– Дико извиняюсь, но этот поц из Петрограда ни в жисть не инженер, как давеча распинался Засядько. Фараон или шпик.

– С чего ты решил?

– Он говорит такой нашему: возьми Ренненкампфа, пусть под надзором будет или кайзеровцы другого пришлют.

– Контрразведка… Ясно, отчего Александр Степанович перед ним по струнке ходит – сам бывший военный.

– Ага – на цырлах, – одессит скрутил папироску, подозрительно поглядывая на барона, тот слонялся по полю один. – А ещё говорит этот петроградский – у фона того Ренненкампфа дочь точно была, про сына он не знает. В общем, справки наведёт.

– Пусть. Но… сомневаюсь я, Серёга. Представь – отправлять сюда с тайной миссией человека, чью фамилию половина России проклинает!

– Тем паче – с липовой ксивой, – он с удовольствием затянулся. – Да только хитрость может быть двойная: кто ж заподозрит барона ещё и в шпионстве, коль без того он самый подозрительный тип в Измайлово… Ой вей! Гляди! Шоб меня…

По неизведанному порыву души Засядько отправил Ренненкампфа запалить фитиль самой первой шестовой ракеты, честь пуска которой по жребию досталась Бестужеву, и тот послушно вернулся к угломеру. Слегка недолюбливая «итальянского» аристократа, Серёжа приготовил небольшой сюрприз, а теперь сюрприз угрожал новенькому. Одессит рванулся было к барону, но Георгий схватил его за рукав.

– Постой. Вот и увидим сразу, на что человек годен.

Сувенир для «синьора» представлял собой твёрдый пороховой шарик в самом начале запального шнура. Бедный Генрих с чрезвычайно сосредоточенным лицом от сознания важности миссии поднёс к нему зажигалку…

Хлопнуло не так чтобы громко, по крайней мере – для стоявших в полусотне саженей. Но барон от неожиданности замер соляным столбом. Перед ним по запальному шнуру заструился огонёк к соплу ракеты, откуда через несколько секунд вырвется адское пламя!

– Ты куда, идиот! – завопил Георгий несущемуся к ракете Серёже, пока другие с безопасной дали уговаривали Ренненкампфа бежать от неё. – Стой!

Он тоже кинулся вперёд, проклиная себя и мальчишескую глупость сорванца. Незримые часы отсчитывали последние мгновения…

Ракета с воем устремилась вверх. Раскалённая волна ударила в спины ракетчиков, Сергей в последнюю долю секунды успел рвануть Ренненкампфа за плечо и уронить на бетон.

– Вы целы, барон? Что на вас нашло? – к ним спешил Засядько, поодаль петроградский блондин что-то втолковывал газетчикам. – И, позвольте спросить, молодые люди, что там хлопнуло?

Георгий красноречиво глянул на съёжившегося Серёжу, но сдавать не стал, тем более прямо перед пуском сам узнал о его глупой шутке и мог предупредить… Но кто ожидал, что внезапный «бум-м» заставит Ренненкампфа окоченеть?

– Боюсь, в запальном шнуре дело, Александр Степанович. Слава Богу, наше молодое дарование не растерялось.

Обрадованный, что его не заложили с потрохами, хулиган тут же пожал плечами:

– Та я знаю? Шнур – не фонтан. Имею предложить – давайте электрический запал поставим.

– Немедленно! На вторую же ракету. А вы, Генрих Павлович, что ж растерялись?

Барон стряхнул с воротника пороховую сажу.

– Неловко даже. Сплоховал, точно кисейная барышня.

– Вы точно – военлёт? – вдруг спросил Георгий. – Если вас от такого хлопка отправило в штопор, как же вы на фронте выжили?

У мужчины дрогнули губы. Непослушными пальцами генеральский сын вытащил папиросу из пачки, забыв предложить другим, и беспомощно огляделся – его зажигалка осталась у ракеты, вряд ли уцелела. Серёжа протянул свою.

– Это с детства… Любой нежданный резкий звук, выстрел или даже щелчок бича – я сильно вздрагиваю, а если громко, то и вовсе лишаюсь чувств. Совершенно как гимназистка.

– Вот те на… – Засядько не верил ушам. – Коллега Тилль прав. Сомневаюсь, что вы тот, за кого себя выдаёте. Гимназисток не берут в военлёты.

– Справедливо! Оттого в истребители отнюдь не рвался. Летал морским разведчиком-наблюдателем, потом донесения возил.

– Воздушный почтовый кучер, – поддакнул Серёжа. – Шо, сами себе пытались доказать – не хуже других?

– Не хуже! И своего отца достоин, что не сломался перед корниловцами у могилы с выколотыми глазами и смеялся им в лицо.

– Всё же ваша подноготная будет проверена самым тщательным образом, – Засядько машинально чуть повёл головой в направлении блондинистого гражданина, окончательно сорвав с него фиговый листик инкогнито. – Впредь приказываю вам держаться в стороне от опытового полигона. Не ровен час, заснёте ещё раз у ракеты. Печёную человечину на ужин не люблю! Честь имею.

Вскинув голову, Засядько удалился. С каждой неделей в нём всё больше просыпался военный – в короткой стрижке, уничтожившей кудри, в разговорах, даже походка изменилась.

Ренненкампф уныло потащился к баракам. На самой кромке поля задержался, показывая своим видом – второй пуск не пропустит.

– Жаль его, – вдруг заметил Георгий. – Всю жизнь человеку доказывать, что он не сын предателя, развалившего армию в Восточной Пруссии, не трус и не тряпка.

– И не стукач, – когда полковник удалился восвояси, Серёжа вспомнил ещё одну фразу «инженера» из Петрограда. – Думали они с Александром Степановичам барончика к бумагам не пускать. Бетон носить как мы, что ли? А если не на полигон, не на опытовые пуски?

– Тогда в чертёжную, – догадался Георгий. – Подозреваешь, притворился убогим на голову?

– За него говорить не буду. Стрёмный. Ладно, пойду провода к Си-Эйч майстырить.

Именно так – СН-1, в честь Конрада Хааса, Засядько предложил окрестить первое поколение ракет без шеста. В газетах мелькнуло, что некое немецкое общество любителей эфирных путешествий объявило сбор средств, а Хаас избран у них покровителем, что-то вроде незаслуженно забытого Георгия-Победоносца, талисмана ракетчиков. Полковник моментально ответил – назвал именем австрийца первенцев Измайлово, они взлетят в небеса явно раньше, чем германские. Так кому лучше давать деньги на изыскания? А потом выше поднимутся другие ракеты, с именами наших земляков – Семеновича, Циолковского, Погосяна и, конечно, знаменитого предка самого Засядько. В сжатом виде он изложил сие газетчикам, не надавливая на честолюбивый план увековечивания собственной фамилии.

Хаас-первый рёвом оповестил прощание с Землёй, когда совсем уж стемнело. Золотистая молния сверкнула гораздо выше, не отягощённая оглоблей, но забрала в сторону. Секунд через пять, когда пропал огненный выхлоп, над Измайловским полем полыхнула магниевая вспышка, посыпались разноцветные искры – по вспышке замерили высоту подъёма, а пиротехническое разнообразие специально было рассчитано на газетчиков и случайных москвичей, что обратят взор к ночному небу над полем.

– Все – ко мне! – скомандовал Засядько. Приказ не касался только прессы и далёкого подозрительного Ренненкампфа. – Всем думать – стабилизаторы у нас вдвое больше, чем были в ракетах у Батума, а уход в сторону… Доложите!

– Восемьсот сорок футов или сто двадцать саженей к юго-востоку, – отчеканил Бестужев.

– Футы, сажени… Мы не Англии, граждане, и не в древней Руси. Как считаете, переходим на французские меры?

Мнения разделились. Засядько вытащил вперёд Георгия.

– Вот вы, гражданин Тилль. Во Франции пользовались метрическими единицами. Они удобные?

– Кому как… Мне – конечно. Наверно…

– Я скоро и в вас начну сомневаться, служили ли вы в армии. Мямлите как не знаю кто. Бестужев! Доложите высоту подъёма и снос в метрах!

Главный измеритель испытаний что-то быстро пересчитал.

– Тыща шестьсот двадцать метров в высоту, двести пятьдесят шесть в сторону. Лучше, чем в стрельбах линкора «Февраль», но недостаточно. Следующая ракета покажет, был ли результат случаен… Что вы хотели, Серёжа?

– Дико извиняюсь, – вылезло молодое недоразумение. – В Одессе я планеры делал. Сначала модельки малые, потом натуральные. Раз сам летал. Это две большие разницы, граждане инженеры.

На него глянули с усмешкой. Любому ясно – одно дело наблюдать со стороны, другое – находиться внутри. Но парень имел в виду совсем не это.