А еще ей нравилось, как Веничка улыбается блаженно после всего, как ласково гладит ее по непослушным волосам. Будто благодарит молча. Благодарит и сдерживает в себе что-то… Хотя однажды он признался-таки, что и в самом деле с трудом держит себя в руках. Что в такие вроде бы умиротворенные минуты в нем поднимается жуткое первобытное желание разорвать ее на части или сжать в руках так, чтоб услышать, как ломаются ее рыбьи косточки…
Она засмеялась тогда довольно. И проговорила торжествующе:
– Да это любовь, Веничка! Самая настоящая любовь – эта суть твоя природно-звериная!
Он посмотрел на нее странно, так, будто она своим восклицанием все испортила. Да она и сама поняла, что испортила… Потому что какая такая любовь может быть, нет никакой любви. Это ж Веничка – свободный художник. А она – замужняя женщина, мать семейства. И встречаются они просто потому… Потому… И не надо даже придумывать, почему! Лишний раз голову морочить себе не надо!
Выйдя из душа, она с трудом расчесала свои непослушные, падающие на лицо волосы, от чего они еще больше затопорщились над головой роскошной волнистой копной. Хотя копна эта долго в своей красоте не продержится – вся уйдет в спиральки, вольные-непослушные. Ну и пусть, Веничке так даже больше нравится! Как он говорит, у нее волосы цвета пшеницы после дождя: то ли рыжие, то ли темные, то ли золотые, не поймешь… Ладно, пусть будет так. Пшеница так пшеница… И где он ее видел-то, эту пшеницу после дождя? Коренной городской житель, художник-урбанист… И в деревне-то, наверное, отродясь не бывал!
И краситься она тоже не будет. Веничка говорит, что косметика в ее образе – лишнее звено, что сочетание угловато-женственной худобы и гривы прекрасных непослушных волос являет собой образец природной гармонии, а природа, как известно, лишнего вмешательства не терпит! Что ж… Пусть все будет так, как хочет Веничка!
Выпив большую чашку кофе и с удовольствием взглянув на себя последний раз в зеркало, Леся легко выпорхнула из дома и медленно пошла в сторону кондитерской грациозной походкой манекенщицы, старательно выписывая ногами восьмерки и лихо впечатывая в горячий асфальт высокие каблуки модных босоножек. А вон и красная машина Венички уже стоит, ее дожидается…
* * *
– Леськ, у тебя что-то случилось, что ли? Ты какая-то другая сегодня…
– Какая – другая? – переспросила Леся, удивившись Веничкиному вопросу. Обычно он к ее настроениям большого любопытства не проявлял.
– А… Наверное, все еще в тоске своей пребываешь… Как давеча… Понятно…
– А ты помнишь, какая я была в прежнюю нашу встречу? Давеча, как ты изволил выразиться, было ровно месяц назад!
– Неужели месяц? Ого! Как быстро время летит! Я думал, только вчера виделись!
Вот в этом он весь и есть, Веничка! Она дни свои обидами считает, а он и не помнит, когда последний раз виделись!
Перевернувшись на спину и откинув со лба волосы, взглянула в склоненное над ней Веничкино лицо. Большие и влажные глаза его смотрели с такой неожиданной тревогой и заботой, что растерялась даже. Неужели он пожалел ее искренне? И неужели так плохи ее дела, что даже Веничка заметил эту тоску, съедавшую ее столько времени? Даже захотелось заплакать по-детски, захныкать, заскулить жалобно, прижаться к нему, пожаловаться… А только на что жаловаться-то? На что конкретно? Ведь нет ни одной веской причины…
Нет, не стоит, пожалуй. Веничка не поймет. Только произнесет что-нибудь обидное – мол, с жиру бесишься. Мол, все у тебя хорошо, не прибедняйся. И ведь будет прав, сволочь такая… Все у нее хорошо, все как у всех, даже лучше, чем у всех! К тому же времена сейчас такие… Люди работу теряют, здоровье теряют, семьи рушатся, проблемы у всех растут, как грибы после дождя… Вон, тот же Веничка ни одной картины за все время этой дурацкой пандемии не продал, за аренду студии скоро заплатить нечем будет, да еще того и гляди творческий кризис от всех этих передряг может накрыть… А тут она со своей непонятной тоской, ага! Вы все в дерьме, а я вся такая непредсказуемая, такая внезапная вся!
Нет уж… Не станет она ему жаловаться. Будет изображать из себя легкость и звонкость, как и положено молодой любовнице.
– Есть хочу! – объявила она со смехом, легко вскакивая с постели. – Из-за того и настроение у меня плохое, что я голодная! А ты разве не знаешь, что даму надо сначала накормить, а потом уже в кроватку укладывать? Неужели мне тебе такие вещи объяснять надо, а, Веничка?
Потянулась, голышом прошлась по студии, зная, что он наблюдает за ней с улыбкой. Да пусть наблюдает, жалко, что ли. Ему ж нравится. Она и сама себе в такие моменты ужасно нравилась – такая смелая, раскрепощенная, отчаянная…
И в студии у Венички ей все нравилось. Абсолютно все. И творческий беспорядок, и картины, покрытые мятыми холстинками, и запах красок, и даже несметное количество пустых бутылок в углу, и сам Веничка с его звериными инстинктами и человеческой добротой нравился! А особенно нравилось то, как соблазнительно она в его глазах выглядит…
– А я не понял… Ты в чем это меня обвиняешь, нахалка? Не ты ли три часа назад в ресторане огромную отбивную слопала? – нарочито возмущенно проговорил Веничка за ее спиной.
– Три часа – это много… За три часа можно еще сорок раз проголодаться! – небрежно махнула она в его сторону рукой. – Говорю же тебе – есть хочу, и все тут!
– Слушай, куда в тебя влезает-то? – снова притворно возмутился Веничка. – Хоть бы где какая жиринка завязалась ради приличия!
– И не говори! Не в коня овес! – звонко засмеялась Леся. – Давай одевайся, поехали, поедим! У тебя ж тут все равно ничего нет, кроме выпивки! А потом в лес куда-нибудь съездим, на пикничок… Хорошо?
– Хорошо… А тебе разве домой не надо? Сегодня же выходной… Семья заждалась, наверное, когда блудная мамка нагуляется…
– Не-а. Не заждалась. Семья на весь день из города на дачу уехала.
– А ты почему не поехала?
– Не захотела… Я подругу вместо себя отправила. Таньку.
– Не понял… Как это – подругу отправила?
– А чему ты удивляешься, не пойму? Ну, отправила и отправила…
– Да нет, я не удивляюсь. Просто все это выглядит довольно странно, не находишь? С мужем в гости к свекрови подруга едет, а ты сама в это время – к любовнику… Ты что, мужа своего совсем не уважаешь, Лесь?
– Почему не уважаю? Он хороший… Меня все вполне устраивает.
– А его? Тоже устраивает?
– Ну что ты ко мне привязался, Веничка? Что тебе от меня нужно?
– Да ничего… Мне-то как раз ничего не нужно.
– Совсем-совсем ничего?
– Нет, ну почему… Я свободный мужчина, я иду навстречу своим и твоим желаниям, только и всего. А ты…
– Ну что я? Что? Договаривай, если начал!
– Ладно, не заводись… Все-таки ты ребенок еще, Леська. Эгоистичный ребенок. Делаешь близкому человеку подлость и даже не понимаешь этого. Совершенно искренне не понимаешь. Ну какой с тебя может быть спрос?
– То есть ты хочешь сказать, что я дура набитая?
– Нет, ты не дура… Ты довольно образованна, развита, читаешь много, мне с тобой интересно. А вот сознание у тебя еще совсем детское… Сама не думаешь, что творишь. Вот скажи, к примеру… Ты не боишься, что твоя эта подруга может оттеснить тебя от теплого местечка рядом с добрым покладистым мужем? Неужели у тебя этой опасливой женской чуйки нет?
Леся даже рассмеялась, глянув на Веничку с удивлением. И переспросила возмущенно:
– Кто? Танька? Мужа уведет? Да ты бы видел вообще эту Таньку, господи! Она ж тупая, она двух слов связать не может! Мне с ней даже поговорить не о чем!
– Тогда я совсем ничего не понимаю… Зачем ты тогда с ней дружишь, Лесь?
– Ну, так получилось… Это долгая история, в общем… А если коротко – Танька мне в наследство досталась. Избавиться от этого наследства трудно было, практически невозможно.
– Как это – в наследство?
– Да так… Танька ж сирота, в деревне выросла, в семье у тетки на побегушках. С трудом восьмилетку окончила, в школу почти не ходила. А потом деревенская тетка ее другой тетке передала, уже в город… Ну, чтобы та позаботилась о сироте, пристроила ее куда-нибудь, потому как в деревне работу трудно найти. И теткой этой оказалась комендантша нашего студенческого общежития. Пристроила Таньку вахтером, поселила аккурат в нашей комнате. Мы и не возражали, какая нам была разница, в общем? Все равно комната на четырех человек рассчитана, вот Танька и поселилась к нам четвертой. Помню, мы удивлялись поначалу, какая Танька была – совсем дикая… Так и звали ее – наша Маугли. Но не обижали, нет… Наоборот, старались помочь всячески. Девчонки в комнате все добрые подобрались, из хороших интеллигентных семей. Воспитанные, умненькие, начитанные. Носились с Танькой, чтоб не обидеть чем, чтобы она, не дай бог, разницы меж собой и нами не почувствовала… Иногда так старались, дурочки, что пытались даже под нее подстроиться. Мол, никакого различия промеж нас нет и не может быть, мы на одной ступени развития стоим. Ты не подумай о нас ничего плохого, Тань, ни боже мой…
