© Фельдман Ф. Н., текст, 2022

© Издательство «Союз писателей», 2022

© ИП Соседко М. В., издание, 2022

Юбилей[1]

Повесть

Машина притормозила на второй полосе дороги, даже не включив мигалку и перекрыв движение как раз у дома на Заарштрассе 8. На первой – плотно стояли припаркованные машины. Правая дверь чуть ли не на ходу открылась, из неё выскочила стройная девушка и устремилась к калитке напротив через дорогу. Прохожий укоризненно покачал головой, но машина тронулась, не простояв и трёх минут, а девушка благополучно перешла дорогу.

Пожилой мужчина, видимо, никуда не спешил. Он остановился и стал рассматривать двор, куда впорхнула девушка. Внутри его красовался старинный серый двухэтажный не очень ухоженный дом. За калиткой по тропинке в тупичке виднелась солидная дверь с плакатиком на ней: «Die Falken» («Соколы»). На мемориальной доске здания значилось, что в нём жил Карл Каутский, выдающийся теоретик немецкой и международной социал-демократии. Прохожий чертыхнулся: «И здесь эти социал-демократы. Ах! – они „соколята“… Независимая организация… Бунтующая молодёжь, вот кто они. Хрен редьки не слаще. Попытались бы баламутить тогда», – на что-то лишь ему понятное мысленно намекнул он.

Социал-демократов и всех социалистов, коммунистов прохожий не любил. Свободные демократы, либералы – это ещё куда ни шло. Ему, хозяину текстильной лавки, они всё же ближе по душе, хотя… Вот «Альтернатива для Германии»… Мужчина сладко улыбнулся.

Между тем девушка вышла со двора, прихлопнув калитку, посмотрела влево на дорогу и, снова перебежав её, вошла в подъезд старинного здания с хорошо сохранившимся живописным фасадом. Лифта в доме не было, и она, звонко застучав каблучками по лестнице, поднялась на пятый этаж, остановилась перед дверью квартиры и нажала кнопку звонка. Через полминуты дверь отворилась. За ней стоял юноша.

– О, Лидхен, ты как раз вовремя. Входи, входи.

В Берлине был весенний день 27 марта 2016 года, воскресенье. Заинтригованный внешним видом девушки, лицо которой выдавало семитские черты, прохожий решил просмотреть список жильцов дома, куда влетела эта пташка. Поискав глазами зебру-переход и не найдя его, он огляделся, убедился, что его никто не видит, и в нарушение правил перешёл дорогу.

Облик девушки напомнил хозяину текстильной лавки еврейскую пару, несколько лет назад купившую у него прекрасные гардины и даже, удивительно, не торговавшуюся. Потом он с удовольствием сшил для них замечательное покрывало на двуспальную кровать. Евреев он хорошо узнавал по облику. Мужчина был уже в преклонных годах и воскресил в памяти то мальчишеское время, когда узнавать евреев было государственным долгом. Своим новым клиентам он признался, что с евреями Гитлер поступал, конечно, неправильно. А в остальном… Нда… Времена…

Интерес к дому у него пропал, и он, старчески сгорбившись, поплёлся восвояси. Надо же так испортить самому себе настроение!

Симон Кон, закутавшись в плед и приоткрыв окно, сидит в застеклённой лоджии пятого этажа четырёхкомнатной квартиры в доме на Заарштрассе 8. Хочется свежего воздуха после болезни. Обычно грипп он переносил легко, но на этот раз провалялся в постели три дня. Март выдался умеренным, но не по утрам. Второго и третьего была ещё сильная облачность со снегом, ночью температура ниже нуля, хотя днём доходило и до 8 градусов тепла. Зато во вторую неделю ночью упорно держались минусовые температуры, а снег лежал и не таял. С четвёртой недели потеплело, а на завтра обещают до 19 градусов тепла. Правда, с дождём. Оттого, видимо, всё ещё нездоровится.

Кону шестьдесят семь лет, но он мужчина крепкий, привлекательный, с гривой черных волос, высок, в меру упитан и без висящего живота. И хотя он всегда нравился женщинам, жениться было ему недосуг. Сначала ждал, пока станет крепко на ноги, а потом махнул рукой. Особой склонности к женщинам у него не было, хотя при случае возможности не упускал. Так уж сложилось.

Он смотрит на высохшее дерево, которое никак не решаются спилить, и думает о том, что, в сущности, не знает эту страну изнутри. Шёл тысяча девятьсот тридцать пятый год. Берлин, четверг, 21 марта. Со своими двумя сёстрами он живёт здесь уже 3 года. С соседями на нижних этажах близко так и не сошлись. Так себе «здрасти» и «до свиданья». Только с Хельгой Краузе с момента его поселения в доме сложились хорошие соседские отношения. Их квартиры на одной площадке. Хельга – одногодка младшей сестры Кона Августы, и по характеру они близки. Обе аккуратные хозяйки. Обе подвижные, несмотря на полноту. Обе любят делиться секретами. Когда Симону стало известно, что у женщины, которая жила с сыном, случаются материальные перебои, то предложил им деньги в долг без твёрдого времени отдачи. Тут же Августа стала делиться с соседкой тайнами еврейской кухни. Хельга воспринимала это с большим интересом. А сын Бернхард… А ему бы вкусно поесть! Так и пошло. Семейные праздники вместе, религиозные, хоть христианские, хоть иудейские – тоже вместе. Правду сказать, обе семьи были не очень набожны.

Симон Кон сидит в лоджии и думает о том, что мир меняется к худшему. Ему, конечно, не привыкать как в Польше, так и в Германии к плохому отношению местного населения к евреям. Но в его личной судьбе много лет главным вопросом было – как жить, как выжить.

В родном городе, в Гнезно, перспектив почти не было. Собственно, они, семья Конов, появились в Гнезно, в еврейском квартале после пожара 1819 года. Тот пожар уничтожил добрую половину деревянных построек города. В то время их соплеменники уехали из-за страха мести евреям как якобы виновников пожара. Однако свято место пусто не бывает, и взамен покинувших город стали прибывать евреи из других мест. Освободился частично рынок труда и сбыта.

Как рассказывал отец, когда город вернули в состав Пруссии, дед Симона Мендель приехал сюда с намерением открыть пошивочную мастерскую. Со временем в мастерской стали изготавливать одежду и на массовую продажу. Так возник магазин готового платья.

Обживались неплохо. Отец вспоминал, как дед радовался открытию новой синагоги. На её освящение в 1846 году он взял и его, шестилетнего мальчугана. Была зима, и ребёнку было страшновато при таком большом скоплении галдевших людей. Но когда, облачённый в талес, богослужение начал не кто-нибудь, а рабби Гебхард, воцарилась благоговейная тишина. Да, это было благодатное время. У евреев были свои улицы, союзы и братства, мастерские, школа. Была даже смешанная христианско-еврейская гильдия портных. Гнезно – город трёх культур: вместе жили и трудились поляки, евреи, немцы.

Сейчас ему, Симону, грустно вспоминать свою Хорнштрассе, на которой располагалась их квартира. Если смотреть с её балкона направо вдоль улицы, то напротив была видна их великолепная трёхэтажная синагога. А далее по улице в конце её за Торунскими воротами озеро Йелонек, где он мальчишкой ловил в норах раков. Это он у польских ребят научился ловить их рукой. Шевеля пальцами, запустишь руку в воду и ждёшь, когда рак ухватится клешнёй. Больно, конечно, но терпимо. Потом все вместе варили их и ели. Мать ругалась, когда он приносил ей гостинец: «Тьфу, убери эту гадость. Это трефное!»

За углом синагоги была школа, которую он посещал. «Учись, Шимелэ, учи Тору. Тора научит тебя жить, а ты научишь других, – говорила ему мать Иоганна, – у евреев нет безграмотных людей. Торговать ещё успеешь». Симон хорошо помнил это время. И деда своего хорошо помнил, хоть тот рано умер. И бабушку свою, очень добрую к нему, хорошо помнил и любил. Звали её Эстер-Юдифь. Довольно редкое двойное имя даже у евреев.