Мишель развел руками:
– Жом, тут я полностью полагаюсь на вас.
Пламенный вежливо согласился, побеседовал еще пару часов ни о чем и откланялся.
Что ж.
Ради этого следовало съездить в гости. А еще…
Великий князь запил. А его сынок слишком уж разлетелся. Кажется, в ближайшее время произойдет ужасное несчастье и они умрут…
Вот горе-то!
Вот беда!
И как Русина переживет без великого князя Гаврюши?
Карев, Русина
Сегодня Аким провинился.
Ну… позволил себе с вечера. А с утра коней не обиходил… такого, понятно, Федор Михалыч спустить никак не мог.
Приказал отвесить пару оплеух, да и поставил на ворота. Казалось бы, в чем наказание?
Так зима ж!
И снега много… вот Акимка его и чистил. Заодно ворота открывал-закрывал, ежели кому нужно… и радовался.
Хозяин уж который день был не в настроении, мог и плетей всыпать.
Освобождение?
А… кого освобождали-то? Аким как жил у купца, так и жил, как работал, так и работал, и радовался. Платил Федор Михалыч, не скупясь, правда, работу требовал, но у него и безопасно было. А то ведь времена-то какие…
Господа дерутся, у слуг спины чешутся.
Когда перед воротами заржали кони, Аким даже не дернулся особо. Всякое бывало.
Освобождение там, оледенение, а кушать всяк хочет. И к купцу приезжали, и от него уезжали… хоть и не так часто, но бывало.
Вот и в ворота затарабанили.
Аким выглянул наружу из калитки:
– Чего надобно?
В ворота стучала молодая женщина. Определить, сколько ей лет, было сложно. Видно, что женщина: грудь не спрячешь, что молодая – щеки и лоб без морщин, а вот все остальное…
Красивая? Нет, не понять, слишком много на ней одежды…
А вот возок хорош. И кони… гладкие, ухоженные, они поводили боками, шумно дышали, но видно – не запалились. Не устали даже. Еще до вечера побегут, не запыхаются.
Хорошие кони. На таких и анператору ездить бы не зазорно.
– Федор Михайлович дома?
Аким насупился:
– А кто его спрашивает? О ком сказать?
Женщина пожала плечами:
– Яна Петровна. Воронова. От Игнатьевых.
– Энто кто ж?
Вроде как имя было знакомое, но что-то у Акима после вчерашнего словно из головы долой…
– Прохор Игнатьев. Марфа Игнатьева. Марфа Федоровна! – рявкнула женщина. – Доложи, пьянь!
Аким даже обиделся.
Ну, выпил. Да и принял-то он всего чуток…
– Ты энто, девка! Не шуми, значитца! Федор Михайлович хучь и дома, но абы кого не примет…
– Абы кого?
Яна окончательно рассвирепела. В другой момент жизни она бы и диалог иначе построила, и поговорила бы лучше… сейчас же – не было сил.
До-ста-ло!!!
Ее достало все!
И экологически чистый транспорт, за которым ухаживать надо больше, чем за собой.
И дорога, которую периодически приходилось откапывать. Потому как экологически чистый транспорт был оснащен копытами, а не гусеницами.
И дети…
Ладно! Дети – меньше всего. Яна понимала, что им тяжело. Но вы сами попробуйте довезти троих детей из точки «А» в точку «Б». При условии, что у них практически нет развлечений. А ехать долго.
Ехать медленно…
Даже если ехать на машине, и тогда малышня умудряется ныть, хныкать, жаловаться. А возок едет намного медленнее. Но машину Яна сейчас себе позволить не могла. И бензин не достанешь, и обогрева в местных машинах нет… сломается – замерзнут все. И скорость не слишком высокая, тот же копытный транспорт, может, и чуточку быстрее.
И приходилось терпеть.
Капризы, истерики, слезы, сопли… Машка все-таки опять простыла и теперь шмыгала носом… Яна скрипела зубами и мечтала спихнуть хотя бы двоих паршивцев на руки деду.
Или чтобы путешествие кончилось.
Или чтобы разбойники напали… о банде из монастыря она почти с нежностью вспоминала! Так же как и о Поганце.
Их можно было убить! Хоть душу отвести. А с детьми ты что сделаешь?
Даже шлепать рука не поднималась, хотя Топыч и предлагал пару раз надрать сорванцам уши. Так что нервы у Яны были на пределе. А тут…
Стоит этакое чучело, хамит, еще и перегаром от мужика разит на полдвора… Кто бы удержался на ее месте? Яна и рявкнула в три этажа с чердачком, как на кордоне навострилась.
Вспомнила и матушку конюха, и его батюшку, и родословную проследила с древних времен…
Аким аж заслушался. И не только он один, голос-то Яна не сдерживала. Вот и купец услышал. Окно открыл, да и рявкнул на весь двор, когда Яна замолчала:
– Что тут происходит, так вас и разэтак?!
Яна посмотрела на бородатую персону, которая торчала из форточки да еще начальственно рычала, – и так же на весь двор громко спросила:
– Федор Михайлович, Марфа Федоровна Игнатьева вам знакома?
Персона побледнела.
– Да…
– Орать будем – или ворота откроете? У меня дети в возке, я их на улице не брошу.
– Акимка! Открой и коней во двор заведи! Ко мне пожалуйте, тора!
Сообразительный. Сразу понял, что Яна не из крестьян.
– А детей?
– На кухню, пусть поедят с дороги!
Форточка захлопнулась. Яна пожала плечами.
На кухню? Оно и неплохо… сначала посмотрим, что тут за купец, потом поговорим за внуков. Дети – это сложно, трудно и каторжно тяжко. Но к Мишке и Машке Яна уже привязалась и ответственность за них чувствовала. Деду она их оставит, только если будет в нем уверена.
А если нет…
Сама справится. Не впервой!
* * *
Федор Михайлович ждал гостью в кабинете. Яна вошла и оценила. Даже присвистнула:
– Богато живете, жом.
А то – нет?
Рассчитано было именно что на купцов. Мебель дорогая, из темного дерева, но позолоты на ней – хоть ты ножиком счищай. И резьбы много…
Стол громадный, тоже явно дорогой, аж подавляет, стены отделаны кожей с золотым тиснением, все на столе тоже из золота – Яна не сомневалась. А люстра?
Ежели с нее все хрусталины оборвать – аккурат мешок будет. Из-под картошки. Жаль, скушать не получится. Сейчас это важнее.
Купец расплылся в довольной улыбке.
– Не жалуемся, тора. Но раз уж меня вы знаете, как к вам-то обращаться?
– Яна Петровна. Воронова.
В очередной раз Яна задумалась – и как они тут статус определяют? А, не суть. Купца она разглядывала в это время очень внимательно и серьезно.
Сидит перед ней этакий кабан, иначе и не скажешь. Что-то в лице общее есть, наверное, нос, забавно курносый, или само лицо, круглое, или глаза двумя черными точками, внимательные, умные… или борода, которая растет не окладистой мочалкой, а этакой щетиной вокруг лица. Вроде как и есть она, и в то же время короткая, но ухоженная. Только улыбаться не стоит.
Кабан – один из самых умных и самых опасных лесных зверей. Хоть и с домашней свинкой шутить не стоит. Эта скотинка очень опасная и сообразительная, несмотря на все комиксы.
– Даже в нынешние времена – не жалуетесь, жом Меншиков?
– А что времена, тора? Дело наше такое, что б ни случалось, а ты все одно рук не покладай. Тогда и добро прибудет.
Яна медленно кивнула:
– Это вы правильно говорите, жом. Скажите, Марфа Федоровна Игнатьева – ваша дочь?
– Да, тора.
– Незадолго до Солнцеворота я нашла на дороге убитых мужчин…
Яна рассказывала всю историю без особого аффекта. Было – и было. Сплыло – и сплыло.
Федор Михайлович слушал внимательно. Скрипел зубами, когда Яна поведала о смерти дочери, но слушал. И только когда она остановилась на коротком: «Мы с детьми уехали из монастыря», приподнялся на кресле. Тоже, кстати, массивном и золоченом.
– Тора, так те дети…
– Ваши внуки, Федор Михайлович. А вот это – вам.
Перед купцом легло письмо. То самое, с печатью.
И вот тут Яна спалилась по полной программе. Как и Штирлиц в Берлине не смог бы. Даже пройдясь по городу с красным знаменем и заорав в кабинете Бормана: «Гитлер капут!»
Купец посмотрел на печать.
На Яну.
