Спустившись по стволу вниз, он некоторое время выжидал и, наконец, со всего маху прыгал прямо на спину приглянувшегося ему прохожего!

В прошлый раз таким «счастливцем» стал старый горбатый дед; в позапрошлый- две школьницы лет тринадцати.

Школьницы громко фыркнули и расхохотались; дед, напротив, долго махал клюкой и орал, что есть мочи.

Кот же мигом взлетал обратно на дерево и оттуда любовался произведенным эффектом, как казалось Але, насмешливо скаля зубы.

Когда суматоха укладывалась, кот снова спускался вниз, на этот раз уже никому на спину не прыгая, и чинно-благородно отправлялся по своим делам. Иногда он возвращался почти сразу; иногда отсутствовал довольно долго, но к приходу хозяйки кот неизменно оказывался дома, дремлющим на перилах балкона.

Казалось бы, что здесь интересного или особенного- наблюдать за старушкой и нехитрыми кошачьими проделками?

Но Але нравилось быть причастной к некоему тайному мирку, о котором не знает ни одна живая душа.

Правда сейчас из-за дождя балкон был наглухо закрыт, и ни старушки, ни кота не было видно. Але лишь оставалось смотреть на ставшее внезапно свинцовым небо, косые струи, хлещущие по отяжелевшим от воды листьям деревьев, и вздувающиеся один за другим гигантские пузыри на поверхности глубоких темных луж.

День прошел как-то суматошно и бестолково: капельницы, уколы, таблетки. Все, как всегда. Хотя…

Але вспомнился новый врач…

***

–Черт возьми, откуда здесь арык?! Его нет на карте!

С неба сыпал не то дождь, не то снег. Ночевали в открытом поле. Костры жечь не разрешали. Правда потом подогнали небольшой автобус, где по очереди грелись.

Пока начальство совещалось, бандиты успели окопаться.

Олег не чувствовал ни ног, ни рук от холода. В который уже раз его воспаленные глаза скользили по селу, по центральной улице с мечетью.

Наконец приказ наступать. Они шли все по тому же стылому полю, когда впереди вдруг показались камыши. Воды в арыке было по грудь.

–Лестницы!

Алюминиевые пожарные лестницы шатались и прогибались – промокли все.

Снова залегли. Олег положил автомат на землю, и он тут же вмерз в грязь. Мокрая одежда тоже замерзла- теперь она хрустела при каждом движении.

–На штурм!

***

Кира замерла. Все внутри сжалось, кровь запульсировала, забилась в висках. Сейчас она узнает правду о мальчике с синими глазами. Погиб, наверное, погиб.

Володя ободряюще потрепал ее по плечу.

– Он вышел из окружения. Я его последний раз на «Фабрике» видел.

–На какой «Фабрике»?!

–Станция так называется. Пункт там сборный был для окруженцев. Потом его куда-то отправили рыть окопы. А потом…

Володя запнулся.

– Я его не видел, но, думаю, он жив, – поспешно закончил он.

***

– Воздух!

Неожиданно появился и начал усиливаться тяжёлый, звенящий гул.

–Воздух!

Над полем, где, вжавшись в стылую грязь, лежала Кира, пронеслись самолёты с крестами на крыльях.

Кира приподняла голову. Со стороны налет походил на гигантскую, фантастическую карусель.

Чуть дальше, в сторонке, виднелся посёлок городского типа и какая-то фабрика- их-то и атаковали фашистские самолёты. По очереди каждый из них «клевал» носом, затем выравнивался и возвращался в строй. Отдельные взрывы сливались в непрерывный гул. Земля вздрагивала; волнами перекатывался воздух.

Внезапно среди самолётов появилось нечто, похожее на белые круглые шарики – это заработали зенитки. Увы, самолёты остались целы и невредимы и, отбомбившись, пролетели над эшелоном на запад.

Кира наконец поднялась с земли.

–Куда! Рано!– дернул ее за ногу лежавший рядом усатый капитан.

Снова послышался высокий напряженный звук авиационного мотора. На бреющем полёте прямо над Кирой несся ещё один истребитель с крестами.

–Ложись!– кричали ей справа и слева, но девушка застыла, будто урчание мотора загипнотизировало ее.

Самолёт летел очень низко; вот мелькнула кабина, хмурое лицо летчика в шлеме. К счастью, стрелять он не стал: очевидно, торопился догнать своих.

Паровоз дал гудок. Люди поднимались с земли, отряхивались. Только Кира по-прежнему стояла неподвижно.

Кряхтя и чертыхаясь, встала и Сима.

–Ничего-ничего,-утешала она Киру, попутно пытаясь сдвинуть девушку с места.– Приедем, обогреемся, обсушимся.

В теплушке было почти так же холодно, как и снаружи. Через четыре высоко расположенных стальных окошка в вагон лился холодный воздух, смешанный с паровозной гарью. Освещение предусмотрено не было, и потому в вагоне царил полумрак. Печка едва теплилась.

Кира с Симой еле отыскали своё место, с облегчением плюхнулись на деревянную скамью, и поезд покатил дальше.

–Эх, жаль, в туалет не успели!– рявкнула на весь вагон Сима.

Кира покраснела.

«Удобств» тоже не было, и потому на остановках из теплушек вываливалась взъерошенная масса людей с выпученными глазами и , никого не стесняясь, присаживалась тут же, у железнодорожной насыпи.

Проплыла за окошком платформа, на которой стояли танки, зачехленные пушки и цистерны с надписями «Огнеопасно», «С горок не толкать!»

Потом показались свежие воронки, трупы людей, лошадей, плачущие женщины. Тут же застыли разбитые повозки с домашним скарбом; лежали на земле, будто вывернутые каким-то великаном, телеграфные столбы.

Сима что-то говорила о молоке и яйцах, которыми можно разжиться в деревне, а Кира все хотела ей сказать, что едет на станцию «Фабрика» вовсе не за молоком и яйцами, но колеса поезда так усыпляюще стучали, что Кира закрыла глаза и перенеслась далеко -далеко…

***

И в сестринской, и на посту, и в ординаторской весь день только и было разговоров, что о новом хирурге. Ничего особенного не делая, он мгновенно очаровал все женскую половину отделения.

Впрочем, «половину»– слишком громко сказано. Собственно, мужчин на этаже было всего трое и самому молодому из них, Петру Сергеевичу, было уже сильно за пятьдесят.

Аля улыбнулась, вспомнив, как ее напарница, неопрятная сорокалетняя толстуха, и думать забывшая о мужчинах лет сто назад, неожиданно устроила целый скандал, утверждая, что кто-то бессовестно спер её висевший в общем шкафу новый белый халат.

И она была не одинока: все женщины отделения, от санитарок до заведующей- строгой степенной Ангелины Павловны- вдруг принялись чистить перышки. На свет божий были извлечены старые пудреницы с изображениями изящных женских головок на крышках; помады всех цветов и оттенков, от кроваво-красного до нежно-розового, почти бесцветного; броши, заколки; на ножках мгновенно появились изящные туфельки на каблуках вместо разношенных тапочек. Теперь зашедшему в ординаторскую или сестринскую могло почудиться, что он попал в парикмахерскую или салон красоты.

А уж что началось, когда выяснилось, что новый врач не женат! Суматоха удвоилась, удесятерилась и, наконец, достигла апогея. Больные были забыты. Тщетно пролившая сладкий липкий компот старуха из десятой палаты носилась по этажу в поисках санитарок; она могла бы пролить все остальные тридцать порций и добавить к ним картофельное пюре с супом- никто бы и не обратил внимания.

Аля усмехнулась. И почему врачи пользуются таким успехом у женщин? Особенно врачи-хирурги. Наверное, оттого, что возможность распоряжаться человеческой жизнью делает их сродни всемогущим богам.

На балкон дома напротив вышла старушка, зябко кутавшаяся в клетчатый плед. Вокруг её ног умильно крутился кот.

Старушка недовольно посмотрела на затянутое темными тучами небо и взяла в руки фикус, намереваясь, очевидно, отнести домочадца в теплую комнату. Ей мешал кот, подобострастно заглядывавший в глаза и тершийся о ноги, едва не обвивая их длинным, пушистым хвостом.

– Ну и нахал!– неожиданно раздался мужской голос.

Аля вздрогнула и оглянулась: кто это еще посмел вторгнуться в её секретное царство?

Позади, улыбаясь, стоял тот самый новый хирург.

***