То он сутулился от чего плохо работающих мышц спины, то не так стоял, так как ноги должны быть чуть согнуты, то неправильно дышал, неверно делал шаг, то слишком большой, то слишком маленький. А иногда и смотрел худо, опуская вниз голову. Ворога нужно видеть целиком, подмечая каждое движение. Оплеухи сыпались одна за одной, а Адульв уже чуть не в голос вопрошал богов, за что и когда, наконец, кончится эта мука.

И вот настал момент, когда к великой радости ребенка, Сольвейг, наконец, смилостивилась, глядя на то, как дрожит щит в руке мальчонки и как стали, заплетаясь, подводить его ноги.

– Ну, думно мне, теперь точно на сегодня все.– долгое УУФФФФ разнеслось по залу, щит Адульва бухнулся на пол, а рядом присел и сам мальчик, утирая взмыленный лоб.

– Мне кажется или ты родич подустал? – сочувственно поинтересовалась Хортдоттир, вешая свой и мальчишеский щиты обратно на стену. – А как-же долго и упорно, чем тяжелее, тем лучше. – понурый, уставший взгляд сослужил ей ответом.

– Эт цветочки, глазастик ты мой, дай срок, доберемся с тобой и до пляски клинков. – сверкнув синевой стали, Хортдоттир обнажила один из своих мечей. Лихо, крутанув правой пред собой пару мельниц, дева неуловимым движением, выходя из замаха, завила клинок за спину, где меч описав полный круг, неведомо как оказался уже в левой руке, снова пару свистящих взмахов и клинок, крутясь, подлетает вверх, почитай до самого потолка. Сольвейг, обернувшись, ловко хватает рукоять правой, встав в позицию с широко разведенными и чуть согнутыми ногами и, подавшись телом вперед, держит оружие так, что середина клинка лежит горизонтально перед лицом на запястье согнутой и выставленной вперед левой руки.

– Когда? – единым вздохом выпалил Адульв, жадно сверкнув голубыми глазами.

– Скоро, родич, скоро, а пока иди отдыхай, набирайся сил.

– Только я пока не домой. – тяжело поднялся мальчик.

– Кто бы сомневался, мое почтение мастеру Бруни, да не задерживайся, а то выпорю, дел мне нет окромя как ночами по Лёрствёрту тебя искать. – последние слова Хортдоттир почти выкрикнула в спину, засеменившему к дверям Адульву.

Не успел мальчик разминуться со старцами, как один из них окрикнул его, протянув маленький оберег, вырезанный из кости Торов молот с тремя рунами.

– Держи, маленький ярл, это придаст сил, обережет от сглазов.

Поклонившись чуть не в землю, мальчик, сжав ценный подарок, метнулся обратно к дверям.

– Добре тебе досталось, добре. – удивленно воскликнул мастер Бруни Скегисан, машинально почесав наголо бритую голову, глядя на уже добротно посиневшее на оба глаза лицо Адульва. Не смотря на зиму, на дородном кузнице были только штаны да кожаный фартук, сплошь покрытый сажей, как и вечно красное от постоянного жара кузни лицо с короткой опаленной бородой. – И куда только Хорт глядел, во Руагор воротится, ахнет – искалечили внука.

– Ай! – махнул рукой мальчик. – Не должно войну над пустяшными ранами горевать. – присел Адульв на небольшую скамейку, аккурат под него в самом углу крытой навесом уличной кузни, чей большой сложенный из обожжённых глиняных кирпичей горн- редкий природный камень- выдержит жар надобный для плавки, дымно чадил вытяжкой на обширном подворье Бруни.

Усилиями самого кузнеца и ратовавшего за лучшего оружейника на всем Хальконире ярла Руагора хозяйство Бруни Скегиссана разрослось на зависть всем щурам настолько, что пришлось на манер крепости обнести его высоким плетнем. Помимо длинного дома, где жил сам мастер с подмастерьями и немногочисленной семьёй, да еще прадедовской каменной вросшей в землю кузни, появилась пара добротных сараев – один под крицы да инструмент с заготовками и формами, другой под дрова. Вырылся, несмотря на ближний берег, колодец и, конечно, гордость всего Лерстверта – большой плавильный горн, занимавший навесом четверть всего подворья, под которым скромно, присев в сторонке, и разместился Адульв, являвшийся здесь частым гостем.

Вот и сейчас, он заворожено тонул взором в буйстве пламени, неистовом огненном безумии, творившемся в метавшем искры горне. Его завораживала эта бесконечная пляска, ярившейся первородной стихии, ее извечный танец, единожды увиденный мальчиком и навсегда оставшийся в его сердце. Он не мог объяснить, почему его так влечет эта неописуемая опасная красота, но твердо знал, что просто не в силах обходиться без неё. А пока внук Руагора наслаждался созерцанием языков пламени, вокруг него вовсю кипела работа.

Двое перемазанных сажей дюжих, косая сажень в плечах, подмастерья, обнаженные по пояс, что было сил раздували меха, пока в большем оплавленном котле, подвешенном над горном, плавились железные крицы, а рядом уже лежало множество готовых форм под длинные полосы разной ширины да длинны и под клинки. Бруни получил от Руагора большой заказ и вот уже пол седмицы к ряду, днями отливал железо, а по вечерам уже в маленькой кузне доводил молотом и жаром клинки до ума, покуда подмастерья оковывали щиты, вязали чешую ламеляров, да склепывали шеломы. Проковку мечей он не доверял не кому.

Старый известный на весь север мастер до заката успел отлить немало форм, и, когда око богов полностью опустилось за пики Саркнара, настал так страстно ожидаемый Адульвом момент, когда Бруни, наконец, удалился в прадедовскую кузню.

Алели багрянцем клинки меж углей малого горна. Время от времени внук Руагора, наплевав на неудобные толстые перчатки, брал одну из заготовок щипцами, ложа раскалённый меч на наковальню, и в тот же миг эхом разлетался звон молота по маленькому помещению, скупо освященному пламенем горна. Адульв подавал клинок то вперед, то назад, изредка ставя на ребро, покуда Бруни точными ударами заставлял раскаленный металл обретать форму смертоносного орудия, которое уже вскоре вдоволь насытится теплой человеческой крови. А в такт ударам молота, лились и рассказы кузнеца, которые открывали пред детским воображениям целые удивительные миры.

Он вещал о дивных дальних странах, что на западе, куда яростными молниеносными набегами ходил их народ. Правда, в последние годы добыча перестала быть легкой, поскольку народы тех земель объединялись под одной верой, чье божество высекало врагов безжалостно, создавая поистине могучие братства воинов, именуемых орденами. Рассказывал и о собственных землях, большую часть года скованных льдами, бесчисленных островах и архипелагах, тонущих в вечной вражде не знавших единого правителя со времён исхода, но имевших множество славных вождей ярлов и конунгов, воспеваемых скальдами за великие походы и завоевания.

Из этих историй Адульв узнал про леса Торста, под чьими кронами вершили свои обряды инициации неистовые берсерки, принимая облик диких зверей. Узнал он и про остров Райсьярен, где вечно гневается вулкан, а в его тени обучаются жрецы – огнепоклонники, что могут повелевать силой огня. Мальчик словно воочию видел могучих богов Асов и Ванов во главе со всеотцом- одноглазым Одином, с двумя воронами на плечах Хугином и Мунином, думающим и помнящим, и его жену Фриг- матерь Бальдра, прекрасную Фрейю. Переменчивого Ньерда- владыку морей с его дочерью Ран, покровителя ремёсел и громовержца Тора. Могучего и храброго Тюра оставившего руку в пасти у Фенрира. Но больше всего Адульву нравились рассказы об Альвах. Он просил пересказывать их раз от раза, о светлых обитателях лесов, изредка попадающихся человеческому взору, а также о коварных, темных, ушедших под корни Мидгарда, на ровне с низкорослыми крепышами и великими мастерами Цвергами, чаще именуемых гномами.

За бесконечным потоком захватывающих историй, уносящих детскую фантазию в далекие края к сказочным существам, мальчик и не заметил, как последний из прокованных клинков, шипя, опустился в бадью с водой, а уставший Бруни, утерев тряпицей пот, положил молот на наковальню.

– Ну, мой маленький помощник, пора нам по домам, на дворе уже во всю властвует ночь, а мне не особо хочется выслушивать кюну на ровне со Сольвейг. Они, поди, переживают уже.