– Пятьдесят один, пятьдесят два, пятьдесят три, – кондукторша забирала из ладони остатки моей зарплаты. – Ой, укатилось.

Рублик звякнул об пол и предательски закатился под кресло.

– Женщина, поднимите, – жестом царицы Савской, указала кондукторша на пол.

Дожили. В свои тридцать два я уже женщина. Вот нахамила, так нахамила. Я приняла попытку нагнуться и достать денежку, ведь замены у меня все равно не было. Все подсчитано как в аптеке: туда пятьдесят пять рублей, обратно пешком. Вечером после рабочего дня полезно прогуляться. Потеря рублика в мои планы не входила, как и опоздание на работу.

– Ну, вы скоро?

– Уже поднимаю, – я старалась как могла, честно. У меня над ухом будто гремел голос Лизаветы Федоровны, нашего музыкального руководителя: «Тянемся, тянемся, достаем пальчиками до носочков». Я пыхтела, пытаясь ухватить пальцами злополучную монетку.

– Женщина, вы скоро? Нам выходить нужно.

Я почувствовала, как в мою самую верхнюю на данный момент точку, что-то ткнулось. Твердое и теплое. Да фиг с ней, с монеткой. Я резко выпрямилась, оглядываясь на торопыгу, которому не терпелось выйти, и нос к носу столкнулась с высоким мужчиной. Черные волосы затянуты в хвост, длинный плащ был слишком тонок для декабря, а из-под него выглядывала розовая рубашка. Эмо-переросток? Такие бывают?

– Я еду в этом транспорте и имею право стоять, где захочу, – с вызовом бросила я ему в лицо.

– Заплатила за одно место, а занимает два, – из-за спины мужчины высунулся прыщавый рыжеволосый парень.

– Она еще не заплатила, – вбила кондукторша гвоздь в гроб моего самолюбия.

– Халявщица! – подпрыгнул сзади паренек.

– Хорошей женщины должно быть много? – спокойно улыбнулся мужчина в плаще.

Вот гад! Так бы и намотала этот плащ, засунула в рот пирожок, надела на голову кастрюлю с борщом и побила половником хорошенько.

– Все мысли о еде, верно? – его уголки губ чуть дрогнули.

Еще издевается! Или мысли читает?

– Она не думает, – сзади прыгал паренек, – просто жрет без разбора, по фигуре видно. Мы выходить-то будем? Остановка уже скоро.

Автобус затормозил, двери открылись, это была и моя остановка. Я сделала глубокий выдох, будто собиралась опрокинуть рюмку водки, и провернула наклон к носочкам, которому Лизавета Федоровна обзавидовалась бы. Ухватила монету, сунула ее кондукторше и, кинув с барского плеча: «Билетик не нужен», выскочила на улицу.

В лицо ударил сноп морозных искр, я подняла воротник и почесала на работу.

– Женщина!

Да сговорились все, что ли?! Не буду оборачиваться. Работа в детском саду научила меня трем вещам:

Первое – не разговаривай с незнакомыми и постарайся уйти как можно быстрее.

Второе – люди, одетые не по погоде, не могут быть адекватными по определению.

Третье – опоздать на работу третий раз за месяц – не получить премию.

А у меня два раза уже было. Верующие люди говорят, Бог любит троицу, но это они явно не про опоздания. Я прибавила шаг, стараясь противостоять колючему ветру, сдувающему с ног. Сдувает он тощих прохожих, вроде того мужчинки, который уже во второй раз пытается меня оскорбить, прибавив мне лет двадцать. Честно считаю, что женщиной можно гордо величаться после пятидесяти. До – исключительно девушка.

– Женщина, – опять нахамил мне мужчина, поймав за рукав и заставив остановиться, – я извиниться хочу за случай в автобусе. Вот.

Он протянул на ладони маленькую коробочку, в такие кольца кладут, когда предложение делают. Только замуж я не хочу, уж не за него точно. Старый он и страшный, и волосы длинные. Мама всегда говорила, что хиппи до добра не доведут. Особенно пожилые.

– Спасибо, не надо, – выдала я фразу, которой каждый день учу детей, – мама не разрешает брать ничего у незнакомых.

– Вы же большая девочка, – улыбнулся мужчина.

Ну вот, теперь девочка. Прыгаю от старушки до ребенка. Или он не может определить мой возраст, поэтому и кидается в разные стороны? Скоро до кисоньки или заиньки дойдет. Нужно валить от этого странного мужика, причем срочно. А то неприятности свалятся на мою голову в виде отсутствия премии. Я развернулась, чтобы по-английски покинуть место превращения женщины в девочку, но мужчина сдаваться не собирался. Ловким движением он закинул коробочку в карман пуховика.

– Как только поймете, чего хотите, произнесите желание над этой коробочкой. Одно.

Я развернулась, чтобы высказать все ему в лицо об импотенте-джинне, способном под старость лет выдать только одно желание, вместо обещанных трех, но его и след простыл. То ли вьюга усилилась, и я не заметила, как он отошел, то ли уже чертовщина мерещится. Звонок телефона вывел из раздумий.

– Иванова! Едрить твою налево! Останешься без премии!

Пулей я понеслась на работу. С удивлением отметила свитер с оленями на вахтерше и детей с новогодней мишурой. Такое бывает в нашем детском саду, но обычно под конец декабря. Сегодня же третье число, если я правильно помню календарь на стене в своей комнате. Неужто целый месяц прошел, а я и не заметила?! В раздумьях о бытии и течении времени влетела в группу, где тут же столкнулась с Феклой Сигизмундовной, моим главным воспитателем, помощником которого я и являюсь. Она выглядела так же подозрительно, как и вахтерша: на тощем теле мешковато висел вязаный свитер с елкой. Буравя меня своими узкими глазками и загораживая проход, она припечатала меня вопросом:

– Машка, где Дед Мороз?

– На северном полюсе, – хлопая глазами, ответила я. Что за дурацкий вопрос, викторина у детей, а она не знает ответа?

– Неверный ответ.

– В Великом Устюге? – выдала я вторую попытку.

– Дура, ты, Машка, – рявкнула воспитательница. – Наш Дед Мороз где?

– Всероссийский? Так умер в прошлом году. А будет ли новый, я не знаю. Что вообще за допрос такой? Экзамен по истории дедморозовки?

– Экзамен сейчас сдавать будешь ты! – прорычала Фекла, схватила меня за шарф и подтащила к дверям. Приоткрыла и сунула мою голову внутрь. Вся группа была полна детей и родителей. Все в мишуре, по верхам торчат уши зайцев и медведей.

– Только не говори, что ты забыла заказать нам Деда Мороза!

– Но сегодня же 3 декабря, – ошалело смотрела я на все это новогоднее безобразие. – Кто празднует Новый год на месяц раньше?

– Ты празднуешь! Я праздную! И еще двадцать детей и двадцать родителей! Забыла, да? А поесть не забыла? Как выкручиваться будешь?

К нам подлетел музыкальный руководитель. Лизавета Федоровна, вот только вас недавно вспоминала. Добрым словом, между прочим.

– Я за весь день столько не играла, сколько сейчас. Где ваш Дед Мороз, дети уже извелись все.

– Вот, Лизонька, – ткнула в меня пальцем Фекла, – перед тобой.

Женщина, девочка, теперь и Дед Мороз. Утро словесных унижений, осталось оленем меня назвать, да в упряжку впрячь.

– А я говорила, эта дурында все забудет!

– Вот пусть теперь и выкручивается.

Меня подхватили с двух сторон и потащили в чулан. Нет, не чтобы закрыть, а чтобы одеть. Точнее, раздеть и облачить в шубу, шапку и валенки. Только я открыла рот, чтобы возмутиться, как мне засунули кляп в виде бороды и усов. Пока я отплевывалась и вынимала седые волосы изо рта, мне подвязали пояс и впихнули в зал. Разом все замолчали и повернулись ко мне. Один мальчик вскочил со стульчика и подбежал ко мне, хватая за полы шубы.

– Дедушка!

Приехали. Вот я и дедушка.

– Здравствуйте, дети, – пробасила я, отодвигая от себя мальчишку и проходя в зал. Родители с интересом наблюдали за мной. Для достоверности нужно было ходить как дедушка. Пыталась вспомнить, как же ходят мужики в возрасте. Единственная «мужицкая» походка, которую смогла вспомнить – качка из спортзала. Или это были гопники, в общем уже не суть. Присогнув колени, пошла вразвалочку к детскому стульчику, который стоял в середине зала. Интересно, как «дедушка» должен на него уместиться?