– Так это у Бруни клинки проковывали, а потом сразу домой, как ты и велела. – видно было, что мальчик ошарашен не меньше Хортдоттир.

– И всё? – Сольвейг не сводила с родича пристального сурового взгляда.

– Ну да всё. – и тут лицо Адульва словно окаменело, полыхнуло огнём от воспоминаний, от встречи с девушкой затворницей. – Нет, не всё. Покуда домой шёл, со мной заговорила эта Лисил, та, что почти у самых причалов живет. Говорила мол, скоро день у меня важный, встреча какая-то предстоит, непонятно с кем, лицо потрогала. Руки у неё холоднющие были, словно Драугр пощупал.

– С кем встреча?! – дрожащим голосом спросила мать, от чьего лица словно отхлынула вся кровь.

Аникен и Сольвейг показалось, что в большом зале, освящённом длинным очагом, разом померк свет. Тревожно переглянулись они, зная кому, служит затворница и к кому ходит в лес к подножию Саркнара по мало хоженой тропе дабы постигать знания темного сейда. И от этого знания, не к ночи упомянутого, обеих женщин, молодую и зрелую, пробрал озноб.

Словно больной зуб, временами накатывающий с новой силой, не давая забыться, ожило в голове Хортдоттир воспоминание восьмилетней давности. Когда ярл Руагор скрывшись в лесу с больным, почти мертвым внуком-грудничком, воротился спустя полдня уже со здоровым мальцом. Все эти годы Сольвейг тщетно пыталась выведать правду, что все же произошло в тот день. Но упиралась в стену молчания, некогда возведённую, словно воды в рот набравших отца и Руагора, единственных знавших правду о том дне. И вот теперь спустя столько лет, завеса тайны начала приоткрываться. В её голове, словно молотом, застучал вопрос, почему одна из самых властных женщин севера вдруг заинтересовалась необычным мальчиком, уж не сама ли вестница скорби сподобилась задержать едва треплющуюся в Адульве жизнь.

Сольвейг чуть не с испугом глянула на маленького родича. Что этой ведьме помощнице смерти надо от него, от её воспитанника? Мысли, одна чернея другой, заметались в голове Хортдоттир, сковывая льдом душу. Нет, не отдам, чуть не вслух выкрикнула Сольвейг, только не его, горло перегрызу, разрублю на полы. Класть на то, что она жрица самой Хель, костьми лягу, но моего Адульва ей не отдам.

С грохотом распахнулись обе створки дверей Ярлова чертога, в зал, сопровождаемый порывистым ветром, принесшим снежную хмарь зарождающейся метели, буквально влетел Хорт одноглазый. Единственный глаз старого молотобойца, казалось, метал молнии, а и без того обезображенное лицо неузнаваемо исказил гнев. Адульв невольно сжался в комочек, таким деда хорта ему до сего дня видеть не приходилось. Упасите Асы тех ворогов, коим выпало незавидная доля в бою узреть эту личину старого Хирдмана.

– Совсем помешалась, блажная. – упёр он руки в стол напротив Сольвейг.

Дальнейшее, для в конец уставшего за долгий день Адульва, слилось в единую картину. Он узрел метавшегося по залу туда-сюда, отчаянно бранящегося Хорта и невозмутимо сидящую Сольвейг, изредка огрызающуюся короткими сдержанными фразами. Мальчику казалось, что ругань старого молотобойца с дочерью никогда не закончится, но вмешалась его мать. На вопрос Аникен, что всё-таки произошло и почему Хорт такой злой, одноглазый ответил, что, мол, дочурка его солнечный лучик, не иначе как по недосмотру богов заимевшая в замест головы гнилую сосновую чурку. Этой самой чуркой додумалась вызвать на Хольмганг Хьярти Освальдсанна.

При упоминании прославленного молотобойца и одного из лучших учеников Хорта, что Адульв, что его мать только и смогли, что дико уставиться на Хортдоттир.

– Да когда ты еще толком щит не умела держать, он уже право на второй воинский браслет получил. О чём ты вообще думала?

– Не веришь, в меня ставь на него. – равнодушно, словно о чем-то незначительном сказала Сольвейг, до сих пор странно посматривающая на Адульва, от чего тому вновь становилось, мягко сказать, не по себе. У неё завтра бой с одним с одним из сильнейших молотобойцев Лёрствёрта, а она все на меня пялится. – думалось мальчонке.

Оторопевший от последнего высказывания дочери, Хорт одноглазый только и смог, что, встав посреди зала, очумело уставиться на неё. Ему и впрямь начало казаться, что Сольвейг в действительности повредилась рассудком. Или это просто так играли отсветы пламени очага на её глазах, делая её взор сродни взору берсерков за миг до трансформации, когда выжженные огнем бешенства, пропадали все чувства.

– Ты хоть представляешь, что ожидает тебя завтра утром? – единственный глаз старого молотобойца буравил дочку.

– Ещё одна зарубка на правом клинке, не более. – зловеще улыбнулась она в ответ.– И достойное подношение всеотцу Одину в виде могучего Эйнхерия, или приятный дар владычице Хель. Но это дела завтрашние, а пока меня ожидают более насущные вопросы. – хлопнув себя по коленям, Хортдоттир, поднявшись, направилась через зал в сторону дверей, попутно состроив притворно жуткую гримасу Адульву.

– А что до тебя, маленький родич, мигом доедай и спать, и чтоб по возвращению застала тебя во всю храпящим, а не то так всыплю, долго на нужник не сядешь.

Хлопнувшие за ушедшей Сольвейг двойные створки дверей вновь запустили в дом, пронизывающий холодом, полный снега ветер, лютующей метели. Искоса глянув в след удалившейся дочери, Хорт тяжело опустился на лавку, сокрушённо покачав головой, подтянув к себе со стола кувшин с пивом.

– Зачем ей это? – недоумённо спросила Аникен. – Этот Хольмганг, все в толк не возьму, да тем более с Хьярти, с заведомо сильнейшим противником.

– А я почём знаю, вот у неё и поинтересуйся. Видать и сами Ассы не ведают, что творится в её шальной голове. И Руагор, как на зло на Тинге, уж он то вправил бы им мозги, ярл как никак. – Буркнул старый молотобоец, крепко приложившись к кувшину, минуя такие мелочные формальности, как кружки или рог.

– А может он, ну в смысле Хьярти, оскорбил её чем? – подал голос Адульв, привлекая к себе внимание матери и наставника.

– Не, он слишком уважает меня. – Мотнул головой Хорт в ответ на вопросительный взгляд Кюны Аникен. – Мы неплохо сдружились, покуда я учил его молоть в пыль людские кости молотом, да и человек-то он вообще-то не плохой, задора, как и воинской спеси, как и во всех Хирдманах хватает, но к понятиям чести он прилежен.

– Ну как бы ты, дядька Хорт, его ни учил, не наставлял, а всё равно Сольвейг этого Хьярти завтра утречком порубит в капусту. Ему до неё, как тебе до Ётуна. А как же ещё, я-то кровавую кройщицу знаю. – нетерпящим возражений тоном, с важным видом, невнятно заявил маленький ярл, снова набивши рот тушеным мясом. Похоже, вера мальчика в нареченную тетку, а именно ей ему приходилась Сольвейг, была несокрушима.

– Надеюсь ты прав, Адульв, надеюсь ты прав. – натяжно улыбнулся одноглазый молотобоец, вспоминая время, когда обучал Хьярти и то, что силой, что навыками тот напоминал Хорту его самого. И вот он выпестовавший обоих, и дочку, и Хьярти сидит нынче здесь в тепле ярлова очага и прикидывает какие шансы есть у его дочурки, его маленькой Сольвейг против этой кучи мышц. И мысли его были темны, подобно нынешней ночи, а вой метели, словно зверь завывающей, снаружи только делали их мрачней. Ведь ставящей на свою скорость Хортдоттир хоть и вкусившей крови в набегах, завтра придётся биться по колено в снегу против длинного, тяжелющего молота, способного одним ударом оборвать её жизнь.

– Ох, разошлась непогодица, сызнова все кости ломит. – бормотала себе под нос старая Сегурдра, шевеля кочергой дрова в очаге.

Эту маленькую сморщенную бабушку знал весь Лёствёрт и не нашлось бы такого жителя, кто сказал бы про неё злого слова, ведь уже по более девяноста зим она залечивала хвори жителей Фьордфьёлька, будь то рана, жар, отравление, да и вообще любой недуг, всегда шли кланяться к старой Сегурдре. Мало нашлось бы хворей, что не смогла бы она изжить своими травами да заговорами. Воистину улыбнулась ей Фрейя, одарив лекарским даром. Но оставался один недуг, против которого бессильны были любые настои и припарки, супротив этой болезни старушка не знала ни заговоров, ни заклинания. Старость- неизлечимая хворь, долгой жизни, брала всё же своё. Вот и сейчас маленькая знахарка плотнее куталась в меха, сидя пред пламенем, пытаясь согреть старые ноющие кости, разозленные пришедшей с моря непогодой.