Вопрос был один: если в них начнут стрелять – что делать?

– Стрелять в ответ, – ответил Тойво. – Пленных не брать. Бить наверняка.

Красные финны не возражали против такой постановки событий. Положение дел в Кронштадте было неясным, может быть, матросы поднялись протестовать по тому же поводу, что и недавняя «Револьверная оппозиция». Все нынешнее противостояние здорово смахивало на междоусобицу, а участвовать в ней – себя не уважать.

К ним прибежал, оскальзываясь и падая, какой-то курьер, представившийся посыльным командующего северной группы Казанского.

Едва отдышавшись, он донес приказ, ссылаясь почему-то на комиссара Вегера:

– Финским красногвардейцам держать зоны подтопления льда и образовавшиеся полыньи, обеспечивая наступление по льду залива основных сил на участке побережья Сестрорецка до мыса Лисий Нос.

– Яволь, – гавкнули финны хором.

Финнов не очень жалко, пусть под лед проваливаются, где тот наименее крепок.

– А что у нас с южной группой? – спросил Тойво с очень важным видом, будто бы ему было действительно до этого какое-то дело.

– Командующий Седякин и комиссар Ворошилов наступают с Ораниенбаума, – ответил курьер. – А можно я с вами останусь?

– Никак нет, – строго сказал Антикайнен. – Я на это пойти не могу.

– Эх, жаль, – искренне расстроился посыльный. – А то к нам прикомандировали отряд сотрудников Петроградской губернской милиции. У, звери!

Действительно, 182 человека из Ленинградского уголовного розыска приняли самое действенное участие в позднейшей зачистке Кронштадта, вместе с штурмовыми бригадами ворвавшиеся в крепость. Об их потерях во время атаки на остров неизвестно.

– Откуда же здесь такие дыры во льду? – спросил Тойво.

– Так уже неделю обстреливали крепость с берега, а еще самолеты с бомбами прилетали. Палили в белый свет, как в копеечку, да только проку-то никакого.

Вообще-то, Кронштадт – это не только революционные матросы, здесь и местных жителей порядком. Артиллерийский удар как раз и предназначен для поражения гражданских лиц. Антикайнен не был лично знаком с Троцким, но по рассказам некоторых современников знал, что это – его стиль. Только вот зачем ему обстреливать средоточие Балтийского флота? Мятеж рано или поздно можно подавить, вот заново отстроить линкоры и крейсеры – эта задача, пожалуй, для Советской России сейчас неподъемная.

Что-то очень странное творилось здесь, кто-то с кем-то игрался во власть, вернее, в то, у кого больше власти.

– У меня тут мятежная прокламация завалялась, – нарушил молчание словоохотливый курьер. Вероятно, очень не хотелось ему идти туда, где можно угодить «по-щучьему веленью» в очередную волну наступающих. Смерть впереди, смерть позади – перспектива, конечно, для любого безрадостна. Менты для того и прибыли, чтобы контролировать это. Для того у них и наганы наготове, чтобы особо непонятливым и колеблющимся сделалось понятно: вперед можно и живым добежать, вот назад – вряд ли.

– Глядите, как контрики обставляются, – протянул он оборванную пополам бумажку. – Словно настоящие революционеры. Эх, и пропащее это дело – мятежами заниматься!

Тойво взял замусоленный листок и прочитал:

«Товарищи и граждане! Временный Комитет озабочен, чтобы не было пролито ни единой капли крови. Им приняты чрезвычайные меры по организации в городе, крепости и на фортах революционного порядка.

Товарищи и граждане! Не прерывайте работ. Рабочие! Оставайтесь у станков, моряки и красноармейцы в своих частях и на фортах. Всем советским работникам и учреждениям продолжать свою работу. Временный Революционный Комитет призывает все рабочие организации, все мастерские, все профессиональные союзы, все военные и морские части и отдельных граждан оказать ему всемерную поддержку и помощь. Задача Временного Революционного Комитета дружными и общими усилиями организовать в городе и крепости условия для правильных и справедливых выборов в новый Совет.

Итак, товарищи, к порядку, к спокойствию, к выдержке, к новому, честному социалистическому строительству на благо всех трудящихся.

Кронштадт, 2 марта 1921 г. Линкор «Петропавловск».

Председатель Временного Революционного Комитета Петриченко. Секретарь Тукин».

– Да вроде бы ничего крамольного, – пожал он плечами.

– И я говорю: все, как в Советской нашей родине, – посыльный так энергично закивал головой, что она у него чуть не оторвалась – даже шапка в лужицу упала. – Но это же антисоветчина чистой воды!

Антикайнен только махнул рукой и пошел отдавать распоряжения своим бойцам. Курьер старательно сложил бумажку вчетверо, убрал в нагрудный карман и пошел восвояси. Видимо, так уж сложились звезды, что ни командующий Казанский, ни комиссар Вегер его больше не видели. То ли убила шальная пуля, то ли потонул в полынье, провалившись под лед, а то ли ушел в соседнюю страну.

Первыми красноармейцами, ворвавшимися на пристань Кронштадта, были люди из бригады Рейтера.

Самого Рейтера узнал с бастиона тридцатилетний Перепелкин Петр Михайлович, член ревкома мятежного острова, попросил не стрелять и отправился беседовать со своим бывшим командиром, как парламентарий.

Мартин Рейтер был латышом, причем его родители были крестьянами. Но это не помешало ему сделать в русской армии блестящую карьеру, чем-то напоминающую военную судьбу блистательного стратега Василевского, потомка костромского дьякона.

В 1906 году ему забрили лоб и отправили обозником в войска. Время было, как это постоянно случается в России – неспокойное. Еще был памятен позор японской войны, еще Маннергейм не выучил финского языка. Мартин рос по своей солдатской линии, потому что в краткие сроки освоил уставной порядок на русском языке. А, усвоив, начал его совершенствовать под себя самого, что не оказалось незамеченным.

Он закончил в 1910 году Иркутское военное училище, куда был направлен командованием, не вполне преуспев при этом. Все дело в том, что не очень жаловали однокурсники из потомственных русских военных крестьянского сына, неспособного распространяться на великом языке о чем-нибудь, кроме Устава, военной тактики и стратегии.

Но дело житейское, если ему не мешать, человек может добиться многого. Рейтеру повезло: ему было позволено выполнять свой долг таким образом, на какой он был способен. Мартин был способен ко многому, поэтому во время Первой Мировой войны он командовал ротой, а потом батальоном. Через некоторое время молодого полковника назначили офицером для поручений при штабе армии на Западном фронте.

Политика шла мимо него, он путался в пристрастиях агитаторов: эсеров, меньшевиков, большевиков и еще кого ни попадя. Но в феврале 1918 года Рейтер попал в плен к немцам и отсидел у них год с лишним – до марта 1919.

А дальше – что? Армия сделалась Рабоче-Крестьянской, но командиров в ней все равно предпочитали назначать не рабоче-крестьян, а отставных имперских офицеров. Полковник царской армии был выходцем из крестьян, поэтому его пригласили, а он это приглашение не отклонил. Политика все также была ему по барабану.

Перепелкин знал Рейтера уже, как Макса Андреевича. Ивановичами величали финннов, латышей – соответственно, Андреевичами.

– Здравия желаю, Макс Андреевич! – прокричал ему Перепелкин.

– И тебе не хворать, Петр Михайлович! – ответил ему Рейтер, переводя дыхание. – Бунтуем?

Его бригада поредела на треть. Он понимал, что если бы мятежники не прекратили огонь, они погибли бы все. Отправить своих людей на убой – этому полковника не учили. Поэтому он и пошел вместе с ними, поэтому и остались в живых те, кто сейчас был рядом.

Странно, никакой ненависти к Перепелкину он не питал, ненависть он питал к Дыбенко и выскочке Тухачевскому.

– Да какой тут бунт! – ответил ревкомовец. – Можем миром разойтись, только давай договариваться.

– Что ты хочешь?

– Сейчас я подойду ближе и поговорим.

Перепелкин, действительно, в одиночку пошел навстречу сбившимся в группу красноармейцам. Те опустили свои винтовки, не решаясь стрелять, временами поглядывая на своего командира. Тот молчал, поджидая своего былого подчиненного.