Глава третья. Мегиддо
Ани Эль Шадай Хитхалэх лефани въехйе тамим.
Тора. Берешит30
Мы вошли в здание аэропорта и подошли к стойке регистрации. До вылета оставалось около часа. Прошли процедуру регистрации без проблем, и я решил купить что-нибудь почитать в полёте. В киоске выбрал рассказы О.Генри и книжечку "Рубаи́" Омара Хайяма. Всё это я, естественно, уже читал, но больше ничего не приглянулось. Когда объявили посадку, мы встали в очередь и вскоре сидели в салоне самолёта на своих местах, я – у окна (предложил Даше поменяться, она отказалась). Взлетели, набрали высоту, и я раскрыл Хайяма:
Я спросил у мудрейшего: "Что ты извлёк
Из своих манускриптов?" – Мудрейший изрёк:
"Счастлив тот, кто в объятьях красавицы нежной
По ночам от премудрости книжной далёк!"
Тот, кто следует разуму, – доит быка,
Умник будет в убытке наверняка!
В наше время доходней валять дурака,
Ибо разум сегодня в цене чеснока31.
Классические рубаи́ – 12 слогов (на русский обычно переводится пятистопным ямбом).
А как вам это?
"Коли жив – веселись, – убеждает мудрец. -
Жизнь не вечна, настанет печальный конец".
Если будешь грустить, ничего не изменишь.
Нет обратно пути – так устроил Творец.
(Для справки: это не Хайям, это SEN; когда-то я увлекался сочинением и переводами стихов).
Под впечатлением от Омара ибн-Ибрахима Хайяма из Нишапура32 я открыл О.Генри уже в определённом месте. Правильно: "Справочник Гименея".
"– Айдахо, – говорю я, – тебе какая книга досталась?
Айдахо, очевидно, тоже забыл старые счёты, потому что ответил умеренным тоном, без всякой брани и злости.
– Мне-то? – говорит он. – По всей видимости, это Омар Ха-Эм.
– Омар X.М., а дальше? – спросил я.
– Ничего дальше. Омар Ха-Эм, и всё, – говорит он.
– Врёшь, – говорю я, немного задетый тем, что Айдахо хочет втереть мне очки. – Какой дурак станет подписывать книжку инициалами. Если это Омар X.М.Спупендайк, или Омар X.М.Мак-Суини, или Омар Х.М.Джонс, так и скажи по-человечески, а не жуй конец фразы, как телёнок подол рубахи, вывешенной на просушку.
– Я сказал тебе всё как есть, Санди, – говорит Айдахо спокойно. – Это стихотворная книга, автор – Омар Ха-Эм. Сначала я не мог понять, в чём тут соль, но покопался и вижу, что жила есть. Я не променял бы эту книгу на пару красных одеял".
Это моё любимое у старины Портера33; и это (по моему скромному мнению) – вершина юмора! В юности я читал его на языке оригинала, там – не менее смешно34…
– А скажи, Серж, – неожиданно прервала моё чтение Дарья, – ты любишь импрессионистов? Например, Дега.
Отложив книжку, я спросил:
– "Абсент"35?
– Ну… хотя бы.
– Что я могу сказать… У Дега очень выразительная манера исполнения, её не спутаешь ни с чем. Его импрессионизм мне понятен, а вот, к примеру, Ван Гог как-то не очень…
– Интересно, а чем же тебе не угодил Винсент?
– Ну, лично он – ничем, но вот его картины – не понимаю, и всё тут… Ты читала Уайльда, "Портрет Дориана Грея"?
– Да, а что?
– Там в предисловии есть такая замечательная сентенция: We can forgive a man for making a useful thing as long as he does not admire it. The only excuse for making a useless thing is that one admires it intensely. All art is quite useless (Можно простить человеку, делающему нечто полезное, если только он этим не восторгается. Единственным оправданием тому, кто делает бесполезное, служит лишь страстная любовь к своему творению. Всякое искусство совершенно бесполезно). Ты поняла, переводить не надо?
– Не надо. А ты действительно считаешь искусство бесполезным?
– Ну, что ты – конечно, нет; я пошутил, – коснувшись её руки, я улыбнулся.
– А… ну, да, – по-моему, она была сбита с толку…
Через четыре с четвертью часа после вылета мы приземлились в аэропорту "Бен-Гурион" Тель-Авива. Было около четырёх дня по местному времени. В киоске с журналами я купил разговорник (иврит – русский) и флешку на 8 ГБ. Рядом, в ларьке с напитками и мороженым я увидел пиво.
– "Heineken" beer, in a bottle, – попросил я.
– Шмонэ шкалим. Eight shekels (восемь шекелей), – сказала продавщица. Я расплатился двадцаткой, получив бутылку и сдачу монетами, и догнал свою спутницу. Выйдя из аэропорта, мы увидели на стоянке белый "Форд" с номерным знаком 321-29-218. Около него улыбался загорелый парень; он благожелательно кивнул Даше и мне.
– Mister Neumann? – поинтересовался я.
– Ye it's me. You can call me Mike (Да, это я. Можешь звать меня Майком).
– Okay, Mike. Tell me, do you know the name of August Neumann? (Хорошо, Майк. Скажи, тебе знакомо имя Августа Нойманна?) – не без внутреннего волнения спросил я.
– Yes, this is my ancestor (Да, это мой предок).
– My name is Serge Neumann, my great-grandfather had this name. It turns out that you and I are relatives, some kind of cousins (Меня зовут Серж Нойман, мой прадедушка носил эту фамилию. Получается, мы с тобой родственники, какие-то там многоюродные братья), – произнёс я немного охрипшим голосом.
– How's it? Excellent!
– And do you speak Russian?
– Ye, but not much.
Он открыл перед Дарьей заднюю дверцу, мне предложил садиться спереди и пристегнуться. Я спросил:
– Sprichst du Deutsch? Wechseln wir zu Deutsch? (А по-немецки ты говоришь? Перейдём на немецкий?)
– Ja. Bitte schön (Да. Пожалуйста).
Мы отъехали от аэропорта.
– Wie lange werden wir brauchen? (Долго нам ехать?).
– Etwas mehr als eine Stunde (Чуть больше часа).
– Sehr gut, – сказал я. Беседа как-то сама собой заглохла, дальше ехали молча…
Я полистал разговорник. "Здравствуйте – шалом, хорошо – тов, добрый день – йом тов, до свидания – леитраот, извините – слиха, пожалуйста – бевакаша". Дальше – интересней: "квартира – дира, паспорт – даркон, горячий – хам, только – рак, надежда – тиква". Смешно…
Минут через десять, спросив и получив наше разрешение, Майк включил радио. Я услышал знакомый мотив и прислушался. Девушка с очень приятным голосом пела по-японски "Миллион алых роз".
– This is a Japanese duo Ichigo Tanuki36, – сообщил Майк.
Последний припев дуэт спел по-русски: "Миллион, миллион, миллион алых роз…" Почему-то вспомнилась вычитанная где-то (в Инете?) история этой песни Паулса, русский текст к которой написал Вознесенский37. В своё время песня мне очень нравилась – красные розы были её любимыми цветами…
Дарья задремала на заднем сиденье; я смотрел на дорогу… Мы выехали на шоссе 60 и, проехав по нему минут сорок, повернули налево – на шоссе 66…
Потом вдруг из динамика раздалось:
"It's my life, It's now or never,
But I ain't gonna live forever…"
От неожиданности я вздрогнул. Bon Jovi! Чёрт! Как той ночью… Мистика какая-то… Майк ещё раз повернул налево, и вскоре я увидел указатель (на иврите и латиницей): "Megido". Well, not a dick to yourself! (Ну, ни х… себе!) Вон куда меня занесло! Шомрон38!
Майк остановил машину около небольшого двухэтажного дома на HaShaked Street. Мы вышли из машины и вошли в железную дверь с электронным замком, которую Майк открыл, приложив к нему магнитную карточку. Внутри оказалось небольшое помещение с двумя дверями, около одной из которых стоял молодой парень в камуфляже с автоматом "Микро-Узи"39 (как я определил) на шее. Майк предъявил ему свой пропуск и провёл нас в комнату с ширмой у стены и двумя столами, за одним из которых сидела молодая девушка-еврейка в таком же камуфляжном костюме, что и у охранника, перед ней стоял монитор компьютера.
