— Как ты думаешь, Чумичка, о чем они говорят? — спросил Дубов.

Чумичка принялся делать всякие колдовские знаки, сопровождая их разнообразнейшими заклинаниями. Но увы — изображение оставалось немо.

— А если просто попросить — дескать, нельзя ли, чтобы появился звук? — осторожно предложил Василий. И едва он это произнес, как из глубин кристалла заслышались голоса — не очень внятные, но, прислушавшись, можно было без труда разобрать, о чем идет речь.

ХЕРКЛАФФ: — Фаше Феличестфо, мы уже целый час торгуемся, и нет никакой позитифни результат. Будем делиться, или как?

ПУТЯТА: — Ах, ну о чем вы говорите, Эдуард Фридрихович? Если бы у меня было, чем делиться, разве ж бы я не поделился? Я очень ценю ваши услуги, но казна пуста…

ХЕРКЛАФФ: — Битте, не надо делать из меня эйне дурак. Их бин прекрасно знать, что в Загородный Терем быль найден клад — голде унд бриллиантен. Я не есть просить все, но половина — будьте любезен. И тогда мы будем ф окончательный расчет.

ПУТЯТА: — Какой клад? А-а, вот вы о чем! Нет-нет, это полностью исключено — все ценности давно оприходованы и сдадены в казну.

ХЕРКЛАФФ (высокомерно): — Я сказаль — половина, и ни на айн пфеннинг меньше. И не попробуйте это… мухлевайть! Я вас из шайссе сделал херр Кайзер, а могу этот процесс пофернуть цурюк.

ПУТЯТА (после недолгого молчания): — Хорошо, будь по-вашему. Приходите после обеда — получите свою долю.

ХЕРКЛАФФ: — Ну конешшно, получу! А если нихт, то я вас, как это гофорит фройляйн Аннет Сергеефна, с гофном скушаю!

И чародей, не прощаясь, покинул царские покои, по пути небрежно опрокинув пару стульев.

— Ну что ж, Эдуард Фридрихович, ты получишь свою долю, — проводив гостя долгим немигающим взором, пообещал Путята.

— Так что они, наш клад, что ли, делят? — возмутился Дубов.

— А то чей же? — не без ехидства отозвался Чумичка. — А ведь я с самого начала говорил, что эта затея до добра не доведет!

— Совершенно с тобою согласен, — задумчиво кивнул Дубов. Но в его понимании затеей, не доводящей до добра, была не только и не столько поездка в Царский Терем за кладом, но и вообще — все их путешествие в параллельный мир.

По узким кривым, сплошь в рытвинах и ухабах, улочкам Марфиной слободки брел человек в сапогах и кафтане, какие обычно носили купчики средней руки либо старшие приказчики более богатых торговцев. За ним чуть не по пятам, даже не стараясь как-то скрыть себя, следовал другой человек, одетый куда скромнее и неприметнее.

Преследователь остановился прямо посреди переулка, а тот, за кем он шел, некоторое время продолжал двигаться вперед, но, достигнув улочки, куда переулок «впадал», тоже встал и заозирался, как бы не понимая, как угодил в эту глухомань. И тут он услышал странный голос:

— Даю вам установку — повернуть налево. Или нет, лучше направо?

Голос исходил не извне, а как будто откуда-то изнутри. Но, отчего-то послушный ему, человек сначала дернулся в одну сторону, а потом столь же резко завернул в другую.

Улица, на которой он теперь оказался, с правой стороны переходила в широкий проход между ивовых зарослей, за которыми голубела водная поверхность.

— А теперь даю вам долговременную установку, — заговорил тот же странный обволакивающий голос. — Идите вперед, и вперед, и только вперед. Вперед и ни шагу назад, что бы ни встретилось на вашем пути!

Человек в купеческом кафтане послушно зашагал по улице, а потом по тропе между ив.

Кинув последний взор вослед своему подопечному, неприметный господин резко развернулся и скорым шагом поспешил в противоположном направлении.

А человек в купеческом кафтане вышел на берег водоема, оказавшегося одним из Марфиных прудов. Ничего вокруг не замечая, он продолжал столь же бездумно и размеренно двигаться вперед, прямо в воду: сначала по колени, потом по пояс… «Установки» действовали исправно.

В это время на берегу пруда невесть откуда появился низкорослый мужичок в живописных лохмотьях. Окинув хозяйским глазом окрестности, он отметил некоторый непорядок:

— Так. Не успеешь и по нужде отлучиться, как уже какому-то дураку в воду припонадобилось. — И, возвысив голос, оборванец заверещал: — Эй ты там, заворачивай взад! Неча тут чистую воду засорять!

Однако человек продолжал все так же размеренно продвигаться вперед, и теперь над поверхностью виднелась только его голова.

— Ты чего, не слышишь? — еще раз крикнул мужичок. — Глухой, что ли?! А ну как и впрямь… — Недолго думая, блюститель чистоты скинул грязные дырявые башмаки и бросился в воду. Хотя плыл он не слишком умело, «по-собачьи», но все же успел добраться до утопленника, уже почти полностью ушедшего под воду.

— Да что ты тут безобразишь! — закричал мужичок и чуть не силой потащил беднягу к берегу. По счастью, тот не сопротивлялся.

Вскоре он уже лежал на берегу, а нежданный спасатель всячески пытался привести его в чувство.

— Грабить буду!!! — потеряв терпение, громогласно взвыл блюститель городских водоемов. — Буду грабить и убивать!

Утопленник медленно открыл один глаз, потом второй:

— Где я? Что со мною?

— Ну, слава те господи, живой, — облегченно вздохнул оборванец. — Здорово ж ты, видать, набрался, что топиться вздумал!

— Кто топиться вздумал?

— Ну не я же! Вот сведу тебя, куда следует, там тебе живо объяснят, где можно топиться, а где нет!

Взгляд утопленника обрел некоторую осмысленность:

— Но я же и не думал топиться. Ничего не могу понять…

— Ну ладно, ты тут покамест соображай, что с тобой стряслось, а я пойду, — озабоченно проговорил спасатель, оглядев водоем. На противоположном берегу пруда, как на грех, появился какой-то рыболов с удочками. — Ты погоди, покамест я этого бездельника сгоню, а потом вернусь. Ладно?

Оставшись один, человек сначала с трудом приподнялся, а потом даже попытался встать, однако ноги слабо его слушались. С еле сдерживаемым стоном он опустился на траву.

…Ярослав проснулся и увидел прямо перед собой взволнованное лицо Евдокии Даниловны, которая настойчиво трясла его за плечо. Сквозь давно не мытое окно в корабельную каюту едва проникал утренний свет.

— Снова тот же сон, — ответил Ярослав на немой вопрос Евдокии Даниловны. И тяжко вздохнул: — И зачем я не утонул тогда?..

— Не смей так говорить, — возмутилась княгиня. — Ты должен благодарить Господа Бога, что он послал тебе спасение!

— Прежде всего я должен благодарить того человека, что вытащил меня из воды, — через силу улыбнулся Ярослав. — А более всего — отца Александра. Я ведь, едва в себя пришел, сразу понял, что меня извести хотели. Да я уж слышал о таких случаях. Отсиделся в кустах, а потом, когда стемнело, к отцу Александру побежал. И знаешь, Евдокия, я ведь ему даже не столько за то благодарен, что приютил и что наше бегство устроил, а потому что спас от отчаяния и вернул веру в жизнь…

— Ну, ты уж мне про то говорил, — перебила Евдокия Даниловна, опасаясь, как бы их разговор не был услышан через ветхие корабельные перегородки.

— Но про тех страшных людей, что моей погибели ищут, я никому не скажу, — вполголоса произнес Ярослав. — Не токмо тебе, но и на исповеди самому отцу Александру, коли еще свидимся. Я ему только то и сказал, что напрасно к нему пришел — и сам погибну, и вас погублю. Так что лучше мне уйти, и пускай будет, что будет. А его ответ я до слова запомнил: «Раз человек в опасности, то мой долг — не дать ему погибнуть. Да ежели я вас теперь брошу на произвол судьбы, то сам себя уважать перестану». А потом еще добавил: «Не помню кто сказал, но я полностью согласен: спасая одного человека, ты спасаешь все человечество».

— Да, отец Александр — истинный праведник, — согласилась Евдокия Даниловна. — Дай Бог ему здоровья и счастья.

— Дай Бог, — эхом повторил Ярослав.

Некоторое время они молчали, думая каждый о чем-то своем, а корабль медленно, но верно уносил их все дальше от Царь-Города — от отца Александра, о чьей гибели они даже не догадывались, от Васятки, от боярина Павла, от князя Длиннорукого, его лже-супруги Акуни и тех злодеев, что искали смерти Ярослава.