Мама лежала в шезлонге, ловила лучи заходящего солнца и лениво перелистывала медицинский журнал – в последнее время это ее любимое чтиво. Как истинная бизнес-леди, она и к выздоровлению сына подошла с деловой хваткой.

Увидев, что я веду себя смирно, охранники стали накрывать стол для ужина. Я не наблюдал за ними, но хорошо их слышал.

– Поставь стол сюда, – говорила мама. – Антону здесь будет удобнее.

– Анна Анатольевна, вино какое открыть?

– Дима, зачем ты достал красное? В нем высокий уровень танинов. Его нельзя использовать в сочетании с рыбой.

– Почему? – спросил наивный охранник. Я усмехнулся. – Можно отравиться?

– Нет, испортить ужин. Во рту появится металлический привкус. К форели хорошо подойдет калифорнийское шардоне.

– А-а-а! Никогда не думал, что это важно.

В целом прогулка напоминала вполне мирную картину семейного отдыха, вот только мне он был не нужен. Я подъехал вплотную к бортику и огляделся: на меня никто не обращал внимания. Сумерки сгустились, внизу болталась маслянистая чернота и манила к себе. Пришлось ждать, пока вечер полностью заявит о себе: в темной воде меня не смогут быстро отыскать.

***

Восстановление было долгим.

Когда машина ударила меня, я перевернулся в воздухе и упал спиной на край бордюра. В результате – перелом позвоночника в нескольких местах и полный паралич тела. Но судьбе и этого показалось мало: образовавшийся тромб перекрыл сосуд, и в течение нескольких дней я находился на аппарате искусственного дыхания или ИВЛ.

Мама рассказывала, что прогнозы были страшные. Врачи сомневались, что я могу прийти в себя. Но я очнулся, только зачем? В первые дни я не мог ничего, даже говорить. Меня держали на препаратах, от которых я все время спал, глубоко и без сновидений. Но как только открывал глаза, сразу вспоминал Риту. Ее образ стоял передо мной такой, какой я видел ее в последний раз. Маленькая нога выглядывала из-под одеяла, и я каждый раз неосознанно хотел ее накрыть простыней.

– Ма-ма, Ри… – повторял я, пытаясь сказать, что я женился и надо сообщить Рите. Она наверняка сходит с ума, ничего не зная обо мне.

– Антошечка, не говори, – курицей-наседкой бросалась ко мне мать, а потом я снова погружался в сон.

Но постепенно организм начал приходить в себя. Через две недели полностью восстановилась речь, и я мог теперь рассказать маме о женитьбе, но… Случайно подслушанный разговор изменил мои намерения.

В этот день я проснулся рано. Сам не знаю почему, но будто кто-то толкнул меня и сказал: «Слушай!»

Возле кровати стояли люди. Я различил голос мамы. Она спросила:

– Евгений Борисович, как вы думаете, Антон может полностью восстановиться?

В ее голосе звенело отчаяние. Вообще за те две недели, что она провела почти безвылазно в больнице, мама сильно изменилась. Она осунулась и постарела, одежда на ней болталась и казалась неопрятной. От железной леди не осталось и следа.

Отец и то выглядел лучше. Он часто сменял маму у моей постели. Я видел, как он держит меня за руку, но ничего не чувствовал, и это до ужаса меня пугало.

«Не может быть! – убеждал себя я. – Нет. Я молод, организм сильный, он точно справится с проблемой. Вот сейчас, как только перелом позвоночника зарастет, снова восстановится чувствительность, и я смогу двигаться».

Но шли дни, а видимого улучшения не наступало. Я напряженно вслушался в разговор, боясь пропустить хоть слово.

– Анна Анатольевна, трудно сказать. У Антона серьезные повреждения. Никакой гарантии дать не могу. Будем надеяться, будем надеяться. Молитесь.

«Стоп! Это он о чем сейчас? На что он не может дать гарантии?» – Паника уже душила меня, я тяжело дышал, но глаза держал закрытыми.

– Но руки у него начнут двигаться? – В голосе мамы слышались слезы.

– Пятьдесят на пятьдесят. При таких повреждениях, как у Антона, бывает, паралич полностью проходит, но это из разряда чудес. А они потому так и называются, что случаются очень редко.

– Я не понял! – хрипло вырвалось у меня. Голос после всех трубок не был похож на мой. Он сипел, дрожал, куда-то проваливался или срывался на фальцет.

– Антошечка, ты проснулся?

Я увидел, что рыжий доктор направился к двери, и закричал:

– Я что, никогда больше не буду ходить?

– Ну, не надо так категорично…

– Ответьте мне! Я бу-ду хо-дить?

– Мы надеемся.

Ответ прозвучал тихо и неуверенно. Я глубоко вдохнул, захлебываясь отчаянием, и вдруг страшный звериный вопль вырвался из моего горла. Он жил сам по себе, отдельно от меня, поднимался к потолку, отталкивался от стен и обрушивался на головы всей тяжестью отчаяния. Ко мне бросились медики. Они что-то вкололи в трубочку, которая тянулась от моей ключицы, и почти сразу свет померк.

С этого дня я запретил себе думать о Рите. Нельзя! Табу! Она не должна знать, куда я исчез. Да, я эгоист, до безумия хочу, чтобы любимая жена была рядом. А что дальше? Каково это – жить с парализованным инвалидом, у которого работают только одни глаза? Менять памперсы, обрабатывать пролежни, наращивать мышцы, чтобы переворачивать меня в постели для смены белья? Нет, не такую судьбу я хотел для своей женщины. Не такую!

Три месяца я провел в реанимации. Как только мне разрешили перемещения, родители увезли меня в Германию. Мать оставила бизнес на попечение своих директоров, продала особняк и купила квартиру в Берлине. С тех пор я в России не был.

***

Я положил ладони на перила и подтянулся. Руки дрожали. Смогу ли перекинуться через высокий борт? Левая работала еще плохо. Я с трудом мог удержать простую книгу, не то, что тело взрослого мужчины, пусть даже слабое и похудевшее. Придется опираться только на правую, но выдержит ли она вес?

Ладно, зачем размышлять? Принятые решения не отменяют. Я крепко уцепился пальцами за перила, дернулся вверх и упал животом на борт. Пластиковая перегородка закачалась, но выдержала. Отлично, первый этап завершен. Теперь нужно просто перевалиться и… здравствуй, свобода!

Я несколько раз представлял этот момент. Тело погружается в теплую воду южного моря. Мои глаза открыты, но вокруг чернота. Я раскидываю руки и ноги и наслаждаюсь полетом. Вижу Риту. Она где-то наверху. Протягивает ко мне руки и зовет, зовет…

Телефонный звонок раздался у самого уха, я вздрогнул и упал в кресло на край сиденья. Моя «Мейра» подалась назад, и я приземлился тощим задом прямо на палубу. Ко мне бросились все. Еще бы! Более громкой попытки расстаться с этим миром я и придумать не мог.

– Антошка, господи! Что случилось? – закричала мама. Она опустилась рядом на колени, взяла мое лицо в ладони и внимательно посмотрела в глаза. – Как ты мог упасть?

– Не трогай меня! – дернулся я. – Дима, помоги.

Отец и охранник посадили меня в кресло и пристегнули ремнем. Телефон разрывался рингтоном.

– Сын, ничего не понимаю, – качал головой отец. – Мы купили тебе самое устойчивое кресло. А может?

В его глазах появилась надежда.

– Не может, пап. Мобильник зазвонил, я дернулся, вот и свалился.

– Погоди! Завтра мы снова пойдем к врачу. Раз ты сумел дернуться, значит… Господи, сынок. Это же здорово! Первый раз за пять лет твое тело отреагировало.

– Хорошо, пойдем, – устало ответил я.

Не объяснять же родителям, что я сам подтянулся на руках, потому что хотел прыгнуть в воду. Нет, второго шанса у меня не будет. Меня посадят под замок на сильные препараты, которые полностью отключат волю к каким-либо решениям и действиям.

Телефон заверещал опять. Я взял его в руку и с трудом подавил желание выбросить за борт. Посмотрел на экран – Макс. В последние годы мы общались редко. Старые друзья иногда звонили, но я избегал контакта, чтобы не травить душу воспоминаниями о былых деньках.

У них своя жизнь, полная приключений и наслаждений, у меня своя. Я нехотя ответил на звонок.