— Спасибо, — неловко пробубнила монстру и под его добродушную улыбку поспешила уйти досыпать.
Уже подойдя к палаткам, я неловко потопталась на месте, оценивая предложение отдыхать не у себя… Но когда холодный ветер хлестанул меня по лицу, приводя в чувство, я больше не мялась и юркнула в убежище Даста. Здесь было точно так же, как и у нас с Файлер, за исключением пары валявшихся здесь вещей и запаха, от которого снова закружилась голова.
Злясь на то, как медленно схожу с ума, я поторопилась забраться под старый плед, лежавший на прикрытой соломе, и закуталась в него с головой, унимая дрожь холода, и постепенно окутываемая накатившей дремотой, сжимая в руках букет из мятлика. Лучше ни о чем не думать больше…
Когда я снова проснулась было уже совсем светло и тихо. Нельзя было сказать, который час: из-за усилившегося дождя, мерно шумевшему по сводам палаток, и серости неба, освещение было равномерным и чуть приглушенным, размывая границы времени суток. Я сонно потянулась и выбралась из под пледа, отмечая, что хорошо отдохнула и хочу есть.
Высунув голову из вигвама, я осмотрелась: кое-где уже набрались маленькие лужи, на листьях блестела свежая влага, делая все цвета темнее на пол тона, а воздух полнился свежестью, такой желанной после жарких дней. Впервые дождь приносил так много удовольствия, унося и смывая собой остатки былых страхов и страшных воспоминаний. Загораживая собой последнее напоминание разрушенного мира, которое все это время светило над головой и день, и ночь, будоража и держа все нервы на пределе готовности, растянув их готовящимися лопнуть струнами.
Я с наслаждением подставила лицо струям воды, вставая под дождем во весь рост и полной грудью набирая холодный воздух глубоко в легкие, задерживая его в них подольше и медленно выдыхая. Какое блаженство… Этот землистый запах, который можно почувствовать только летом, когда деревья, покрытые каплями небесной благодати, впитывают собой дождь, даря окружению свой аромат. Запах ивы, мокрого тополя, покрытой лужами земли и грязи. Петрикор… Одно слово, описывающее весь спектр этих впечатлений.
Вспомнились былые времена, когда я часами могла сидеть у окон дома, наблюдая, как стеклянные капли стекают на деревянную раму, отражая в себе огни улицы. В форточку залетал запах сырых каменных стен и рябины, росшей напротив. Шуршали лужи, от проезжавших по ним автомобилей. Люди открывали зонты, яркими пятнами взрывая всеобщую серость улицы. Вывески, ярко мерцали, как проблесковые маячки, а из лавки приятно тянуло свежей выпечкой…
Отгоняя ностальгию, я вздыхаю еще разок и иду к маячившим на крыльце дома силуэтам друзей, которые о чем-то тихо переговаривались, прячась от дождя. Сегодня на улице долго не погуляешь…
— О, Брай проснулась, — радостно улыбалась Файлер, погладив меня по плечу, когда я подошла к ним, — выспалась?
— Ага-а, — тяну я, широко зевая и прикрывая ладонью рот. От этого в уголках глаз проступили слезинки.
— Завтрак подан, я успела его сделать до того, как пошел этот ливень. Между прочим, Даст нашел яйца, так что сегодня настоящая яичница, — девушка протянула мне тарелку с аппетитно пахнущей едой, от вида которой живот радостно заурчал. Не помню уже, как давно не ела яичницы. Взяла тарелку и изумленно смотрю на сидевшего в плетеном кресле Даста, закинувшего ногу на ногу, а рукой подпиравшего подбородок. В его глазах снова плясали искры. Киллер стоял рядом, облокотившись спиной о перила и мрачно дожевывал завтрак. Он был огорчен… Из-за Кросса… Душу кольнуло чувство вины, и я расстроенно поджала губы.
— Спасибо… — беру вилку из рук подруги и усаживаюсь на пластмассовый стул напротив ребят, чтобы поесть. Фай понимающе улыбается и смотрит на Кила с искренним сопереживанием.
Я же чувствую себя предателем… Но ведь я не виновата! Душа протестующе взметнулась, убеждая в этом. Словно волной поднялась злость на обстоятельства, повлиять на которые никто был не в силах, и я сжала столовый прибор в руке до побелевших костяшек пальцев, медленно выдыхая. Раздражение стучало в висках в ритм сердечного, а в горле стоял дребезжащий комок неприятной эмоции. Когда уже это все закончится… Когда можно будет зажить нормальной жизнью… Когда я смогу забыть обо всем этом, как о страшном сне…
Никогда…
Это будет с нами навечно. Со всеми нами. Останутся глубокие, никогда не заживающие следы, в душах, сердцах и мыслях… Такое не забывается. Даже если бы можно было начать жизнь сначала, с нуля, повернуть время вспять, все равно это ничего не изменит, и мы будем помнить это каждой клеточкой тела, каждым нервом и каждой струной души, которая будет звенеть жалобно и тоскливо, стоит только тронуть память. И единственное, что остается — смириться…
Доев завтрак, я даже не ощутила его вкуса, глубоко погруженная в самокопание. Удивление коснулось моих мыслей, стоило заметить, что Файлер и Киллер уже ушли, а я осталась на крытой веранде дома с Дастом, который все это время внимательно смотрел за моими стадиями принятия реальности: от отрицания через гнев до окончательного смирения, которые я прошла буквально за полчаса. Заметив мой осознанный взгляд, монстр улыбнулся, а его огоньки глаз засияли ярче.
— Спасибо за завтрак, — поблагодарила Даста, отставляя тарелку на покрытый пылью стол, — что будем делать сегодня?
— Жить, — чуть помолчав, ответил скелет, немного запрокидывая голову и щуря глазницы.
— Прекрасный план, — улыбаюсь ему в ответ, чувствуя себя теперь лучше.
Дождь поутих за то время, что мы сидели на веранде, и сквозь облачный заслон начало пробиваться солнце, казавшееся белым из-за заметно упавшей температуры. Теплых вещей у меня не было, и я зябко ежилась, не зная чем себя занять. Спать не хотелось, слабое чувство остаточного голода нужно было игнорировать, чтобы лишний раз не тратить запасы, а новых дел сейчас не было. Я то и дело размышляла, стоило ли нам оставаться здесь или пробовать найти других выживших, искать уцелевшие клочки изуродованной земли или придумать что-нибудь ещё. Но жить в этом месте с друзьями не казалось мне плохой идеей, страша лишь тем, что стихия может не пожалеть и этот оазис. Второе землетрясение было хоть и слабее, но от того — не менее пугающим.
— Брай, почему ты никогда не говорила, что костер с помощью фольги больно разжигать? — вдруг спросил Даст, отвлекая меня от созерцания поля.
— А? Да как-то… Об этом думаешь в последнюю очередь, когда речь идёт о выживании, — я задумчиво посмотрела на загрубевшие подушечки пальцев правой руки: следы систематического ожога.
— Могу я кое-что попробовать, птенчик? — он с интересом наклонился, скидывая одну ногу со второй на дощатый пол, — не бойся, это быстро, — добавил он усмехнувшись на мое напряжение. Звучало одновременно очень интригующе и в то же время немного пугающе. Что он хочет сделать? Но, он же просил верить ему, так? Значит, стоит поверить и в этот раз… Душа сама тянулась к нему, и я не могла противиться ее слишком сильной воле, покорно кивнув.
Мужчина встал, медленно подойдя и, не делая резких движений, присел передо мной на корточки, доверительно заглядывая в глаза яркими гетерохромными глазами с волшебными дрожащими искорками в них. Вблизи выглядело это еще более притягательно и гипнотизирующе. Хотелось смотреть в них не переставая… Но я моргнула, отмирая, и опустила взгляд на руки, одну из которых взяла его костяная ладонь.
Он касался почти невесомо, мягко потянув на себя и выставляя перед собой мою правую ладонь. Прижался к ней всей поверхностью своей, пальцами расправляя мои, растопыривая таким образом наши соединенные фаланги веером. Его рука была больше моей, но не выглядела при этом несуразно. Косточки были достаточно широкими, прямо как пальцы человека, чуть шершавые на первых фалангах и гладкие ближе к ладони. Горячие… Нагретые внутренней магией, которая текла внутри него, как во мне течет кровь.
