Сергеев вошел в палатку и тихонько протиснулся к кровати Джейрана, грубо потряс его за плечо.

- Эй, нюх, вставай, пора шуршать. Спать дома будем, пошли за мной...

Ничего не понимающий со сна Джейран поплелся за Сергеевым... Придя на кухню, Сергеев очертил фронт работ.

- Вот значит. Здесь наведешь порядок. Что б все блестело, как у кота яйца.

При этом он хихикнул, видимо предположив под котом не животное, а Кота.

- Потом подметешь палатку и свободен. Да, вот еще что, у меня х/б замазалось, а я палец занозил, порошок, сука, разъедает, мочи нет. Не в службу, а в дружбу, стирани, братан.

Товарищам надо помогать, согласен? - закончил он, по-товарищески обняв джейрана за плечи.

Джейран нахмурил брови и произнес:

- Стирать не буду.

- Сынок, я же тебя по-хорошему прошу, а ты на грубость нарываешься, немного удивившись непонятливости с угрозой начал Сергеев.

- Нет, - твердо ответил Джейран.

- Да, сынуля, да, - проговорил Сергеев, и резко выдохнул воздух, неожиданно два раза коротко ударил Джейрана в солнечное сплетение кулаком.

Воздуха Джейрану не хватило, он обхватил руками живот и согнулся пополам. Удар коленом в лицо выпрямил его и, не удержав равновесие, Джейран спиной свалился на стол, опрокидывая миски, кастрюли, ложки. Все с грохотом и звоном посыпалось на землю.

- Вы что, одурели, - влетел Кот на кухню.

- Он что помочь не может? Эй, слон, я тебе приказываю выполнять распоряжения Сергеева. А ты, - ткнул он Сергеева в грудь, - проследи.

Но без рук. Понял? Давай по-пырому, подъем скоро.

Утро началось с того, что Сергеев в чистой выглаженной гимнастерке зычно прокричал на всю палатку: "Подъем." Кто хотел - встали на зарядку и побрели из палатки, кто-то просто вышел покурить. Кто не нашел в себе силы - остались нежиться в теплых постелях еще полчаса. Бугай, надев широкие штаны и нацепив легкие тапочки, выбежал на улицу. Джейран с Иисусом тоже направились к выходу, но преградивший им путь Кот приказал остаться.

- Так вот, мужики, - начал откуда ни возьмись появившийся Сергеев, палаточку надо подмести, сбрызнуть водичкой и заправить все постельки. Ты, - ткнул он Джейрана в грудь, - подметаешь. А ты, - палец его уперся в грудь Иисуса, - заправляешь постельки, начиная с моей, - заулыбался он.

- Я не буду, - произнес неуверенно Иисус, и покосился на разбитый нос Джейрана.

- Что, что? Что ты не будешь? - удивился Сергеев. - Ха, ха, мужики, привлекая внимание сослуживцев, громко заговорил Сергеев, - бунт на корабле.

- Сынок, все убирали, - с прибалтийским акцентом начал Липп, подошедший вместе с Узбеком.

- Я не буду, это не мо...- начал Иисус, но так и не успел закончить фразу. Удар ноги в кирзовом ботинке сбил его с ног, и он оказался на пыльном земляном полу.

- Не будешь? - поинтересовался, нагнувшись над ним узбек, - так говоришь, не будешь?

- Они не мои, - ответил глупость Иисус, пытаясь встать.

Удары ногами посыпались со всех сторон. Один пришелся в лицо, и Иисус почувствовал, как немеет губа, и вкус соли заполняет рот. Он пытался уворачиваться и не подставлять спину под эти, казалось, никогда не прекращающиеся удары.

Избиение прекратилось, его оставили в покое, но Иисус все еще продолжал лежать на полу, закрыв голову руками.

- Товарищ старший лейтенант, в расположении наводится порядок, отрапортовал Кот и покосился на лежащего Иисуса. За кроватями его не было видно лейтенанту.

Лейтенант прошел по расположению, внимательно оглядывая все, и подойдя к все еще сидящему на полу Иисусу, который тщетно старался стереть кровь, с губы спросил:

- А этот что в крови? - взгляд его был совершенно безразличным, казалось, его вряд ли что могло еще удивить в этой жизни.

- Упал, товарищ старший лейтенант, - вставая с трудом с земляного пола, проговорил Иисус, кривясь от боли в губе.

После того, как Кент, ушел, начали возвращаться все те, кто был на зарядке. Иисус молча заправлял свою постель. Проходивший мимо Сергеев ткнул Иисуса кулаком в спину, не больно, скорее, просто ради того, что бы тот ни расслаблялся, и, нагнувшись над завалившимся на кровать Иисусом, прошипел:

- Ну, падла, хмм, повезло тебе, - и многообещающе потерев левой ладонью правый кулак, закончил, - вечером продолжим.

На утреннем построении почти у всех молодых были ссадины, кровоподтеки на лицах, у некоторых разбитые и опухшие носы. Но никто этого как будто не замечал, ни старослужащие, ни Кент, да и сами молодые старались не подавать вида, только стыдливо прятали глаза друг от друга. Было видно, что Кенту совершенно до этого нет дела. Обычный приезд молодых, обычное посвящение в солдаты. Днем Кент водил молодых по точкам дозора.

Объяснял, что делать в случае нападения духов. Объяснял, как пользоваться гранатами. Кто с кем работает, и кто куда должен бежать в случае тревоги. Вообще вводил в курс дела. Солнце жарило без пощады. Х/б на молодых солдатах успело намокнуть от пота и высохнуть несколько раз, образовав нечеткие соляные разводы на спинах. А ремень такого, казалось, миниатюрного АКСа, натер плечо. Теперь он уже не был легким и миниатюрным. Неумолимо приближался вечер. Иисус с тоской ждал, что будет дальше, что еще могут придумать эти старослужащие?

Что принесет этот вечер? И разве он может что-то принести? Иисус чувствовал, как его начинает мелко бить дрожь, только при одной мысли, что снова придется общаться с теми же людьми, с той же компанией, но выхода не было. Они здесь были одни, брошенные в волчью стаю щенки. Хотя может быть и не в волчью, а стаю шакалов, которые очень давно знают, как надо жить. Но каждый из них принимает обличие человека, когда остается с глазу на глаз с кем-либо из молодых. Что же случается, когда они в стае? Законы толпы? Законы стаи? Если бы знать каковы они, эти законы. Иисус с радостью бы стал их изучать. Он устал от игры - будь самим собой. Он стал хотеть одного - чтобы его оставили в покое.

Вот уже Кент и отбой объявил. Кот занялся, как ни в чем не бывало, опять повышением боевой готовности через кровать. И так же, как вчера ночью, был одернут пришедшим Бугаем. В палатке стало тихо, и слышно было только мерное посапывание уставших за день людей. Иисус стал забываться, вспоминал сквозь дрему дом, отца, девчонок, которые ему писали в учебку. Их было достаточно там, на гражданке. Память уводила его все дальше. Какое блаженство - просто вытянуться на кровати и думать только о том, что было раньше.