– Хорошо, пойду прогуляюсь… – Руди вышел из комнаты.

– О чем говорить? Я все тебе объяснил, между нами, все кончено…

– Иоганн, ты же знаешь, что я тебя люблю. Я не могу без тебя!

– Я тебе не верю, ты встречалась с другим.

– Да, но у нас ничего не было. Я люблю только тебя!

– Я женюсь…

– На Инге? На этой… Да, что ты в ней нашел?! Ты не можешь так со мной поступить!

– Почему? У нас будет ребенок!

– Ты женишься на ней, потому что она беременна?

– Вовсе нет. Я не люблю тебя, я люблю Ингу!

– А все что было между нами?

– Это ошибка.

– Ошибка? Мерзавец! Ты разбил мне сердце! – Лили дала мне пощечину.

– Лили, прости! Я этого не хотел!

– Негодяй! – она в сердцах хлопнула дверью и вышла.

Глава 10

Вскоре я познакомился с родителями, и Инга представила меня как своего жениха. Поначалу мне было неловко, но и тесть и теща фрау Марта были вполне добропорядочными людьми, и приняли меня в свою семью. После того как мы с Ингой были помолвлены, это было в конце 38-го года, я переехал к ее родителям. Свадьбу в 39-м году мы сыграли очень скромно и были лишь самые близкие. Мужчинам разрешалось вступать в брак в возрасте с 21-го года, но в исключительных случаях этот критерий мог быть снижен.

Конечно, чтобы прокормить семью я подрабатывал в редакции, писал статьи, занимался переводами. В сентябре состоялся раздел Чехословакии, в результате чего Германии отошла Судетская область, а в ноябре 38-го года по всей Германии прокатились еврейские погромы, которые позднее будут названы «хрустальной ночью». Причиной того явилось убийство немецкого дипломата во Франции Эрнста Эдуарда фон Рата, семнадцатилетним польским евреем Гершелем Гришпаном. Гришпан несколько раз выстрелил в дипломата, ранил его, и тот мог бы выжить, но Гитлер направил к нему своего личного врача Карла Брандта, который перелил ему несовместимую кровь. Вся эта провокация была осуществлена намеренно и 9 ноября 38-го года фон Рат скончался. Уже после войны будет выяснено, что все это было спланировано германскими спецслужбами и возможно между Фон Ратом и Гришпаном была даже некая любовная связь. Гитлер распорядился сразу же закрыть все еврейские газеты и культурные организации.

Члены молодежной организации НСДАП и бойцы штурмовых отрядов, переодетые в гражданскую форму, стали нападать на магазины, кафе, принадлежавшие евреям, их квартиры, а также поджигать синагоги. Ни один из магазинов, принадлежащих евреям, не остался целым. Били витрины, товары либо уносили с собой, либо выбрасывали на улицу. Евреев рискнувших выйти из дома, безжалостно избивали на улицах города. То же самое творилось и в других городах Германии. У нас также была уверенность, что часть студентов из нашего университета в этом участвовали, в том числе и Карл Фишер, с которым мы вместе снимали жилье. Все это безумие длилось почти неделю и местами некогда чистый, уютный Берлин было не узнать. Повсюду, во многих районах царил беспорядок, разруха, валялись стекла разбитых витрин. Как мне повезло, что я не был евреем, какая участь бы меня ожидала! Впрочем, даже к полякам относились не особо благожелательно.

Когда я принес в редакцию статью, высказал свое мнение по поводу произошедших событий, то редактор наотрез отказался ее печатать.

– Нет! Эту статью о еврейских погромах я опубликовать не смогу!

– Почему? Я журналист и обязан писать правду. У нас в свободной стране нельзя выражать свое мнение? У нас демократическое – государство!

– Демократическое? Кто вам это сказал? Вы сочувствуете евреям? Осуждаете эти погромы?

– А в чем евреи виноваты? Это жестоко! Громят магазины, жгут синагоги… Я не могу об этом молчать!

– Это реакция на убийство нашего дипломата! Что вы хотели?

– В таком случае это вина одного человека, но все остальные ничего не делали! Почему они должны страдать?

– Ваше мнение расходится с общей идеологией и политикой нашего государства! Цензура это просто не пропустит! Это может для вас плохо закончится!

– В Германии устраивают погромы, преследуют евреев, уничтожают ценнейшие культурные ценности, сжигают литературу, зарубежных и даже немецких классиков, Пушкина, Толстого, Гегеля и Гете! У нас диктатура?

– Вы смерти моей хотите? У меня жена и двое детей. Мою редакцию закроют, лишив меня последнего куска хлеба вдобавок уничтожат меня и всю мою семью. Неужели вы сами не боитесь? Вас же могут забрать в гестапо. Послушайте, вы очень смелый и умный молодой человек, но вы еще слишком молоды и наивны. Или вы пишите то, о чем можно писать, излагаете правильную точку зрения, либо я вас просто уволю…

Все, что происходило в Германии, мне определенно не нравилось, но что-либо поделать с этим и выступать открыто я не мог. В университете, нас студентов, подвергали всяческой идеологической обработке, настраивали против евреев, большевиков, и давали рекомендации по поводу написания идеологически правильно выдержанных статей. Приветствовались также различного рода карикатуры, которые всячески высмеивали коммунистов и евреев. Большевиков нам представляли, как отсталых, малообразованных, туповатых крестьян, жестоких и деспотичных варваров под предводительством тирана Сталина, который сажал народ в тюрьмы и лагеря. При этом внушали, что цель большевиков – это завоевание мира и насаждения своего режима, идеологии всем остальным. Стоит ли удивляться тому, что после того, что говорил о большевиках мой дед я легко этому верил? Евреев же обвиняли во всех грехах, каких только можно, представляя их паразитами и грязными свиньями, расово неполноценными, которые должны были быть изгнаны из Германии. Но все же, столь звериной жестокости по отношению к этой нации я толком не понимал.

В добавок ко всему мой отчим также изрядно действовал мне на мозг своей пропагандой, и агитировал вступить в эту самую нацистскую партию. Тем самым, он раздражал меня еще больше и мне хотелось делать ему назло.

Живот у Инги округлился, беременность становилась все заметнее, ребенок начал шевелиться, толкаться и для меня это было каким-то чудом! Я впервые стал осознавать свою ответственность и привыкать к этой мысли, что стану отцом. Мы часто разговаривали, думали кто у нас будет и как мы его назовем. Мне конечно хотелось мальчика, и я хотел назвать его Пауль. Инге хотелось девочку, и мы решили, что назовем ее Эльзой.

Глава 11

До родов оставалось еще две-три недели, когда Инга внезапно почувствовала боли похожие на схватки. Она плакала, а мы с фрау Мартой как могли, успокаивали ее. Боли не прекращались, и мы решили отвезти Ингу в клинику, где ее наблюдал врач. Мою жену сразу же положили на каталку и направили в операционную. Перед этим я успел пожать ей руку, а она последний раз посмотрела на меня. Потянулись долгие часы ожидания, после чего вышел врач, с очень уставшим видом.

– У вас девочка. – сообщил он и опустил глаза.