Моя гранитная плита

Озарится светом тоннеля,

По которому иду полжизни,

Еще половину – бегу.

Дисперсия света.

Шум и смерть.

Интерференция конца.

Я мифическое, космическое легкое,

И я скован. Парабиоз извечный.

Пространство прострации.

Я в больничной койке.

Я сбит.

Я сумасшедший.

В ремнях. Избит.

Тень самого себя,

Лишь. Тень.

Блуждаю в беспамятстве.

Я весь – без памяти.

«Квадратный огонь полз по стене»

И искал рассветного пламени взгляд.

Трудно искать нечто,

Выходя за пределы окна.

И я делаю то же, и падаю

В запах вечной сирени весенней,

В фиолетовые кущи, там,

Где закаты – не лава.

Где рассветы – не мутные,

Пурпурные. А те, что первые -

Алые. Оранжевые.

Квадратный огонь полз по стене.

Прямо к потолку.

Прямой курс на вечность,

Минуя кроватный ворох одеял,

Меня минуя и

Тени в петлях.

Квадратный огонь полз по стене,

Спасая нас всех и

Дух противоречий.

Недвусмысленный,

Как вечер осенний и ветреный.

Не то хлыстом, не то огнем

Бьющий, враждебный. Отеческий?

Возможно.

Квадратный огонь полз по стене,

Быть может, первый,

Но я и не помню иных.

А, значит, последний.

Я пишу стихи свои

И упиваюсь.

Становится мальчику легче и только потом

Я напиваюсь. Я упиваюсь.

Минус эмоций – качество рифм.

Я достану до звезд, потрогаю солнце, но

Потом ставлю точку и

Все окончено – очередь из

Творений в стол.

Очередной поэт для одного стиха рожден,

Но помер и тот, и этот, и тот позапрошлый.

Писать дурак ведь каждый сможет.

Просто сложи два слова в два -

И вот, четверостишие.

Лучшие из нас застрелены, отравлены, повесились. Или повешены.

Живые же остались и лишь дрочат на смерть.

В стремлении стать лучше, они забывают,

Что не обязательно лучшим было подыхать,

Не обязательно лучшим нужно писать.

Но пишут же, и от тоски, от счастья.

Кто пожестче, кто послаще. Приторно.

Ванильно.

Блевать охота.

Настоящее рождается только в крови и боли,

Только с криком и в муках.

От мыши до Человека.

От стихотворения до Поэта!

Парабиоз межзвёздный в пространстве

Стар стал, истерт.

Мы сидим с ним на кухне

И глядим в упор:

Один на второго,

Второй на одного.

Вот и загадка,

Кто первый был из нас здесь

И сколько здесь вообще людей.

Кто что сотворил и натворил

За жизнь и

Кто последним все-таки

Уйдёт.

Я через мусор иду и

Стены сжимаются.

Нечем дышать.

Света немного бы.

Тогда я увижу в этом

Шуме и мусоре,

Что все же, по костям иду.

По скелетам в шкафу.

На подлодке стены эти,

А она все ко дну и ко дну.

А я никак не тону.

Ведь огонь не тонет.

Океан не сожрет.

Я либо нечто хорошее,

Либо пустое ничто.

Я так часто смотрел на синее небо,

Что потерял сырую землю из-под ног.

Я так часто задирал свой нос,

Что не чувствую ничего, кроме ветра.

Я так часто залипал на рассветы,

Что разучился ценить закаты и

Вовремя пытаться их застать.

Я так часто и много начинал,

Но ничего еще за четверть века

Не довел до конца.

Я заплываю, забегаю и взлетаю,

Но в середине пути

Я остаюсь в текстуре застрявшим.

Куда бежать, что делать теперь дальше.

Я так часто раздавал всем советы,

Но ни одного не сделал для себя,

Потому что нет хуже чего-то,

Чем чужие советы.

Я так часто называл себя

Для себя же чужим,

Что не мог бы принять и

Собой же выдуманный под рассветное огниво совет.

Я так часто, что рябит в глазах.

Я так много, что тошнит даже родных.

Все остальные как-то растворились

И научились исчезать.

Я так часто остался с собой и

В жизни для себя стал

Себе и другом, и братом, и отцом.

Шизофрения настигает постепенно.

Но я так часто это повторял,

Что впору уж ложится в Кащенко.

Я так часто пишу «я»,

Что даже не хочется и продолжать.

«Но ничего еще за четверть века

Не довел до конца…»

И я готов вечно

Смотреть на эти деревья.

И вечно готов

Прыгать в пустоту.

Ласкать эти кроны

Вечные. Вешние.

Пока не забросит меня

В такую же вечную мглу.

И даже если

Ветер разорвет на мне одежду.

Даже если

Солнце выжжет землю, веру и надежду,

Я вновь обернусь

Господа дланью

Я вновь соберусь

Управлять погодой,

Искать истоптанные

Заросшие тропы странников.

Погибать от стрел

Вместо невинных загнанных ланей.

И я вечно готов

Смотреть в глаза этих крон.

И я вечно готов

Слышать их шелест. Слышать их зов.

Мне бы созерцания вечность

И покоя стакан,

А не терзаний с путь млечный

И пригорсть проблем.

Мне бы рисовать и писать,

Мне бы в небо. Навсегда.

Мне бы, мне бы.

Мне бы минуту с Бродским.

С Есениным час.

Мне бы водки стакан.

И я вечно готов.

И я вечно силен.

Стоек. Робок. Наивен. Строг.

Я поле. Я же в нем стог.

Я здесь и там.

Я тот же самый стакан.

Мне бы куда-то.

Мне бы сюда же,

Но иначе.

Заново.

Побогаче.

Вечно работать.

Прожить, как и все.

Умереть. От болезни или невзгоды.

Превратности судьбы.

О череп кирпича.

Случайности.

Но никто, кроме меня.

Никто не я.

Не управится с этой погодой.

Никто, кроме меня

Не опишет три дерева в дождь лучше,

Чем тот, кто их создал.

Мне бы попроще, как говорят.

Без комплекса бога.

Но если и живут только так,

Живые и настоящие люди,

То предпочту крематорий.

Ведь умирают только боги.

Я памятник воздвиг себе нерукотворный…

К нему не зарастет народная тропа,

Вознесся выше он главою непокорной

Александрийского столпа.

Я памятник воздвиг себе нерукотворный,

Лег под ним, как тень в зенитном солнце,

Как листья октября упал я

Под ним, прямо в яму.