— Так что ж теперь, все пруды и озера колючим железом обнести? — насмешливо спросил Глебыч.

— А что? Надо будет — и обнесем! — вскинулся было Петрович, но, еще раз оглядев рыбаков, только плюнул в сердцах да пошел прочь.

Экипаж взъехал на пригорок, откуда открывался вид на серую крепостную стену, которая по неправильной кривой опоясывала столицу Кислоярского царства. За стеной виднелись крыши теремов и луковички храмов, которые в солнечную погоду блестели позолотой, а теперь почти сливались с медленно темнеющим небом. Через несколько минут карета без задержек проехала городские ворота, где путников, торжественно вскинув секиры, приветствовали стрелки-охранники.

— Значит, в Загородный Терем, — говорил Василий, продолжая разговор, начатый по дороге в Царь-Город. — И когда — прямо завтра?

— Нет-нет, ну что вы, — господин Рыжий с важностью погладил бороду. — Завтра торжественное открытие водопровода, а вот прямо послезавтра — в путь.

— И какова, так сказать, вероятность, что в Тереме действительно находится то, что нам предстоит искать? — несколько витиевато поинтересовался Владлен Серапионыч.

— Я вам покажу один документ, который дает основания так полагать, — пообещал Рыжий.

— Ну что ж, посмотрим, — улыбнулась Надя, предчувствуя увлекательное расследование, хотя — увы — не совсем журналистское.

Тем временем карета быстро катилась, подпрыгивая на булыжниках Кузнечной улицы, ведущей от городских ворот к центру Царь-Города. За окном мелькали расписные боярские терема, которые в этой части столицы весьма демократично соседствовали с купеческими палатами и бедными покосившимися избенками.

Возле одного из теремов карета замедлила ход, чтобы обогнуть толпу народа, занимавшую чуть не половину проезжей части. Люди о чем-то переговаривались, указывая на терем, где все окна были раскрыты настежь.

— Это дом покойного князя Борислава, — пояснил Рыжий. — Его не далее как позавчера извели каким-то ядовитым духом.

— В каком смысле? — переспросил Дубов. — Что-то вроде газового отравления?

— Ну, можно и так назвать, — нехотя согласился Рыжий. — Ночью слуги почувствовали какой-то странный запах, а когда они явились к князю, тот уже был мертв.

— А кто же он был, этот князь, как его?.. — спросила Чаликова.

— Борислав Епифанович. Очень толковый человек, и все наши нововведения поддерживал. — Рыжий непритворно вздохнул. — Князь приходился не то племянником, не то двоюродным внуком нашему бывшему Государю Дормидонту, и он даже одно время всерьез прочил Борислава себе в преемники…

— Постойте, как «бывшему»? — удивленно перебил Серапионыч. — Разве он уже…

— Нет-нет, Дормидонт жив и здоров, — успокоил доктора господин Рыжий. — Просто я вам еще не сказал, что теперь у нас другой царь. Уже пол года… Или больше? Ну да, как раз в сочельник это и случилось — Дормидонт отрекся от престола и передал бразды правления нынешнему Государю. Кстати, Дормидонт теперь постоянно проживает в Загородном Тереме, так что заодно и с ним повидаетесь…

Вскоре экипаж остановился перед скромным, но добротным теремом. Хозяин первым выскочил из кареты и подал руку Надедже. Следом вышли Дубов и Серапионыч.

Вечерняя служба давно завершилась, но Храм Всех Святых на Сороках, находившийся в одном из отдаленных уголков Царь-Города, был открыт. Догорали свечки и лампадки перед потемневшими иконами, немногие богомольцы еще продолжали класть поклоны, а батюшка — высокий, статный, с огромною черной бородой, закрывающей половину лица — собственноручно подметал веником храмовый пол. Совсем молодой паренек в темной холщовой рубашке подсоблял священнику.

Дверь храма приоткрылась, и в церковь вошла женщина средних лет в дорогом платье, отороченном собольими мехами. Увидав ее, батюшка тут же отдал мальчику метелку и совок, а сам поспешил навстречу припозднившейся гостье.

— Здравия желаю, княгиня! — приветствовал он женщину густым басом, и эхо отдалось под куполом: — Княгиня-гиня-иня…

(Видимо, священник еще не приноровился соизмерять свой могучий голос с акустическими особенностями храма).

— Здравствуйте, батюшка, — ответила княгиня, подходя под благословение. — Я не опоздала?

— Скоро закрываемся, но ради вас повременим, — громко ответил священник. И с улыбкой добавил вполголоса: — Кое-кто давно уж вас дожидается.

За разговором батюшка подвел княгиню к иконостасу и на короткий миг закрыл ее своею широкой спиной. А когда он повернулся, женщины уже не было — она входила в полутемную комнатку при храме, где хранились старые рясы, свечи, кадила и прочая церковная утварь.

— Радость моя, ты ли это? — услыхала она страстный шепот, и из-за загородки с небрежно наброшенными облачениями священнослужителей вышел человек в скромном кафтане и начищенных до блеска кожаных сапогах.

— Ах, как давно мы с тобою не видались! — воскликнула княгиня, кидаясь на грудь незнакомцу.

— Всего-то три дня, любовь моя, — отвечал он, жарко лобзая княгиню.

— А они мне тремя годами казались, — тяжко вздохнула женщина. — Ну ответь мне, Ярослав, отчего двое любящих должны страдать в разлуке, вместо того чтобы навеки соединиться?

— Уж так суждено, Евдокия Даниловна, — печально ответил Ярослав. — Не нами заведены сии порядки, не нам их и отменять. Покуда ты мужняя жена…

— Но неужели ничего нельзя придумать? — Евдокия Даниловна крепко обняла Ярослава.

— Есть у меня одна задумка, ласточка ты моя, — зашептал Ярослав ей на ухо, — да осуществить ее непросто…

— Какая, какая задумка? — порывисто спросила княгиня, но Ярослав ответить не успел — в дверь постучали, и в комнатку заглянул паренек, что прислуживал священнику.

— Уже пора, Васятка? — вздохнула Евдокия Даниловна.

— Пора, — подтвердил мальчик. — Ваш возница о вас уж справлялся, и то сказать пришлось, что батюшка вас на чай пригласил.

— Ну вот видишь, как нам с тобою приходится, — вздохнула княгиня, когда Васятка вышел. — А мой возница тотчас обо всем князю доложит. — И напоследок еще раз жарко, ненасытно облобызав своего возлюбленного, Евдокия Даниловна покинула комнатку.

— Пожалуйста, княгиня, — мальчик вел ее по темному проходу. — Осторожно, здесь ступенька, я и сам всегда на нее наскакиваю.

Последние богомольцы уже покинули храм, и батюшка собирался закрывать тяжелые церковные двери, когда из-за иконостаса в сопровождения Васятки появилась княгиня.

— Благодарю вас, отче, — проговорила она, еще раз подходя под благословение. — Знаете, я хотела бы сделать вклад в казну вашего прихода.

— Дело хорошее, богоугодное, — прогудел священник. И уже гораздо тише добавил: — Но уточните, княгиня: вы действительно желаете принести свою лепту Богу, или это плата за то, что я устраиваю вам встречи с…

— Ну что вы, батюшка! — возмутилась княгиня. — Я искренне и свято верую в Бога Единого, хотя в глазах ваших, должно быть, и выгляжу падшей женщиной, нарушающей Божеские и человеческие заповеди.

— Неверно говорите, Евдокия Даниловна, — покачал головой батюшка. — Я хоть и служитель церкви, а все ж различаю, где прелюбодеяние, а где — истинная любовь. А подлинное чувство, оно всегда от Бога, даже если и не освящено законным браком.

Священник провел княгиню к выходу, где рядом с папертью ее ожидала карета, запряженная парой вороных коней, а сам наконец-то запер церковную дверь.

Ярослав еще находился там, где его оставила княгиня. Он стоял, прислонившись к загородке, и бездумно глядел на дверь, за которой исчезла его возлюбленная.

— Ну что, сударь, сладки поцелуи мужней-то жены? — Рокочущий голос батюшки заставил его вздрогнуть.

— Ох как сладки, прости господи, — проговорил Ярослав. — Жаль мне ее, сударушку мою, а что делать — не ведаю.

— Но бесконечно так продолжаться не может, — уже по-деловому продолжал священник. — Бежать вам надобно, вот что!

— Да я уж и сам думал, отец Александр, и кони у меня давно готовы, да боязно — а ну как поймают!