– А какова девичья фамилия Вашей супруги? – почему-то волнуясь, спросил я.
– Штеренберг, а что? Вы её знаете? – поинтересовался он, видя моё возбуждение.
– Я когда-то был знаком с Рахилью Штеренберг, она работала в отделе моего отца в Институте Всеобщей истории.
– Вот как? Это она; Рэйчел и сейчас там работает научным сотрудником, в смысле числится – пока она в отпуске по уходу за дочерью.
Я попросил его показать фотографию дочери. Он достал смартфон и, найдя нужное фото, показал: молодая (по-моему, ничуть не изменившаяся, хотя нет, похорошевшая и какая-то более мудрая, что ли) Раечка держит на руках девчушку лет полутора с огромными карими печальными глазами (думаю, так же выглядела маленькая Рахиль). Я сглотнул образовавшийся в горле комок и похвалил девочку какими-то дежурными словами…
В тот же день я, с бешено бьющимся сердцем, набрал номер Рэйчел. Я не удалил его тогда… почему-то… Длинные гудки, пять, десять секунд, я уже собрался дать отбой, вдруг на том конце ответили:
– Алло, слушаю, – её голос…
– Рэйчел? Это Сергей, Сергей Новиков, – зачем-то добавил я.
– Какой… Серёжа? Это ты? – мне показалось, что её голос дрогнул.
– Я. Привет, у тебя прелестная дочь. Я очень рад за тебя, – по-моему, убедительно, хотя…
– Откуда ты… Так это ты – корреспондент… тебе сказал Миша?
– У тебя замечательный муж. И дочь. Берегите её… Счастья вам, я, правда, рад… – я нажал кнопку отбоя…
(Впоследствии я выяснил, что этот урод Костя-аспирант всё наврал, никаких феромонов не было и в помине, он выдумал эту гнусную историю, поскольку потерпел фиаско в своих жалких ухаживаниях. Он и секретаршу Кристину – я узнал это от неё самой – обхаживал, ублюдок, с тем же результатом, и не постеснялся сослаться на неё как на свидетеля… Попался бы он мне сейчас – удавил бы гада).
Я достал из сумки бутылку виски "Jack Daniels". Было чертовски хреново…
Примерно через полгода я снова был в Москве. Не знаю, что на меня нашло, но я вдруг решил позвонить Рэйчел. Длинные гудки, гудки, гудки…
– Алло.
Ладони сразу вспотели; хрипло говорю:
– Привет…
– Здравствуй, Серёжа, – голос ровный, без интонаций…
– Рэйчел, прости меня… мне нужно тебя увидеть…
– Зачем? Не стóит ворошить былое… что это изменит?
– Ничего, но… я думаю… мы можем как-то встретиться?..
– Не знаю… Ну, хорошо, – голос уже не такой спокойный, – приезжай, – она назвала адрес и код домофона, – сегодня… сможешь?
– Да, уже еду! – спохватившись спрашиваю:
– А как же… муж?
– Михаил в командировке, в Пуэрто-Рико… уже месяц.
– Понятно, выезжаю!
Я выскочил из дома, забежал в магазин напротив, схватил бутылку полусухого "Рислинг Эльзас" и коробку пирожных-корзиночек, вызвал по телефону "Яндекс-такси" и, через сорок минут стоял перед вторым подъездом пятиэтажки на Дмитровском шоссе. Безрезультатно пытаясь унять бешено колотящееся сердце, ввожу код на домофоне и захожу в подъезд. Третий этаж, квартира 31… Жму кнопку звонка. Десять секунд, пятнадцать, двадцать… Щёлкает замок, дверь открывается, на пороге она, приглашающий жест… С лицом, пылающим как нейтронная звезда (почему-то вспомнился этот термин… да, интервью… Михаил Киселёв… Аресибо), переступаю порог. На ней розовая блузка и бежевые брючки-слимы, бежевые туфельки (интересно, она специально их надела или всё время так ходит дома?), узкие очки; она такая же стройная, как и тогда, только грудь стала (как мне показалось) на размер больше, но это только добавило ей шарма и… сексуальности, что ли (чёрт возьми!).
– Привет, – я не мог отвести от неё взгляда. – Как твоя мама? – ничего умней не придумалось.
– Спасибо, Серёжа. Она здорова, живёт там же, в Кропоткинском переулке, помнишь?
Я кивнул.
– Ну, вот а здесь мы живём (на слове "мы", выделенном интонацией, она показала на открытую дверь, на пороге которой стояла и внимательнейшим образом разглядывала меня девчушка – копия мамы…
– Ты не голоден? (Я мотнул головой). А то нам с Лиечкой пора гулять, – Рэйчел подошла к дочке, та прижалась к маминой коленке, – не составишь нам компанию? Здесь рядом есть небольшой парк…
Я кивнул и, вручив ей пакет с вином и пирожными, шагнул к девочке. Та спряталась за мать и, выглядывая из своего укрытия, с любопытством рассматривала меня.
– Это дядя Серёжа, – Рэйчел указала в мою сторону, – пойдём гулять?
Девчушка повторила:
– Дядя Сеёза, гуять.
– Подожди, мы сейчас оденемся, – кивок и улыбка мне.
Через десять минут мы втроём шли в парк. Лия, в красной курточке и розовой вязаной шапочке с помпоном, держала маму за руку и поглядывала в мою сторону, я шёл рядом.
– Здесь в пяти минутах ходьбы – парк "Дубки", – сообщила Рэйчел. Мы пересекли улицу, прошли мимо какой-то церквушки и вошли в парк. Осень была в разгаре, октябрь, жёлтые и оранжевые листья усеивали дорожки: кленовые, дубовые, ещё неизвестно какие… Вышли к детской площадке, там были качели, горки, песочница, какие-то другие сооружения. Мама подвела Лиечку к песочнице и, вручив ей совочек и формочки, присела на ближайшую скамейку; я тоже опустился рядом. Заметив, что я не свожу с неё глаз, Рэйчел спросила, улыбнувшись уголком рта:
– Что, сильно изменилась?
– Так ты теперь Киселёва? – зачем-то спросил я.
– Да.
– Какая ты красивая! – невольно вырвалось у меня: – Ты просто излучаешь флюиды счастья, – добавил почему-то (боже мой, что за банальную ахинею я несу!).
Рэйчел с улыбкой посмотрела в сторону песочницы, где копошилась дочка, и сказала:
– Да, я счастливая, у меня есть всё, что нужно человеку на этом свете.
У неё были глаза Мадонны Каупера106…
– Си-мэ-ни ха-хо-тaм аль-ли-бэ-ха ка-хо-тaм аль-зэ-ро-э-ха ки-а-зa ха-мa-вэт а-a-вa ка-шa хи-шэ-oль ки-нa рэ-ша-фэ-a риш-пэй эш шал-э-вэт-я, – по слогам, немного запинаясь, продекламировал я (по памяти, я выучил этот стих, который по моей просьбе надиктовал мой знакомый гебраист Илья).
– Печатью на сердце меня положи, печатью – на рyку, ибо сильна любовь, как смерть, ревность, как ад, тяжела, стрелы ее – огонь, искры и пламя107, – перевела Рэйчел, удивлённо улыбнувшись, – да ты неплохо знаешь иврит!
– Ну, кроме этого стиха, я мало что знаю… Но это, по-моему, самое сильное место в Ветхом Завете, – я набрался смелости и посмотрел ей в глаза. Тут опять накатило… Голова вдруг закружилась, на несколько секунд окружающее расплылось и ушло куда-то из поля зрения, в глазах завертелись радужные пузыри… Из круговерти выплыло мужское лицо с небольшим шрамом под левым глазом.
"Lex de maiestatis minutae!" (Закон об умалении величия), – произнёс громоподобный голос; лицо стало бледнеть, истаивать и вскоре совсем растворилось…
Очевидно, она заметила, что со мной что-то не так, потому что схватила меня за руку и испуганно спросила:
– Что с тобой? – в голосе явно звучала тревога. Я уже приходил в себя, по лбу текли струйки пота.
– Ничего… всё в порядке, – выдавил я, оглядываясь. – Мою маму звали Лией, – зачем-то сообщил я. Её рука всё ещё сжимала мою ладонь; голова немного кружилась, но я уже овладел собой. Я погладил её по руке, она запоздало отдёрнула её…
Пока происходило вышеописанное, выяснилось, что в песочнице появилась девочка примерно такого же возраста, что и Лия, в розовой курточке и сиреневой шапочке с пушистым помпоном, рядом стоял, видимо, дедушка в коричневой куртке и чёрной бейсболке с надписью "Arizona", совершенно седой, и пытался загасить разгоравшийся конфликт между девчушками, заключавшийся в притязаниях на формочку в виде бабочки, которой хотели завладеть обе. Рэйчел включилась в разборку, сказав:
– Лия, пожалуйста, отдай девочке формочку.
Дедушка увещевал внучку:
– Полина, будь добрее, уступи девочке, видишь – она хочет поиграть.
Полина, нахмурив брови, с неохотой протянула Лие бабочку.
