– Не говорю, потому что никто не поверит. – Маркус взялась за кожу на околоногтевых валиках, та была изрядно огрубевшей и с трудом поддавалась зубам.

– А если я́ поверю?

Татьяна резко прервала своё занятие.

– Вы? – Она взглянула на медсестру скептически. – Сомневаюсь…

– Я отличаю по лицу, когда врут. У нас в стационаре говорят, что мне врать бесполезно, я чувствую враньё за километр.

Девушка сначала поколебалась, а затем демонстративно выставила вперёд своё круглое лицо, чтобы собеседница видела его лучше.

– Ну тогда смотрите! Буду я сейчас врать? – Она глубоко вдохнула и понесла полную околесицу: – Это всё тварь в лесу, ведьма, понимаете? Нечисть, злой дух, старая карга! Это она на нас набросилась! Знаете, какая она страшная? – Маркус выпучила глаза. – Да она земли практически не касалась! А на ногах у неё какие-то скобы из металла – я таких никогда не видела. И они нисколько не мешали ей быстро передвигаться. За руку схватит – словно ожог… Вот смотрите! – Татьяна выставила вперёд запястье. – И голос… У неё такой голос, как испорченная звукозапись в другом диапазоне… Она смотрела мне прямо в глаза и говорила басом: «Таня-а-а… что ты здесь делае-ешь?» А потом погналась за сестрой, схватила её пятернёй с длинными скрюченными ногтями за волосы, кричит: «Марья-ана-а… почему ты убега-а-ешь? Я заберу тебя с собо-о-ой…» Она и имена наши откуда-то знает! Всё про нас знает и про отца тоже! Она – настоящий ужас, такой не придумаешь, просто нечто!

У Олеси отвисла челюсть, она смотрела растерянно, не зная, как теперь выпутываться.

– Вы же сами сказали, что отличаете! Врала я сейчас?! – Татьяна настойчиво моргала карими, немного вылупленными глазищами. С таким выражением лица она походила на ребёнка детсадовского возраста, сообщившего взрослым о реальном существовании Бабы-Яги.

В дверь нерешительно постучали – не дождавшись ответа, слегка приоткрыли. В образовавшемся проёме показался длинный нос, а затем загипсованная рука больного Пилипенко. Как оказалось, постовая медсестра срочно понадобилась в одиннадцатую палату. Медсестра уставилась на больного долго соображая – кто понадобился, куда…

– Мы с тобой после договорим, – запинаясь произнесла она и скрылась вслед за Пилипенко, прихватив использованные шприцы. Таня откинулась на подушку. Потолочный свет казался слишком ярким и режущим глаза – тогда она вытянула подушку из-под себя и закинула на лицо, накрыв ею лоб и веки.

Когда отделение отходило ко сну, Лопухина заглянула. Девушка спала, открыв рот, по-прежнему с подушкой на верхней части лица и издавала посапывающие звуки. Медсестра погасила свет, после чего направилась по коридору в сторону стеклянного поста. Этот разговор не давал ей покоя всю оставшуюся ночную смену.

Утром, когда больница снова превратилась в миниатюрную модель мегаполиса, Лопухина перед уходом заметила ковыляющую в туалет Татьяну. Её волосы, наспех приглаженные мокрой рукой в отсутствии расчёски, небрежно топорщились, одета она была в больничный цветной халат. Черепашьим темпом спина с зелёными ромашками и синими стебельками завернула в дверной проём больничного санузла.

По возвращении домой Олесю терзал вопрос: сколько всего может произойти за пару выходных в её отсутствие… Злой дух, о котором обмолвилась девушка мог стать результатом галлюцинаций, что тоже не вызывало облегчения. Подобные симптомы появляются в результате шизофрении или использования галлюциногенов: таблеток, травы, грибов, сорванных в лесу. Ведьма могла быть как абсолютно несуществующим явлением, так и искажённой формой живого человека, например, кого-то из друзей. Досадно, что вторая участница событий пока не могла ничего рассказать – Олеся с удовольствием послушала бы её версию и поставила бы предположительный диагноз. Всё стало бы на свои места, так как одинаковых галлюцинаций у разных людей не бывает.

В следующую смену от двери до двери с грязным постельным бельём сновала Наина. Лопухина остановилась рядом с ней, заправляя волосы под колпак.

– Ну что, Наина Филипповна, какие дела в четырнадцатой палате?

Та мимолётно бросила суровый взгляд, грубо ворочая подушкой. Натянув на неё свежую наволочку, Наина взяла в охапку грязное скомканное бельё и двинулась по коридору, спокойно отчитываясь на ходу:

– Да истерика у неё была ночью. Кричала, вскакивала, порезалась о разбитую тарелку… Я осколки из-под кровати с утра выметала.

В соседнем крыле пронзительно издал «пулемётную очередь» перфоратор, к нему присоединился другой: ремонтники активно взялись за прерванную работу.

– Вот тебе и порезы на теле… – пробурчала Олеся под бесящие звуки и равнодушно прошла мимо четырнадцатой.

После врачебного обхода она понесла туда назначения. Маркус лежала отрешённо, на её теле добавились новые пластыри – на здоровой руке.

– Скоро на тебе живого места не останется. Буянишь? – Олеся высыпала таблетки на пустую поверхность тумбочки, сразу убирая флакон из стекла в карман от греха подальше. Больная сопроводила её действия взглядом, полным разочарования, и когда та застыла в ожидании ответа, самодовольно произнесла:

– Я же вам говорила – не поверите! – На последнем слове она сделала акцент, проговаривая его по слогам.

Медсестра нависла прямо над ней, всем видом давая понять, что пора бы им начать откровенный диалог, считая, что кроме неё самой из этой малолетки, склонной к острым ощущениям, никто правду не выбьет.

– Кто тебе нанёс повреждения, с которыми ты прибыла сюда?

Маркус надула щёки и покосилась исподлобья:

– Вам я могу сказать… – Затем подумала и спохватилась: – Но, если вы кому расскажете, я отрекусь от своих слов!

– Ну и?

Татьяна натянула повыше одеяло и как всегда по-деловому скрестила покалеченные руки на груди.

– Это сотворила Марьяна, моя сводная сестра. Она меня била. Но она не хотела этого делать, ею управляла старая ведьма. – Пациентка смотрела в упор, не моргая, не оставляя сомнений, что говорит она сейчас чистейшую правду, или в таковую безоговорочно верит. – Та старуха её заставила меня привязать и глумиться надо мной. Только я вас предупредила – кому расскажете, я всё буду отрицать.

– М-да, девочки-и… – Лопухина собралась на выход. – Чем вы только не занимаетесь, в какие опасные игры вы только не играете… А результат налицо. Значит Марьяну до полусмерти изуродовала ты?

Девушка вздрогнула и замерла, вытаращив глаза. Её испуганная гримаса начала переходить в состояние возмущения:

– Да я её пальцем не трогала!

– А кто тогда?

– Я же говорю – ведьма!

Медсестра, засунув руки в карманы, сделала несколько шагов обратно к кровати. В её лице угадывалась ирония.

– Значит, получается… тебя – Марьяна, Марьяну – ведьма. Так?

– Именно!

– Ладно. – Олеся снова нависла над больной. – Кто с вами был третий? Скажи честно.

– Карга! – ни на минуту не задумываясь, ответила Маркус.

– Ясно. – Медсестра развернулась на каблуках по кругу и демонстративно пошла к двери. Татьяна не стала её задерживать, пытаясь принять решение: уж не вернуться ли ей снова к обету молчания…

В часы посещений перед постовым «аквариумом» возник худой долговязый мужик в клетчатой рубашке, застёгнутой до последней пуговицы, с большими накладными карманами на груди. Из левого кармана топорщился сложенный в несколько раз документ; мужчина выглядел обеспокоенно, шея его была изогнута с выдающимся вперёд подбородком, спина сутула – так он напоминал болотную птицу, либо вопросительный знак.

– Извините, – заговорил он виновато, – в какой палате лежит Маркус Татьяна?

Олеся уставилась на него оценивающе: в этой старомодной клетчатой рубашке он выглядел, словно червяк, выбравшийся на поверхность, и ему не надо было представляться – отчим и отец, звезда городских сплетен, незаслуженный заключённый – только он мог иметь подобный вид, только он мог смотреть по сторонам взглядом побитой собаки.

– Мар-кус… – попытался повторить он более чётко.