– Привет, дедуля.

Обнимаю деда, утыкаясь носом ему в грудь. Вдыхаю такой родной запах, в котором смешались ароматы крепкого табака, кофе и одеколона «Шипр». Даже запах лекарств, пропитавший каждый сантиметр больничной палаты, не способен его перебить.

– Ника, – дед мягко отнимает от себя мои руки, чуть откидываясь на подушку, – отставить сырость разводить.

Я отстраняюсь от деда, усаживаюсь поудобнее на краешек кровати. Улыбаюсь, хотя глаза у меня и вправду на мокром месте.

– Есть отставить сырость разводить, – говорю нарочито весёлым тоном, но внутри всё сжимается от страха.

Дед выглядит довольно бодро, но я вижу, что круги под глазами стали темнее, а кожа, наоборот, бледнее.

Болезнь не хочет отступать, и это до одури пугает меня.

– Какие новости?

Всё приходится узнавать у деда. Видимо, по его просьбе лечащий врач отделывается от моих вопросов лишь общими фразами. Впрочем, как и дед. Бесит! Дед не понимает, что так я волнуюсь ещё больше. Но спорить с ним не могу. Он генерал-майор в отставке. Растил меня в одиночку с трёх лет, и я с раннего детства усвоила такие понятия, как дисциплина и субординация.

– Лечение идёт по плану. Всё будет хорошо, Ника. И не из такого дерь… Кхм… И из более сложных ситуаций приходилось выбираться. Что мне какая-то болезнь? – Дед тепло улыбается. – Расскажи мне лучше, что у тебя нового?

Пересказываю ему последние три дня своей жизни. Не скажу, что она у меня отличается насыщенностью, тем более сессия на носу. Но я знаю, что дед любит слушать мои истории, а потому рассказываю обо всём – даже о незначительных вещах.

– Ох, Ника, а времени-то уже сколько. – Дед спохватывается, глянув на настенные часы. – Так, завтра ко мне не приходи. И послезавтра тоже. Готовься спокойно к экзаменам. Навестишь во вторник. Раньше никаких новостей всё равно не будет. Поняла?

– Поняла. – Опускаю взгляд в пол, надеясь, что дед не заметит вновь появившейся влаги в моих глазах.

– Ника! – Непроизвольно улыбаюсь. Вот оно: и властный тон, и чуть прищуренный от негодования взгляд. – Чему я тебя учил, Ника? – Смотрит на меня пристально, хмурится в ожидании ответа.

– Ты многому меня учил. Не сдаваться под гнётом обстоятельств, не раскисать даже в самых сложных ситуациях, держать в узде эмоции и помнить, что слезами делу не поможешь.

О да, дед никогда не делал скидку на то, что я девчонка. Он считает, что главное в человеке – несгибаемый характер. Вот и выросла я «железной леди».

– Правильно. Не забывай об этом. Сломать человека может только одно – он сам. Я сдаваться не намерен, и ты не смей. У нас всё будет хорошо.

Я вздрагиваю, внимательно всматриваясь в глаза деда. Он, как никто, умеет прятать свои истинные чувства за ледяной маской спокойствия. Но я давно научилась понимать его с полуслова. Он не стал бы успокаивать меня без повода. Значит, ситуация может быть даже хуже, чем я представляла. Но дед не зря воспитывал меня много лет. Улыбаюсь ему почти искренне, не подавая вида, как повлияли на меня его последние слова.

– Да, так и будет.

– Андрюша тебя отвезёт. А то поздно уже. Да и тучи что-то собираются. – Дед бросает быстрый взгляд в окно.

– Не надо. Сама доберусь, не маленькая. Он и так возле тебя вертится и днём, и ночью. Отправь его лучше домой.

Усмехаюсь про себя. «Андрюшей» дед зовет Андрея Петровича Савицкого, полковника сорока четырёх лет от роду. Когда-то дед, сам будучи примерно такого же возраста, как «Андрюша», вытащил его, тогда ещё совсем зелёного лейтенанта, из пекла, в котором они оказались во время Первой Чеченской войны. С тех пор и дружат.

Дед молчит, глядя на меня, потом опять в окно. Он явно что-то обдумывает. Терпеливо жду, зная, что бесполезно его расспрашивать раньше времени. Наконец, произносит:

– Ника, там на верхней полке, – кивает в сторону шкафа, стоящего справа от входной двери, – лежат мои нарды. Достань.

– Хочешь напоследок партию сыграть? – спрашиваю, одновременно доставая искомый предмет.

Дедушка отлично играет в нарды, и меня к этому делу пристрастил. Но мне до него далеко. Хорошо, если мне удаётся выигрывать у него, хотя бы один раз из десяти.

Набор нард у дедушки сделан вручную. Упакован в кожаный чехол с ручкой, а потому его вполне удобно переносить с места на место. Дед очень дорожит им. Это подарок от уже умершего друга.

– Нет, Ника. Надо было раньше играть, а теперь уже поздно. Хочу, чтобы ты забрала нарды домой, – дед говорит непринуждённо, а у меня внутри всё обрывается.

– Зачем? – почти шепчу, потрясённо глядя на него.

– Пусть дома лежат, а то тут желающих много на них. Вон, врач мой уже пару раз спрашивал, а не продам ли их за хорошую цену. – Дед морщится, словно лимон лизнул. – Да и обещают скоро выписать, так что дома уже с тобой сыграем.

Дед обманывает меня. Я уверена, ведь любая ложь противна его натуре, а потому виртуозно врать он не умеет. Не понимаю, почему он хочет, чтобы я увезла домой его любимую игру, за которой он коротает время в больнице?.. Но точно не потому, что скоро его выпишут.

Закидываю за спину рюкзак, беру нарды, целую деда в щёку и выхожу в коридор. На стуле напротив палаты вижу знакомого мужчину.

– Добрый вечер, Андрей Петрович.

– Здравствуй, Ника. – «Андрюша» встаёт, подходит и сжимает мою левую ладонь в своих руках. Он всегда так со мной здоровается. – Тебя, наверное, нужно подвезти?

– Нет, – отрицательно качаю головой. – Сама доберусь. А вы домой езжайте.

– Точно? А то я бы заодно и своего оболтуса проведал. – Андрей Петрович с сомнением смотрит на меня.

– Да, точно-точно, – умолкаю на пару минут. Собираюсь с силами, чтобы задать волнующий меня вопрос: – Андрей Петрович, скажите честно, деду становится лучше?

Тёплая улыбка сползает с его лица. Взгляд становится хмурым и сосредоточенным.

– Ника, ты же понимаешь… – осекается, вздыхает. – Ситуация сложная, но он справится.

– Вы уверены?

Я знаю, Андрей Петрович не сможет врать мне, глядя мне прямо в глаза. Он сделан из того же теста, что и мой дед.

– Я надеюсь на это, – отвечает почти шёпотом.

– Спасибо, – это всё, что я могу произнести в ответ, сглотнув комок, застрявший в горле.

Напиться.

Эта светлая идея приходит мне в голову в метро, примерно на полпути домой. Я никогда раньше не пробовала решать свои проблемы столь незамысловатым способом. Но не знаю, как ещё мне отвлечься от тяжёлых раздумий. Уже в который раз мысленно возвращаюсь к разговору с Андреем Петровичем. Он надеется, но не уверен… И ещё эти нарды. Дед никогда бы не расстался с ними просто так. Он словно передал мне их, как… Как… Прощальный подарок?

Выйдя из метро, попадаю как будто в другую реальность. Небо затянуто чёрными тучами, да и похолодало заметно. Конец мая, но последние две недели город буквально плавился от жары. И утром я ушла из дома в шортах, босоножках и тонкой футболке. Зябко передёргиваю плечами. Благо до дома недалеко.

Забегаю в супермаркет. Денег с собой у меня немного, а потому особо не разгуляешься. Медленно иду между полками с алкоголем. В корзине уже лежат шоколадка, пачка лапши быстрого приготовления и упаковка аспирина. Последнюю я оплатила в аптечном пункте, с которым соединен торговый зал магазина.

Решаю купить пару бутылок вина. Ищу взглядом то, которое недавно пробовала на дне рождения подруги. Она говорила, что оно недорогое. А ещё оно закупорено закручивающейся крышкой, а не пробкой. Дома у меня нет штопора. Не бежать же за ним к соседям.

– От горшка два вершка, а уже туда же, в винный отдел ассортимент изучать пожаловала. Не рановато ли, Никуша-Каркуша?

Мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, кто отпускает дурацкую шутку в мой адрес.

– Иди нахер, Савицкий.

– Полегче на поворотах, детка. Где твоё воспитание?