Вот к ним я отношусь философски, ибо борьба с ними, это как успокаивать ветряные мельницы. Бесполезно. Воспитывать их надо было еще в детстве, а теперь только жизнь научит. Может быть. Когда-нибудь. Однажды…

В общем я познала дзен и сейчас мило улыбалась этим придуркам, возомнившим себя пупами земли.

В остальном смена прошла нормально, как ни странно, как показывает практика, хороших людей все-таки больше.

Вечером я собиралась домой, когда подошла управляющая Алена.

– Лиз, а чего Тоха-то увольняется? Другое место нашел?

Я удивилась, конечно, но виду не подала.

– А? Да… нашел, предложили поближе к дому.

– А ты чего?

– А мне и тут нормально, не вижу смысла менять работу. Через год госы, по профессии пойду работать.

– Ясно, – видно было, что Алена не очень-то и поверила, но мне было все равно.

Зато в душе я ликовала. Ну хоть тут Антон принял мужское решение.

***

Понедельник день тяжелый. Это было видно по помятому лицу Аркадия Петровича – препода по клинической психиатрии, который и организовал нам – студентам практику в городской больнице для душевнобольных. Сам Петрович, как мы между собой называли его, заведовал женским отделением, но мы подозревали, что он нам что-то недоговаривал. Наверняка препод на самом деле возглавлял отделением для буйных больных и сам там нелегально содержался. А то, что он препод и врач – то его бредни.

Но шутки шутками, а Петрович сегодня был зол. С другой стороны зол он был почти всегда, поэтому ничего форсмажорного не случилось. И все-таки приходилось вести себя тише воды, ниже травы, если не хотелось получить неуд, вылететь с практики и быть обруганным последними словами. На мат Петрович не скупился, и не рассматривал кто перед ним – парень или девчонка.

Всего нас – практикантов собралось десять человек и все мы томились в предвкушении. Всегда любила покопаться в чужой черепушке, естественно, образно, а уж тут поле непаханое для такой дотошной студентки как я.

Мы, тихо переговариваясь, вошли в дом скорби. Просторный холл, стойка регистратуры, очередь в нее из обычных людей. Никаких тебе сумасшедших, сидящих тут же на полу и пускающих слюни. С ножом никто не носится, по стенам кровью не рисуют. Обычная больница. А то в фильмах как покажут, так ощущение, будто в преисподнюю попал.

Нам выдали халаты, тут же переоделись и переобулись в сменку.

– На второй этаж подниметесь, к моему кабинету идите, первая дверь налево. Я сейчас подойду.

Петрович раздал указания и куда-то свинтил, оставив нас предоставленными самим себе.

Все разбрелись кто куда, я тоже решила осмотреться, пока есть такая возможность.

На первом этаже кабинеты врачей, приемный покой, куча снующего туда-сюда народа. Поднялась на второй, две двери ведут в разные крылья. Направо женское отделение, откуда раздавался неясный гвалт. Я открыла дверь, никто меня не остановил. Небольшая очередь выстроилась перед каким-то кабинетом, двигалась быстро. На меня никто особенно не обращал внимания, все были заняты своими делами. Кто-то смотрел телевизор в общем холле, кто-то просто ходил туда-сюда. Пара человек сидела на диванчике с родственниками, о чем-то тихо беседуя. Больница, как больница, не то, что показывают в кино, совсем не то.

Я прошлась по всему правому крылу, вернулась к лестнице и поднялась наверх – на третий этаж. Дверь оказалась закрытой на замок, что меня конечно же расстроило. Видимо, там находятся буйные, или что-то вроде того. Я подергала ручку, она не поддалась и, крайне разочарованной, мне пришлось спуститься обратно, к кабинету Аркадия Петровича. Вскоре там собрались все наши и он сам, собственной персоной.

Заведующий конкретно подобрел, пивом от него разило за версту.

– Ну что, касатики, пойдёмте покажу вам «обитель скорби». К больным не приставать, близко не подходить. Буйные на третьем и четвертом этажах. Но здесь тоже есть индивиды всякие. С виду нормальные, но чуть что не так… короче вы поняли.

Мы гуськом направились за преподом, я шла в паре с Эмкой, самой странной однокурсницей и по совместительству моей подругой. Эмке на вид лет тридцать, хотя я точно знаю, что двадцать один, сама проверяла ее паспорт. Она увлекается спиритизмом, оккультизмом и прочей ересью. Выглядит Эмка тоже странно – длинная рыжая коса ниже попы, лицо в рытвинах после ветрянки, крупные передние зубы и рост метр восемьдесят пять. Понятное дело, что Эмку все наши сторонятся и обходят за километр, ибо ну её… сильно верящих во всякие там магические штучки у нас в группе на наблюдается, но береженого боги берегут. Ну или как там…

Я Эмку и ее увлечений не боюсь, поэтому спокойно встала с ней в пару. Единственное, что меня вот уже четвертый год смущает – так это приличная разница в росте. В паре мы напоминаем Штепселя и Тарапуньку. Приходится все время, если Эмке вдруг взбредёт в голову поболтать, смотреть на нее снизу вверх. А так как девушка порой вещать может без умолку, то и шея моя довольно долго потом еще болит. Вот все в ней не так: то молчит часами, слова не добьешься, то болтает как заведенная. Сама Эмка называет это часами пробуждения и соответственно часами сна. И порой мне хочется, чтобы она поспала пару дней.

Аркадий Петрович открыл ближайшую к нам палату.

–Здравствуйте, товарищи! – громогласно приветствовал он пациентов.

– Здравствуйте, – ответил нестройный хор голосов.

Никто даже голову не поднял при нашем появлении, все продолжали заниматься своими делами. В палате было светло, посередине стол, три стула. Шесть кроватей, три по левой и три по правой стороне. У выхода прикрытое ведро. Как пояснил Петрович, на ночь туалеты запирают и вот в это отхожее место пациентам приходится ходить. Жуть…

Аркадий Петрович кивком указал на ближайшую к выходу койку – на ней калачиком свернулась сухая, маленькая женщина лет сорока на вид.

– Настасья, – тихо проговорил он, так тихо, что пришлось напрягать слух, – У несчастной глубока депрессия, вот так может лежать неделями. Видите, взгляд в одну точку уставился? Вот так смотрит… никакой реакции на происходящее. Абсолютная апатия ко всему. Хоть взрыв, хоть потоп, все одно.

– А почему так? – спросил кто-то из ребят.

– Потеря близкого человека спровоцировала болезнь. На самом деле одно из тяжелейших заболеваний… склонна к суициду ко всему прочему. За Настасьей у нас глаз да глаз.

Я вглядывалась в лицо несчастной женщины, и сердце щемило от жалости и тоски.

– А это Ниночка. Ниночке восемнадцать лет, и она уже третий раз здесь, да, Нина?

Высокая, бритая почти налысо девушка, с улыбкой кивнула в ответ.

– У Нины наследственная шизофрения. Почти весь год она спокойная девочка, встретите и не подумаете, что что-то не так. А вот пару раз в год случаются обострения, и Нину сразу сюда мать привозит.

Нина снова кивнула, по-прежнему улыбаясь, производя очень странное впечатление. Вроде и здоров человек, а вроде и нет.

– Вот здесь у нас Алевтина Геннадьевна. У нее, как и у Нины шизофрения. Но тут случай особый.

Пожилая женщина, полностью седая и тощая до того, что через кожу просвечивали кости, серьезно поздоровалась, ничуть не высказывая недовольства.

– Всю жизнь Алевтина Геннадьевна проработала с печатной машинкой – машинисткой. Пока однажды, давно уж дело было, не привезли им в офис компьютеры. Тут-то и проявилась болезнь. У Алевтины сдали нервы, и она разгромила почти всю технику, уверенная, что компьютеры шпионят за ней. Так было, Аля? Нигде не напутал?

Алевтина кивнула, и что-то тихонько пробормотала.

– Это что же? Можно вот всю жизнь прожить, думая, что ты нормальный человек, а потом бац и на тебя шиза нападет? – громко спросил наш глупый Жека.

– А кто это тут нормальный? – Петрович высоко поднял брови, удивляясь бестактному вопросу. – Тут нормальных нет. Все мы немного того… А если по существу вопроса, то мой ответ – да. Сегодня ты за той стороной стены, а завтра за этой. Но ты уже идиот, поэтому вопрос снят.