высоты монотонные стеклянные,
бетонные
летят они квадратами
и ленточной волной,
и сердце без остаточка
уж больше не со мной.
Оно в окошке светится
лик солнечный дразня,
и кружелихой вертится
в огромной чаше дня. 1972
РЕЗВИСЬ МАЛЫШ
Резвись малыш и ножками меси
Амброй младенчества пропитанный объем
Беззубым ртом высмеивай мессий,
Пытавшихся гадать, кем будет он потом.
Резвись малыш, пока еще в начале
Добро и зло, надежда и обман
И потому наивнейшим всезнанием
Царит твой высший человечий сан.
Резвись малыш, все будет много позже:
Желание все понять, желание все решить,
И ощущение, свойственное взрослым,
Незримого присутствия души.
Не плачь, малыш, я прошлое твое
Твоих наивных голубых рассветов,
Которые врываются в проем
И обещают солнечное лето. 1972
СНЕГ ПАДАЕТ И ПЛАВИТСЯ
Снег падает и плавится
в смятении и панике,
а в памяти есть памятка,
там снежность без подпалинки,
там снежность без подталинок,
без ссадин и без наледи,
и нежность полутайная, немеющая на людях,
а снег все с неба рушится,
и свет фонарных лунностей
из тьмы ныряет в лужицы,
где мрут снежинки юные. 1972
РАЗДУМИЙ ГРУСТНАЯ ГРЯДА
Раздумий грустная гряда
Опять сгустилась надо мною,
И гулкой отозвалась болью
Рубцом зажившая беда.
Откуда-то из немоты,
Из дремлющих предположений,
Ко мне приходит ощущенье
Незаземленной высоты.
Светлеет будничная даль,
В ее реальности привычной,
Возвышенной и необычной,
Любая кажется деталь,
Размерность граней и углов
Готовы жертвовать предметы,
Чтобы когда-нибудь воспета
Была б к пространству их любовь.
И хочет быть уверен глаз,
Что и его волшебный гений
Причастен к тайнам светотени,
Что и его над ними власть,
Что не наступит страшный миг,
Когда вместившийся в хрусталик,
Вдруг станет тусклым цвета стали
Угасший и затихший миг.
И яростный самообман
Зовет творить, дерзать и строить...
Раздумий грустная гряда
Опять сгустилась надо мною. 1972
НЕУЛОВИМАЯ МНЕ БЫ ТВОЕ ОПЕРЕНИЕ...
Неуловимая мне б твое оперение
Цвета далекой безоблачной выси,
Пошлы обновы, явись обновлением
В свободном парении духа и мысли.
Нематериальное дитя Метерлинка
Для человечества ты ватерлиния.
Сигнал! В бытовщину не погружаться,
Синяя птица высокого счастья
Неуловимая! Клювом синим
Тарань ненавистную тучу ненастья,
Не попадайся в сети насилия
Назло птицеловам, птица счастья.
Не для тебя золотые клети,
В блюдце вода и в пригоршне зерна,
Ты не для музейных и частных коллекций
Синяя птица высокого взлета. 1972
ПОСВЯЩАЕТСЯ МОЕЙ ВНУЧКЕ ДАШЕНЬКЕ
Что осень?
Кончен отдых летний,
И школьные грядут вопросы,
И небо, позабыв о лени,
Все сыплет водяное просо,
И листья желтые, как свечи,
И сморщенные, как старушки,
Шуршат о том, что все не вечно,
И растревоживают душу.
И гул далекой электрички,
Как звон церковный благолепен,
Зовет, заманивает, кличет
В лес, в храм осенний на молебен. 1992
О БОЖЕ МОЙ , КАК ЭТО ПРОСТО...
О боже мой, как это просто,
Один иль два глухих ударов,
Последний выдох впитан в воздух,
И чьей-то жизни вдруг не стало.
Не стало ожиданий чьих-то,
Надежд, усталости, волнений,
Затихли снегопады, ливни
В остановившемся движенье.
Два черных раскаленных солнца,
Желавшие все видеть сразу
Вдруг стали тусклыми и плоскими,
Два бывших человечьих глаза.
В бездонность названную прошлым
Вдруг опрокинулось пространство...
О боже мой, как это просто
Один иль два глухих удара. 1972
АХ , МИЛЫЙ МОЙ ВЕСЕННИЙ ГОРОД !
Ах, милый мой, весенний город!
Грязнуля в рыжих ручейках.
Мы оба пережили холод,
И нам теперь не ведом страх.
Вот-вот и ты зазеленеешь,
И я, быть может, расцвету,
И губы, может быть, посмеют
Не онеметь, сказав "ЛЮБЛЮ".
Пойми признание такое,
Любовь большой душевный труд.
Я слов боюсь, они порою
Про чувства так правдиво лгут.
Весна, весна, недуг природы:
Усталость, тусклость, немота
И переменчивость погоды,
И настроений пестрота,
И город впитывает влагу,
Асфальт стыдливо обнажив,
И хочется смеяться, плакать,
И умереть, и снова жить. 1972
ПЯТЬ МИНУТ КЛИНИЧЕСКОЙ СМЕРТИ
Боль притупилась, будто онемела,
Свободно распахнулась высота,
И облаком я над собой взлетела,
Беспечна и по-юному легка.
А над моим холодным, мертвым телом
Взволнованно шептались доктора,
Их руки напрягались, лбы потели,
И мне хотелось крикнуть: "Я жива.
Оставьте мои жалкие останки,
Я вырвалась на волю, на века".
Но в грудь впивалась голубою сталью
Холодное безмолвие ножа.
Вновь было суждено забиться сердцу,
Мне было велено вернуться в плоть,
Чтоб по земле истерзанное тело
Опять тащить через мученья вброд. 1972
КАК ДУШНО МНЕ...
Как душно мне, как душно мне.
Церквушка в желтой куще.
Куда-то улетучился мой атеизм могучий,
Как ты несовременная,
Но как ты своевременна
Среди непеременных
Явленье непременное.
Перечисленья четкие:
Вот паперть, вот ограда,
Но нитью в этих четках
И горечь, и отрада.
Не в твой ли воздух влита,
Настоянна на гласных
Звучание молитвы
Таинственно неясной.
То ль в счастье,
То ль в несчастье,
Сосущее у сердца,
Томящее участие,
Скорбящее соседство.
И колоколом громким
Ты проникаешь в спальни,
Как приглашенье гонгом
На час исповедальный...
Но есть другая версия,
Вполне официальная,
После работы вечером
Уверьтесь неслучайно:
Напротив остановки
Трамвая на Солдатской
В Москве, во граде стольном
Есть культовое здание...
Как душно мне. 1972
Я ПОМНЮ, Я ПОМНЮ, Я ПТИЦЕЙ БЫЛА...
Я помню, я помню, я птицей была.
Не смейтесь, я помню прекрасно.
Я помню как плавно, как славно плыла
К земле в притяжении властном.
Я крыш черепичные помню ковры
