И поменять все – духу не хватает. Да она и не знает, как поменять.

Лада усмехнулась. Поменять все… Легко сказать. На самом деле это так же тяжело, как сдвинуть камень, который годами лежал на одном месте и практически врос в землю. Для этого ей самой нужно быть другой. Она же не сможет в один день изменить свою природу. Даже сегодняшняя дикая выходка не изменила ее. Нет, точно не изменила.

«Хотя сегодня… – Лада зло улыбнулась и, поправив ногами лохматый пестрый плед, легла поудобнее, – сегодня, Лада, ты превзошла себя».

Перед ее мысленным взором опять возник образ вернувшегося домой мужа: Павел, жалкий, с пьяным носом, с остекленевшими глазами, в нелепой своей шапке…

«Эх, Паша, Паша, ни о чем-то ты не подозреваешь…»

Нет, о том, что случилось сегодня, он никогда-никогда не узнает! И никто не узнает.

Лада встала с дивана, прошла в коридор и, пошарив в карманах Пашиной куртки, достала из мятой пачки сигарету. На кухне она долго искала спички в ящике стола, а когда нашла, прикурила сигарету и с наслаждением глубоко затянулась. Ее лицо снова приняло спокойное, пожалуй, даже веселое выражение.

Сквозь белые цветы, вышитые на занавесках, было видно, как за окном валит мягкий и медленный снег. Широкая улица оживленно раскачивалась в море вечерних огней. Цветные флажки возбужденно хлопали на домах. Нескончаемой лавой лился шумный поток машин.

Теперь ей казалось, что целая вечность прошла с тех пор, как она вылетела от Ваниных, хотя в груди до сих пор было как-то тесно и пусто. Конечно, конечно, такого больше не повторится! А соседка, эта несчастная Ольга Михайловна, кажется, что-то почувствовала…

Лада припомнила изумленное лицо Ваниной, когда та вернулась домой после очередной косметической процедуры, и в то же время представила свое собственное – приветливо улыбающееся.

Сердце снова бешено заколотилось в груди – как же она это допустила? Может, она временно потеряла рассудок?!

Внезапно на Ладу нахлынуло необыкновенно острое ощущение счастья и ужаса. «Беспутная… А-я-яй, а ты, оказывается, беспутная!» – прошептала она, глядя на свое отражение в окне.

А ведь еще несколько часов назад она ругала себя за то, что не способна к безумным поступкам и похожа на терпеливую, прилежную школьницу, которая старательно выполняет скучный, надоевший урок и не решается поменять серое строгое платьице с занудным крахмальным воротничком на что-то более легкомысленное и смелое.

«Сегодня ты попробовала сразу все – и легкомысленное, и смелое».

Лада вошла в спальню, прислонилась к дверному косяку.

Посреди кровати, прямо на шелковом покрывале, утопая в нежнейших голубых оборках, в позе эмбриона лежал Павел, лохматый, грязный, с красным лицом и бордовыми ушами.

– Это ты? – Он неожиданно приоткрыл глаза и посмотрел на Ладу из-под тяжелых век.

Она не откликнулась.

– Я есть хочу… – промямлил Павел.

Лада выпустила густую струю дыма, отвернулась к окну и опять засмотрелась на белый порхающий снег за окном. Улица была все такая же яркая и веселая, полнеба утопало в мягкой снежной пыли. Верхние этажи и крыши домов были сказочно озарены. Лада улыбнулась, перед глазами снова поплыли неуловимые прозрачные видения…

Как странно и непривычно, когда тебя обнимает и целует чужой мужчина. Все другое. Губы, дыхание, руки, взгляд. И пахнет он по-другому. Тревожно, незнакомо, волнующе. Да, этот опыт необходим. И в этом нет ничего постыдного…

– Ты что, не слышишь? – окликнул Ладу Павел.

Она напряженно застыла. Ей не хотелось шевелиться, не хотелось отвечать на вопрос мужа. Не хотелось возвращаться в реальность. Оставаться бы и дальше там, в стране грез. Где нет Павла. Где и сама она – не такая, какая она сейчас, а какой хотела бы быть.

– С чего это ты закурила? – Павел наконец заметил сигарету в ее руке.

– Просто так… – сделав над собой усилие, ответила Лада.

– Не кури.

– Отстань… – отмахнулась она с досадой.

– Не кури… – строго повторил Павел и, подняв на Ладу свои мутные глаза, с трудом сфокусировал на ней взгляд. – Муж тебе говорит!

Павел тяжело приподнял голову от подушки. Было ощущение, что его голова налита свинцом и перевешивает все тело. «Бедняжка, – подумала Лада, – когда-нибудь это его убьет. Вот ведь кому совсем не хочется жить! Он думает, что живет – веселится, встречается с друзьями, имеет успех у женщин. Но посмотреть на него – это уже не человек, а тень человека. У него почти не осталось желаний, кроме одного – напиться и впасть в забытье. Отчего он пьет?»

Павел неуверенно сел на постели и спустил ноги с кровати. Лада осторожно сбоку наблюдала за ним, и ее не отпускало чувство гадливости: опухшее лицо, мутный взгляд, растрепанные, липкие волосы, весь пропах перегаром, одежда мятая, в каких-то пятнах – а ведь еще утром, когда уходил из дома, он вполне прилично выглядел. Теперь же ощущение, что он побывал на какой-то войне и потерпел сокрушительное поражение.

С трудом поднявшись, Павел на нетвердых ногах подошел к Ладе и остановился перед ней.

– Ты почему меня не слушаешь? – задал он вопрос, на который, естественно, не получил никакого ответа.

Лада молча затянулась сигаретой. Внимательный взгляд мужа не пугал ее. За девять лет их совместной жизни Павел ни разу не тронул ее пальцем – в этом отношении он был совершенно безобиден. Он был абсолютно не агрессивен. Хотя умел причинять боль, не используя прямого насилия. Это уже был его исключительный дар – обычно Павел приберегал его для особых случаев.

Павел облизнул пересохшие губы и икнул.

– Голова… раскалывается… – сказал он, словно извиняясь.

Деликатно вынув из пальцев Лады недокуренную сигарету, Павел сунул ее себе в рот и медленно направился в туалет.

Лада осталась одна. Открыв форточку, она какое-то время с наслаждением вдыхала свежий морозный воздух, потом, отвернувшись от окна, перевела хмурый взгляд на смятую супружескую постель.

Теперь их с Павлом супружеская кровать, как и вся комната, казалась совершенно чужой.

Надо же, как это происходит! Словно кто-то нажал кнопку выключателя, загорелся свет – и она увидела собственную жизнь со всеми ее темными углами.

Ванин… Это все он виноват. Он причина. Та маленькая песчинка, которая свалила гору. Та последняя капля, которая переполнила чашу.

Как он сказал?.. «Хочу посмотреть какая у тебя кожа»? Нет-нет, это было потом. А сначала?..

Сейчас совершенно невозможно было понять, как все это могло произойти. Лада совсем не помнила, что все-таки с ней было. Безумие… Нет-нет, это точно было безумие! На всем, что она делала и говорила в тот момент, лежал отпечаток безумия. А может, ничего и не было? Но не могла же она все придумать! Она чувствовала себя как под гипнозом. Под гипнозом его взгляда.

Почему он так смотрел на нее? Откуда он узнал, что на нее можно так смотреть?..

Она ничего не помнит. И в то же время все помнит отчетливо. Шумы за входной дверью, гулкие шаги на лестнице, нестройные голоса, грохот лифта… Странное дело, больше ничего не запомнилось! Сохранилась лишь эта цепочка бессвязных звуков, как единственно возможные узелки на память, а все остальное утонуло в океане эмоций – удивление, волнение, радость, отчаянное желание позволить себе совершить что-то запретное, чудовищное. Вот и сейчас, стоит только закрыть глаза, как мир снова начинает кружиться в горячей тьме и сердце летит в пропасть.

– Ладка! Почисти лук… И сковородку поставь, – раздался голос Павла из ванной. – Слышишь меня?

– Слышу… – словно очнувшись от сна, отозвалась Лада.

«Сковородку поставь». Звучит совсем не романтично.

Лада угрюмо усмехнулась. Реальность, однако, не дает воспарить воздушным шариком в небеса. В этом и есть ирония жизни. Обыденность неутешительна. Она быстро возвращает на землю. Нужно кормить мужа, дорогая, а не размышлять о собственном грехопадении. И кто знает, может, ты себе все это нафантазировала? Твое грехопадение – всего лишь фантазия женщины, давно забывшей, что значит быть желанной. Поставь сковородку на плиту – вот твоя реальность, а всего остального, будем считать, и не было. Может, тебе все это приснилось, пока ты лежала на диване.