С другой стороны – есть личный авторитет Корнейчукова как военного вождя, родственные связи со старейшинами и вождями матабеле, и…

… личные земли плантатора. Отдельно – собственные, полученные от правительства ЮАС за военные подвиги. Отдельно – как одного из вождей племени матабеле.

Схема предельно сложная и работает со скрипом, но ведь работает! Нужных ему работников он может нанимать как плантатор ЮАС, перебрасывая затем "командировочных" на нужное направление, маскируя это риторикой и словоблудием. Язык у коренного одессита подвешен, с софистикой и подменой понятий он знаком, да и с красочными метафорами всё в порядке.

Сложно, очень сложно… но чёрт подери, до чего же интересно! Не затрагивая самих племенных основ, выплетать из родовых связей и трайбализма[30] нечто новое. Справится ли? Бог весть…

… но ради детей – должен!

Вектор африканской ленивой безалаберности задают белые специалисты и цветные работники из бастеров и гриква, многие из которых имеют вполне европейский менталитет, что куда там немцам и голландцам! На некоторые рожи посмотришь – кафры, ей-ей кафры! И не разглядишь капельку белой крови.

Ан нет… европейское воспитание перебивает африканскую кровь! Ценнейшие кадры. Но…

… приходится снова и снова подтверждать их легитимность в глазах матебеле. Редкий день, когда ему не приходится разбирать очередную ссору между матабеле и цветными из бастеров.

Воины матабеле с трепетом относятся к малейшему умалению чести, видя покушение на достоинство там, где его никогда и не было. А тут – чужаки, приставленные командовать… и вообще, а чего они?!

Приходится ехать и разбираться. Снова, снова и снова! Переложить эту работу на плечи управляющего не всегда возможно, матабеле с упорством баранов апеллируют к вождю.

Отчасти, по своим племенным законам, они правы, ведь Корнейчуков вполне официально признан одним из вождей матабеле, а управляющий – человек совершенно посторонний для африканцев! Он имеет право приказывать белым специалистам, гриква и бастерам, нанятым чернокожим из других племён… А они, матабеле, подчиняются только своим вождям!

А бывает, проблемы создают именно цветные. Проживая обыкновенно рядом с белыми, они привыкли к определённой социальной роли, считая чернокожих априори ниже себя.

Только вот матабеле имеют собственное мнение, а уж если в крови цветного течёт "низкая" кровь шона, бушмена или готтентота, скандалу – быть!

Приходится разбираться, кто там прав, кто лев… Не забывая о гордыне матабеле и ни в коем случае не обижая цветных специалистов! Постоянная, непроходящая головная боль.

Впрочем, потихонечку происходит определённого рода диффузия, и цветные начинают взаимодействовать с матабеле без постоянной прокладки в лице плантатора! К сожалению, процесс этот медленный и требует постоянного контроля, ибо такое явление, как коррупция, в Африке неизвестно разве что племенам бушменов, кочующим в Калахари.

Белые специалисты не лучше, местами так и вовсе – караул! ЮАС, несмотря на все трудности, в настоящее время развивается, и человек, мало-мальски сведущий в африканских реалиях, может сделать карьеру поистине головокружительную! Особенно если имеется хоть капля решимости, образование и самомалейшие амбиции.

Остаются… Да нет, не отребье, но всё больше свежеиспечённые иммигранты, никоим образом не ориентирующиеся в окружающей его действительности, да тюфяки, решительно не склонные к самостоятельной работе.

Ничем не лучше идеалисты, взрощенные книжной пылью и вспоенные библиотечными тётушками на идеях просветителей. Некоторые искренне считают, что если объяснить африканцу, что такое Свобода, Равенство и Братство, то кафр непременно проникнется, воспылает, и начнёт строить Царство Свободы – так, как это понимает белый просветитель.

А потом обижаются… и часто, озлобившись – мстят! Невротический идеализм, столкнувшийся с суровой действительностью, часто рассыпается на осколки. Недавно ещё человек разглядывал мир через розовые очки, а теперь он впал в другую крайность, видя реальность уродливой и шрамированной, пребывая в перманентной обиде на неправильное человечество.

А работать приходится с теми, кто под рукой… Отбросов нет, есть кадры[31]!

Всхрапнув, мерин сбился с шага и повёл шкурой на холке, пытаясь согнать укусившего его слепня. Корнейчуков, прервав размышления, прихлопнул зловредную тварь, вытер руку о конскую гриву и успокаивающе похлопал Малыша по потной шее.

– Всё, всё мой хороший… убили гадину!

Будто поняв что-то, мерин фыркнул, кивнул головой благородной лепки, и кажется, даже пошёл веселей. Сам же плантатор, отбросив философствование, принялся решать проблемы практического характера.

Одетый по заветам буров, очень просто и практично, Николай побывал буквально в каждом уголке усадьбы. Заехав к котловану будущего противопожарного пруда, он заметил откровенную ленцу работников, и подъехав к распорядителю работ, соскочил с седла и одними глазами задал безмолвный вопрос.

– Бвана… – немолодой гриква поклонился еле заметно, и только затем пожал протянутую руку.

– Снова? – осведомился Николай, некоторое время удерживая того за руку и тем самым показывая матабеле, какой важный человек над ними поставлен.

– Да, бвана, – кивнул цветной, доставая тетрадку с записями, – здесь все бездельники записаны, и кто воду мутит.

Бегло просмотрев, плантатор вернул тетрадку гриква, носящему вполне прозаичное для протестантов имя Адриан, и образованному получше большинства российских мещан. Свободно владеющий, помимо африкаанс, немецкого и английского ещё десятком африканских языков и наречий, он бегло считает в уме, знаком с основами механики…

… и если бы не чёртовы превратности войны, начисто разорившие преуспевающего торговца, чёрта с два Адриан он стал работать на кого-то! В общем, человек явно неординарный, и неудивительно, что плантатор присматривается к цветному… Ну а тот, в свою очередь, к нанимателю.

– Бездельники… – задумчиво протянул Корнейчуков и встряхнул головой, – ладно! Не понимают по-хорошему, будет по-плохому!

Адриан изобразил на лице сомнение, но смолчал. Он вполне независим, но ещё недостаточно хорошо изучил патрона и не знает, когда можно спорить, а когда – нужно молчать.

– Скажешь им, – усмехнулся плантатор, – что плохие работники останутся без вечернего пива, а откровенные бездельники и бузотёры не будут допускаться вечером на танцы.

Брови гриква вздёрнулись наверх, и он искренне захохотал, хлопая себя по ляжкам.

– Без пива и танцев!? – выдавил он сквозь смех, – Ты прав, бвана – зачем стоять над работником с палкой? Без танцев, а?!

Стоило Николаю снова сесть на коня, как Адриан, надрывая глотку, объявил о решении вождя. Над котлованом пронёсся стон ужаса, и за работу взялись даже бригадиры-старейшины, старательно кося глазами в сторону Белого Вождя, не успевшего ещё отъехать.

Африканцы без танцев… нет, это нонсенс! Можно представить непьющего матабеле, но существо это скорее мифическое. Все признают, что слышали о таком, но видеть своими глазами…

Африканец же, не имеющий возможности танцевать, существо глубоко несчастное, обездоленное, близкое к самой тяжёлой депрессии. А уж не любящий! Нет… такие уроды не встречаются даже в местной мифологии!

Корнейчуков не настолько жесток, чтобы вовсе лишать их вкуса к жизни, но…

… одно дело – танцевать под тамтамы и ритмичные хлопки в ладоши, и другое – под патефон при свете керосиновых ламп!

– Как же я раньше-то не догадался! – хохотнул плантатор, видя столь ярко вспыхнувший трудовой энтузиазм, – Кнут и пряник, да? Только вот кнут – как самый крайний случай, а наказывать лишением пряника… хм…

Тронув пятками бока мерина, перешедшего на рысь, одессит на время выкинул из головы вопросы поощрений и наказаний работников, давая им время отлежаться. Только где-то на периферии подсознательного вертелись мысли про диафильмы и синематограф для лучших работников…