Литмир - Электронная Библиотека

Внезапно нападают мои воображаемые страшилки, вьются надоедливой мошкарой перед глазами. Чайные капельки на столетних рукописях Уварова. Фарфоровые осколки китайской вазы династии Цин. Стеклянный хвостик-крючок от статуэтки охотничьего пса. Малахитовая шкатулка жены писателя с оторванной крышечкой. Чудовищные ошибки в именах известных людей в моих аннотациях. Я непременно что-нибудь испорчу. Я не справлюсь. Беспокойство перетекает в вязкую панику, пресекающую на корню многие мои начинания, так и оставшиеся планами.

– М-м-можно? – мои руки потные от напряжения, теперь главное – не уронить дневник и не прослыть растяпой.

Он медлит, словно сомневаясь, можно ли мне доверить эту драгоценность:

– Разумеется, прошу. Я уже насладился, теперь ваша очередь. Изучите материал, а потом и на оцифровку передадите. Знаете, какой нам чудо-аппарат выдали? Сканер называется. Честно сказать, я боюсь к нему подходить, не сломать бы. Копия получается, не отличить от оригинала. Я вам сейчас распечатку покажу, только принесли.

С первой минуты Александр Лаврентьевич относится ко мне по-доброму и этим сразу располагает к себе. Мучительное напряжение потихоньку отпускает. Телефонная трель останавливает нас на пороге кабинета.

– Музей-усадьба Уварова. Главный хранитель Рыбкин слушает!

Он прикрывает трубку рукой и шепчет мне:

– Людмила Андреевна, великодушно извините, но, боюсь, это надолго, – он виновато пожимает плечами. – Можете сами дорогу найти, по коридору третья дверь налево. Там уже Максим работает – паренек чудноватый, но неплохой. А то меня подождите…

Ждать не хочется. Хочется приступить к непосредственным обязанностям – составлению аннотаций и комментариев к оцифрованным дневниковым записям писателя. И я направляюсь «дерзать», начинаю с поиска своего рабочего места. «Заблудишься, перепутаешь, опозоришься. Дождись хранителя!» – нагнетает обстановку голос мамы в ушах, но звуки моих бодрых шагов заглушают все ее предостережения. Широкий коридор с симметрично расположенными дверями комнат. Приемная, Экскурсионный отдел, Экспозиционно-выставочный отдел, Отдел научно-исследовательской работы – внимательно читаю надписи на металлических табличках. Проектная часть. Мне сюда, осталось только повернуть ручку и войти.

Мое рабочее место совершенно непримечательно: заурядное офисное помещение с тремя столами из ламината, ноутбуками, принтером, кондиционером, и лишь картина с летней уваровской усадьбой, утопающей в густой зелени, слегка оживляет унылый интерьер. Примечателен лохматый парень в красной клетчатой рубахе среди обтрепанных фолиантов. Он увлеченно черкает карандашом в блокноте, не замечая меня.

– Д-добрый… – начинаю я и замолкаю.

Привычная скованность – предвестник близких судорог – легким морозцем проходится по моим губам.

Он резко вскакивает. Грохочет падающий стул, ему вторит разбивающаяся об пол настольная лампа, проблемы с координацией не только у меня. Незнакомец бросается поднимать все разом и при этом протягивает мне руку.

– Вот я балда! Забыл совсем! Александр Лаврентьевич предупреждал же, что вы приедете! – и звонко хлопает себя ладонью по лбу.

Во всем его облике сквозит небрежность. Отросшие темные волосы, недельная небритость, роговая оправа очков с синей изолентой на дужке.

– Максим Тканев. Можно просто Макс, – рукопожатие оказывается крепким, а рука мозолистой и теплой.

– Людмила Никольская.

– Можно просто Мила? – Максим поправляет пальцем сместившиеся очки на переносице и озорно улыбается, на подбородке появляется ямочка.

Мила… Мама называла меня Люсей, коллеги Людмилой Андреевной, папа Людочкой, случайные знакомые Людой. А Милой никто и никогда. Примеряю имя, как новую обувь, – не жмет, не натирает. Произношу несколько раз про себя и замираю от приятного послевкусия: брызги прохладного ручейка в лесу, вкус земляники с солнечной поляны, запах листвы после летнего дождика. Мне определенно нравится Мила: человек с таким именем гораздо интереснее того, которого зовут Люсей.

– Можно.

Холод потихоньку отпускает мои губы, и получается изобразить подобие улыбки в ответ. Какой он… забавный. Все это время новый знакомый удерживает мою руку в своей. Пытаюсь высвободиться из затянувшегося рукопожатия.

– О! Простите! – он поспешно отдергивает руку, будто обжегшись, и прячет ее в карман потертых джинсов. – Как это у Чертикова, помните?

Пятится к своему столу, чудом ничего не задевая, принимает томную позу и декламирует нараспев:

– Красотой своею, Мила,

Ты затмила всех подруг,

Призовет нас всех могила,

И очертим круг.

Я ошарашена: в мою честь еще никто не читал стихотворений, особенно таких. Память подводит меня, вспоминается Черный, Чуковский, даже Михаил Чехов, а Чертикова не помню. Заметив мое удивление, Тканев смущенно поясняет:

– Это из позднего Чертикова. Поэта покинула его возлюбленная. Царство вечности приняло ее в свои объятия, и он остался совсем один в этом бренном мире… – и виновато продолжает: – Что-то я не то, да?

Показывает в сторону стола у окна, резко меняя тему разговора:

– Это ваш, а там место Анжелы. И скажу по секрету, – он понижает голос до шепота, – счастье лицезреть ее нам будет выпадать нечасто.

Он ерошит волосы и задумчиво произносит:

– Вот такие пирожки… – и хитро поверх очков смотрит на мою реакцию.

– Да не съешь! – заканчиваю крылатую фразу.

Как не узнать одну из самых известных уваровских цитат из сказки! Тканев довольно улыбается, поднимает с пола упавшую лампу и, погладив вмятину на абажуре, плюхается на стул. Неуклюжий взмах рукой, и карандаши из пластмассового стаканчика разлетаются по столу. Один спрыгивает на пол и подкатывается мне под ноги. Да уж, с пространственной ориентацией у моего нового знакомого явные проблемы. Он какой-то странный. Необычный, тут же одергиваю я себя, увлеченный, витает в своих научных облаках, а тут стул и стакан с карандашами на пути.

Добавляю полученную от хранителя рукопись – потерявшуюся во времени сестренку – к стопке таких же потертых тетрадочек на моем столе. С осторожностью открываю самую тоненькую, в ней подробный план романа «Неудачная охота», и принимаюсь разбирать угловатый почерк Уварова. Пытливый взгляд Тканева отвлекает от чтения, но стоит мне обернуться, как он усердно начинает шуршать бумагами, изображая бурную деятельность. Напутственные слова мамы всплывают в памяти: «Люсенька, в своей деревне сильно с работой не убивайся! Внимательно смотри по сторонам, а не в пыльные столетние книжки. Пролежали век, еще столько же пролежат без тебя. Общайся с людьми, особенно с мужским полом. Ты отпугиваешь мужчин своей замкнутостью».

Подозреваю, что Максим Тканев не совсем соответствует маминым представлениям об эталоне мужчины и совершенно не соответствует – об идеальном зяте, но перед отъездом я дала ей обещание «смотреть по сторонам и общаться». Вот только как быть с моей природной робостью? Тканев выглядит не опаснее котенка. И я решаюсь. Только что спросить? Не очень личное, не очень значимое.

– А вы… от-ткуда к нам… т-то есть к ним? – ну я и сморозила, всем филологам на смех. К нам, значит, в наш город, а прозвучало, как будто в нашу с Александром Лаврентьевичем личную усадьбу.

– Из бравенского университета, – он сама доброжелательность. – Научный сотрудник… младший. А вы?

– Я… б-библиотекарь, – потом зачем-то добавляю: – В б-библиотеке. Еще п-переводчик немного.

На его лице неподдельное удивление:

– Библиотеки? Их еще не закрыли? И что в эпоху «Гугла» люди туда ходят?

– Ходят, – странный вопрос от странного научного сотрудника, вот кому полагается не вылезать из читальни. Или там, в Бравенске, все по-другому?

– Зачем? У них дома интернета нет? – интересуется Тканев.

– Есть… наверное, – никогда не задумывалась над этим раньше. – Но общение…

– Зум с гуглмитом в помощь!

– Это же другое!

Тканев и вправду не понимает или издевается? При виде его открытой улыбки склоняюсь к первому.

4
{"b":"759638","o":1}