– Слушаю.

– И вот что она еще успела рассказать, – продолжала Софико Зурабовна. – Напавший замахнулся ножом на ее годовалую дочь, та была на полу. Девушка лежала под его ногами с ранениями груди и шеи, из горла хлыстала кровь, а малышка… – тут до меня донесся грузинский говор присутствующих на том конце связи лиц. Кто-то сказал госпоже Пнавия несколько слов на языке, которым я не владею, но постоянно слышу на базарах в отделах фруктов, вкладывая в интонацию как можно больше нетерпения и даже недовольства. Софико Зурабовна ответила громкой тирадой, тут же грянул спор и гвалт, готовый разразиться в гражданскую войну, которую госпожа Пнавия резко и с точки зрения россиянина – сверх импульсивно решила пресечь на этапе переговоров. После нескольких фраз на сочном грузинском оппонент Софико Зурабовны замолчал, обиженно поставив точку коротким словом «Хути!».

– Извините, мне нужно заканчивать разговор, – сказала Софико Зурабовна мне по телефону, – в коридоре дети собираются. Третий «А».

– Понимаю, – поспешил ответить я, чувствуя, что интервью обрывается на самом интересном месте, – но вы можете сказать, что видела несчастная? Или мне стоит перезвонить вам позже?

– Я отвечу. Несчастная видела, что убийца и ее доченька смотрели друг на друга. Глаза в глаза. Он на нее, а она на него. Смотрели долго, а потом изверг опустил нож, сделал шаг назад и отвернулся. Девушка лишилась чувств и приходила в себя лишь один раз, когда ее доченька подползла к ней, достала сиську и сама сосала. Представляете! Следующий раз девушка очнулась у нас в машине.

– Получается, убийца пощадил девочку?

На том конце связи начали раздаваться детские голоса, становившиеся все громче с каждой секундой. В медкабинет стали запускать школьников из третьего класса «А» и голос госпожи Пнавия стал тонуть в детском гомоне.

– Да, – ответила она, – пощадил. Несчастная очень просила показать ей дочь и старшего ребенка, но малышку везли в другой машине. А старшего мальчика… он…

– Я знаю о нем.

– Ну вот… Девушка умоляла, понимала, что умирает, что не выживет. Ах, это так ужасно! Я плакала. Как я плакала! Держала капельницу, а сама рыдала в голос! Мне самой потом нашатырь давали и выходной дополнительный.

– А девочка осталась жива?

– Да.

– Как сложилась ее судьба? – этот вопрос значился у меня под номером «7».

– Этого я не знаю, – призналась Софико Зурабовна, но из-за детского гомона я почти не мог разобрать ее речь. – Девочка осталась круглой сиротой, возможно ее взяли в детский дом. Впрочем, я припоминаю, что прочитала в газете, что ее удочерили. Какой-то влиятельный бизнесмен или родственник. Я вынуждена извиниться, Денис Петрович, но мне больше нечего добавить, я рассказала все о чем мы с вами договаривались. Если у вас есть вопросы, то задавайте их скорее, у меня действительно нет времени.

– Благодарю вас, Софико Зурабовна, – поспешил поблагодарить я. Хотя у меня некоторые вопросы еще оставались, но природный этикет не позволял мне и дальше задерживать госпожу Пнавия, к тому же всенарастающий детский гвалт на грузинском языке напрочь затруднял дальнейший диалог. – Вы помогли мне с важными деталями, которых я бы не узнал от других лиц. Еще раз благодарю.

Кирилл Кашин (Каша)

Виталий Сидюкин (Виталич)

– Дружище, мы с Виталичем нырнули в это дерьмо с головой, набрали его полный рот, прополоскали горло и проглотили, – не без гордости говорил Кирилл Кашин, словно он рассказывал о смертельном бое с неприятелем, где полегло много его боевых товарищей, а сам он чудом выжил под смертельным огнем. – Тебе, друг, с чего начать рассказывать? С самого начала?

– Зачем с самого начала? – поправил его приятель. Откликающийся на прозвище «Виталич» и достал пачку сигарет. – Начинай с того вечера, когда мы нашли ствол.

– Это и есть самое начало, – возразил Кашин. – Так вот… Начну с того, что была осень…

– Сентябрь, – опять вмешался Сидюкин, – у Ромки Худого днюха семнадцатого, а меня как раз в этот день повязали. Нас с Кашей повязали. Сначала его, а меня через час…

– Нет, меня первого. А тебя потом, прямо из школы.

– С физики! А я, как назло, готовился к контрольной. А Кашу забрали из дома, он-то к контрольной не готовился, решил прогулять.

– Сколько вам было лет? – спросил я.

– По тринадцать, – ответил Сидюкин, закуривая и выпуская сизую струйку дыма. Он курил крепкие сигареты, а его товарищ Кирилл Кашин вообще не курил. Мы беседовали на заднем дворе цеха по производству и розливу подсолнечного масла, где трудился «Виталич» Сидюкин. Кирилл Кашин пришел к нам по его телефонному звонку. Где конкретно работал Кашин он так и не признался, но по косвенным признакам местом его работы мог быть Привокзальный рынок Ведеска.

– Кто из вас нашел пистолет? – задал я вопрос. – И при каких обстоятельствах.

– За день до нашего задержания, – рассказывал Сидюкин, – мы собрались на рыбалку. Было воскресенье. У моего папки была лодка, мы часто с Кашей плавали на речке. Наша лодка стояла на своем месте у камышей, неподалеку от нашего дома. Мы с Кашей прыгнули в лодку, закинули спининги, взялись за весла, и тут я увидел среди опавшей листвы на дне лодки пистолет. Точнее сказать – сперва я наступил на него ногой.

– А в руки пушку взял я, – сказал Кашин. – Мы думали это игрушка. Я стал его вертеть, рассматривать. Конечно, я стал пробовать курок. И пистолет выстрелил.

Нашу беседу перебил какой-то мужчина, возникший из-за угла и несший сразу с дюжину пустых пятилитровых пластиковых бутылок. Он остановился возле нас и резко спросил у присутствующего с нами Кирилла Кашина – кто мы такие есть. Виталий Сидюкин, чуть встревожившись, ответил за нас, что мы – Кирилл и Денис – пришли по поводу трудоустройства, на что держатель пятилитровых баклажек отреагировал странной манерой морщить носогубный треугольник и приказал нам двоим тут не торчать, а сейчас же идти за ним в его кабинет. Я растерялся, а работающий тут Сидюкин поспешил объяснить мне, что стоящего перед нами зовут Олегом и что он есть главный мастер по производству, а Олегу объяснил, что сейчас обеденный перерыв и что молодые люди зайдут к нему через двадцать пять минут. Мастер Олег еще какое-то время недовольно рассматривал меня и Кашина с ног до головы, потом спросил у меня в лицо: «Сидел за что?». Я ответил, что я не судим и бросив мне через плечо: «Все равно не возьму, иди дальше пей!», удалился в глубинах цеха вместе со своими бутылями. Мы проводили его взглядами, я почувствовал себя пристыженным, вообще-то мне казалось, что я одеваюсь и выгляжу прилично, все-таки мне приходиться общаться с людьми. Черт побери, этот нахал прилюдно обозвал меня алкоголиком-уголовником, а ведь на мне были новые туфли за восемь с половиной тысяч рублей! Испытывая глубокий стыд за своего начальника Сидюкин сказал, что, по сути, Олег хороший человек, но бывают с ним такие минуты, когда он огрызается на каждого встречного. Надо просто не обращать внимание.

– Ты, Денис, уйдешь и больше никогда его не увидишь, – утешал меня Виталий Сидюкин, – а мне с ним работать в три смены.

– Сочувствую, – проговорил я, в мыслях уже убегая отсюда через проходную. – Давайте продолжим, ведь, насколько я понял, у нас двадцать минут до окончания обеда.

– Ну да, – кивнул Сидюкин. – Спасибо Боженьке, что дуло пушки было направлено вниз, пуля застряла в днище лодки, – говоря это парень указывал сигаретой направление выстрела. – А то Каша ведь баловался, в меня целился. Вот был бы подарочек моим родакам!

– И тогда вы поняли, что оружие боевое? – спросил я.

– Да я чуть не обоссался! – почти выкрикнул молчащий до этого Кашин. – Мы испугались! Труханули так, что у меня дыхание остановилось! А грохот раздался такой, что весь переулок вздрогнул. Залаяла какая-то собака, утки разлетелись как бешеные! Я сразу же отбросил пушку обратно, мы с Виталичем выскочили из лодки и убежали. И спининги свои оставили в лодке, дураки! Но я кинул оружие не в реку, а обратно в лодку… и… – Кашин замолчал, пожал плечами и виновато улыбнулся не размыкая губ. Это была невеселая улыбка и взгляд теперь уже повзрослевшего мужчины потух как огоньки свечей на сквозняке.