаньями, четыре кубка и несколько тыкв, полных ароматным напитком. Блюдо поставили на середину комнаты на ковёр. Мы подползли к нему и принялись утолять свой голод. Затем мы перешли к вину, и хозяин, прихлёбывая из кубка, начал свой рассказ.

– Ты знаешь, почтенный Цырцылжай, как высоки наши Великие стены. Мой дед последний измерил их высоту и нашёл в них места ниже восьмисот человеческих локтей. Только два

входа есть наверх, один на север, другой на юг. До каждого не менее трёх дней пути отсюда, и входы так хорошо скрыты, что никто не найдёт, хоть и будет ходить вокруг да около целый день. Но я знаю это.

Так вот, алмазные послы пришли к нашему славноволосому правителю и сказали: «Пусти наших астрономов на свои стены. Они де хотят посмотреть звёзды. Оттуда видно». Правитель им отвечает: «Я рад бы, да не могу. Я ваших астрономов очень уважаю и всё хорошо понимаю, что надо. У нас такой закон, нельзя чужих на стены пускать, хотят ко мне на башню, пожалуйста, а на стены нельзя». А послы говорят: «Хотим на стены». На стены совершенно нельзя. Поговорили, поговорили, вот послы и говорят: «Придётся нам силой лезть на стены. Ничего не поделаешь». А правитель подумал и говорит: «Да уж, видно ничего не поделаешь».

– Идите низом, раз боитесь за верблюдов, – сказал я. – Идите низом. Кружите себе сколько угодно. А я пойду через Красные горы.

– Нам всё равно, – сказал Махмуд. – Ступай в горы, держать не будем. Только глуп ты, потеряешься и нас не найдёшь.

– Ну, это посмотрим. Ещё ждать вас на той стороне буду.

Эмин и Махмуд ещё поговорили немного и отпустили, так как работы на эти дни мне не было.

Я оставил их и пошёл вверх по ущелью к кроваво-красному хребту, который, как петушиный гребень, украшал самую возвышенную часть Проклятых гор. Днём он был матово-красного цвета всех оттенков, а ночью светился как китайский фонарик, и походил на опрокинутую перед свечой чашу с кровью.

Я пошёл по ущелью, навстречу бежал, прыгая по камням и брызгая во все стороны, чистый прозрачный поток. Дорога часто переходила с одного берега на другой, и не раз мне приходилось погружаться в воду по пояс. Чем выше я поднимался, тем холоднее становилась вода.

Впрочем, я оставил за собой несколько притоков, поток стал мельче и, кроме того, было жарко, и входить в воду не было для меня неприятно.

В полдень я заметил, что вода порозовела. Я подумал, что это игра лучей солнца, по мере того как я продвигался вперёд, вода становилась ярче и ярче окрашенной, перешла в тёмно-розовый, а потом и в тёмно-красный цвет.

Я дошёл до поворота – поток вытекал из-за скалы. Взглянул вверх и увидел картину, к созерцанию которой я совершенно не был подготовлен. Несколькими саженями выше налево открывалось узкое ущелье. Среди двух стен бархатно-чёрных скал по дну ущелья бежала тёмно-красная, почти чёрная вода, а по берегам росли какие-то странные цветы с невиданными листьями, пьяный запах которых я ощущал ещё до поворота.

Я поспешил добраться до необыкновенной реки и принялся исследовать её со всех сторон.

Вода оказалась непрозрачна и тепла. Я попытался измерить палкой глубину, но это не удалось. Узенькая речка, которую я свободно всюду перепрыгивал, имела в глубину более моего роста. Наконец я попробовал её вкус и тут же не мог оторваться, я припал к её поверхности и пил без конца, чем больше я вливал <её> в себя, тем неудержимее становилась жажда. Вода, впрочем, это была не вода: странная жидкость не была ни сладка, ни кисла, она не имела никакого вкуса, известного мне до тех пор. Но её вкус превосходил всякое представление о приятном. Я уже начал глотать её быстрее и быстрее, как вдруг почувствовал, что кто-то крепко держит меня за пояс, и в тот же миг на мою голову посыпались палочные удары. Обозлённый, я вскочил, собираясь дать отпор поверженному врагу.

Передо мной, или, вернее, сбоку стояло новое чудо. Громадная жёлтая птица с большими крыльями стояла на паре когтистых чёрных лап. Третьей лапой держала меня за пояс, четвёртой опиралась на мою же палку. «Проклятье, – сказал я, – что это такое?» Птица посмотрела на меня своим большим чёрным глазом и сказала на непонятном языке – но сказала: «мммми кукуко» или что-то в этом роде.

Я почувствовал такой прилив страха, что не мог двинуться, я взглянул на свои руки и увидел, что они ярко-красного цвета. Я взмахнул ими. И вдруг совершенно непроизвольно запрыгал, захохотал и стал махать руками. Птица сердито сказала мне «Крр букибез» или что-то в этом роде, ткнула в спину мне палкой и, не выпуская кушака, погнала вверх по ущелью, я же махал руками, прыгал, бежал туда, куда меня толкала птица, и думал: «Когда же это кончится и в чём, собственно, дело?»