Когда она ушла, Скорик еще раз перечитал неоконченное письмо, почти уверился, что оно делового свойства, возможно даже докладная или заявление. Он обратил внимание на то, что ускользнуло от Светы: в конце строки слово "Наза-" обрывалось знаком переноса. Поразмыслив, Скорик снял с полки словарь, полистал, нашел: "назавтра", "назад", "назализация" и производные от него слова, обозначавшие все, что связано с получением носового звука, "назариться" (от слова "зариться"). К тексту Кубраковой подходило только "назавтра", даже "назад" не годилось: в строке вполне умещалась одна буква - "д", делать ее перенос не было нужды. Но имелся и еще один вариант - "Назаркевич", не вносивший бессмыслицу в напечатанное Кубраковой, фамилия Назаркевича укладывалась в текст без особых усилий.

Значит, либо "назавтра" либо "Назаркевич"? Но почему Кубракова не закончила письмо? Передумала или что-то помешало? "Пожалуй, этого мне не узнать, - посочувствовал себе Скорик, - и ничего кроме новых вопросов Света не принесла, разве что одно почти неоспоримое: Кубракова была чем-то встревожена, поскольку прореагировала в несвойственной для нее форме села за машинку. Фразы "Подобных бумаг я Вам никогда не писала. Не мой жанр. Однако время не терпит..." - свидетельство тому. Если это неоконченное слово домыслить, как "назавтра", то что произошло назавтра и после чего? А может быть не "назавтра", а "Назаркевич"? Вполне, если учесть взволнованную интонацию письма. И даже логично, коли вспомнить все остальное в их взаимоотношениях. Нет, кое-что эти три строки принесли! решил Скорик. - Чем-то постоянно подписывалась их взаимная неприязнь, ненависть. Не исключено, что-то опять случилось такое, что она, наконец, решила поведать некоему адресату. Что же Назаркевич натворил?..

Вошел Войцеховский.

- Был? - спросил он.

- Нет, жду, - ответил Скорик.

- Могу тебя обрадовать: на костюме Назаркевича следы наложения одежды Кубраковой. Можешь подшить к делу, - Войцеховский протянул ему лист бумаги. - Ты что?

Скорик развел руки и свел ладони так, будто поймал в них бабочку.

- Ты учти его характер: вспыльчивый, неуравновешенный. Он будет выдираться из твоей версии, как мышь из-под веника.

- Ну, это далеко не веник, - Скорик хлопнул рукой по папке следственного дела. - Есть логика улик, а Назаркевич не дурак, чтобы не оценить их.

- Миня не упирается?

- Ты ж его манеру знаешь.

- У него своя формула: если у двоих мнения во всем совпадают, значит один лишний... Чем занят Агрба?

- Ищет владельца машины, с которым Назаркевич столкнулся. И параллельно проясняет кое-что с Вячиным, ночным вахтером и Яловским. Все-таки...

- Ну, бог в помощь, - Войцеховский вышел.

Тактику допроса Назаркевича Скорик продумал: где-то жестко, а где-то предложить вместе исследовать обстоятельства, давить логикой. Готов был и к тому, что в ходе допроса случаются и крутые повороты. Когда вошел Назаркевич и уселся на предложенный стул, Скорик сказал:

- Сергей Матвеевич, мне нужно допросить вас по делу об убийстве Кубраковой.

- В качестве кого?

- Пока в качестве свидетеля.

- Что значит "пока"? У вас есть основание перевести меня в иное качество - в подозреваемые или обвиняемые?

- Приступим?

- Приступайте.

- Пятнадцатого июня во вторник вместе с Кубраковой на своей машине вы уехали в Богдановск. Так?

- Да.

- Как объяснить, что при ваших взаимоотношениях вы согласились взять ее с собой?

- Когда я сообщил ей, что собираюсь в Богдановск, она сказала, что и ей туда нужно. Не мог же я заявить: "А я вас не возьму". Выглядело бы, как мелкая месть.

- А разве было за что мстить?

- Хватало. Она мне много крови попортила.

- Какую же форму мести вы считали приемлемой?

- Адекватную ее отношению ко мне. Вы-то что имеете в виду? Назаркевич чиркнул злым взглядом по лицу Скорика.

В это время позвонил Агрба:

- Ты один?

- Нет.

- Допрашиваешь?

- Да.

- Как идет?

- Пока никак.

- Начальник смены мехстеклозавода в Богдановске подтверждает, что во вторник около одиннадцати утра Назаркевич появлялся у него, спрашивал о мастере, который в отгуле. На нем был светлый костюм, похожий на тот, который ты изъял.

- Хорошо. Спасибо...

- Что было на вас в тот день кроме костюма, Сергей Матвеевич?

- Обувь, естественно, - съязвил Назаркевич.

- А на голове?

- Каскетка, которую вы забрали.

- Когда вы разбили свою машину и встречный "Москвич"?

- Я уже говорил вам, на следующий день, в среду утром, едва выехал в Богдановск.

- А почему ГАИ не вызвали?

- И об этом я вам говорил! - Назаркевич стал раздражаться. - Обошлось без ГАИ. Договорились.

- Значит, полюбовно?

- Полюбовно. Мне эта любовь обошлась довольно дорого.

- Может, даже обменялись телефонами?

- У него дома нет телефона. Только служебный. Но звонить туда сложно. Так он сказал. Поэтому взял мой.

- Зачем?

- Пообещал мне декодер к телевизору, сказал, что их много проходит через его руки. Мы потом с ним разговорились, когда приехали ко мне.

- Как его фамилия?

- Агеев. Майор Агеев. Витольд Ильич.

- Какого цвета на нем были погоны, может эмблемку запомнили, род войск?

- Он был в штатском...

Скорик почувствовал, что хотя ответы Назаркевича оставались столь же исчерпывающими, без запинки, словно приготовленные загодя, постепенно звучать они стали после коротких пауз.

- Сергей Матвеевич, Кубракова сидела рядом с вами в машине?

- Нет, на заднем сидении.

- Тогда попробуйте объяснить, каким образом микроволна с ее кофты оказалась на вашем костюме? Вот заключение криминалиста, - Скорик протянул ему лист бумаги.

Прочитав, Назаркевич, словно впервые осознав, где он, чего от него добиваются и по какому поводу, тихо сказал:

- На этот вопрос у меня нет ответа.

- Тогда может объясните, что это такое? - Скорик достал из ящика письменного стола белый колпачок.

- Не знаю.

- Это колпачок от газового баллончика "Метах". Кубракова получила порцию этого газа, а затем была сброшена в реку.

- Какое это имеет отношение ко мне?