...Он не смотрел, а подглядывал, хотя в этом не было надобности. Нисколько его не стесняясь, она скинула одежды и направилась к воде. Ее обнаженность уже видели его глаза, но даже, если бы это не было так, обладая таким телом, она вправе была не беспокоиться.

  Ее движения были естественны и изящны. Длинная шея удерживала красивую головку со стянутыми в узел волосами. Прямая спинка, тонкий стан, налитые ягодицы забавлялись, раскачивая бедра, поочередно приподнимались, круглились, образуя соблазнительную складку, затем небрежно опадали, дрогнув, чтобы вновь потянуться вверх.

  Невозможно было не любоваться ею.

  Она шла прямо на теряющий яркость огненный шар, катившийся к горизонту. Подошла к кромке воды, остановилась, заслоняя солнце. Подалась вперед, протянула к нему руки, приветствуя и прощаясь. Застыла...

  Контур полностью закрывавшего светило тела (темный изнутри) обозначился сияющим ореолом по краям и походил на вазу удивительной формы! Тоненькая сверху, неожиданно расширяющаяся посередине и постепенно сужающаяся книзу - плавные совершенные линии! Очарованный он был готов бесконечно долго наслаждаться этим видением. Увы, солнце заторопилось - ему пора было за горизонт, и игриво выглянув из-за нее, покатилось дальше, разрушая замечательный эффект. Наконец, она ступила в воду, теряя ноги, стан, плечи, поплыла.

  Сбросив одежды, сбежал к воде и он. Вода оказалась ледяной, поэтому, окунувшись, он быстро выскочил из воды, но вытереться не успел. Девушка уже выходила.

  Он взял ее полотенце, удерживая перед собой, прикрывая собственную наготу, и склонив голову, исподлобья поглядывал (подглядывал) на приближающуюся фигуру.

  Ему очень хотелось стать этими сверкающими капельками, сбегающими по ее выпуклостям и впадинкам, ощущать ее всю - узкий стан с дерзко торчащими в стороны грудями, венчаемыми крупными напряженными от прохлады бутончиками, тоненькую талию, долгие ноги, упирающиеся в широко разлетевшиеся бедра, разделяемые темным треугольником в искрящихся бусинках. Безмятежная улыбка освещала ее лицо, глаза лучились. Она предназначалась всем - миру, природе, солнцу, ему.

  Протянула руку, взяла полотенце, открыв его наготу - покрытое гусиной кожей тело, скукожившийся комочек плоти, и так не выдающийся, а тут и вовсе норовивший спрятаться от холода, от ее глаз...

  Девушка улыбалась тепло и приветливо, естественная как сама природа, не понимая его страхов. Пока она вытиралась, отвернувшись, он торопливо, суетясь, теряя равновесие, не попадая, натянул трусики на мокрое тело. Затем, накинув полотенце, наконец, успокоился, продолжив свое вороватое подсматривание на то, как она, ничуть не смущаясь, грациозно неторопливо покрывала свое тело одеждами, которым он мучительно завидовал...

  ...У нее была чудесная, изумительная улыбка, точнее улыбки, и всегда разные. То едва заметная, обращенная внутрь, то светлая, лучистая, восторженно принимающая мир, то слегка виноватая, извиняющаяся за что-то, то тревожная, чутко сопереживающая, то горькая с искорками слезинок и морщинками у бровей...

  Испытав в недалеком прошлом душевную драму, едва не приведшую ее к трагедии, девушка решительно поменяла свое отношение к миру, обратилась к любви, находя в ней поддержку и защиту. Добрая, ласковая, славная.

  Для него до сих пор оставалось загадкой - что в ее красивой головке сработало, какое помутнение нашло, что она выделила его среди других, сблизилась с ним, ведь он не подходил ей ни по каким критериям. Она безуспешно искала в нем учителя (мастера), но он не мог им стать, более того, невзирая на большую разницу в возрасте, сам стал учиться у нее открытому, простому, позитивному отношению к жизни, оказавшись бездарным учеником, потеряв способность легко и радостно принимать окружающий мир.

  Она доверчиво несла свою любовь - близким, друзьям, ему, себе. Любовь ее была безмерна, светла и чиста! Ее хватало на всех, она жила ею. Он, как и другие, купался в ней, пил ее жадно и самозабвенно, все более пропадая.

  Ему хотелось отдавать ей в ответ столько же любви, но ее явно недоставало.

  Тогда он стал отказывать в любви родным, близким, обделяя их ею и более всех, конечно же, себя. И нес, дарил любимой всю собранную (по крупицам) любовь.

  Но такая любовь ей не была нужна. Она не понимала, как можно не любить себя - не любя себя, не полюбишь никого. Он не умел иначе, не получалось, да и не любовь это было вовсе! Это было удивительное не сравнимое ни с чем состояние взвешенности, невесомости, полета, падения, не изведанное им прежде. Увидев ее, он растворялся в ней, в ее любви, теряя себя, чувство реальности, ощущение времени... Она, мысли о ней стали занимать все жизненное его пространство, вытесняя остальное...

  ...Как естественное развитие их отношений любимая непринужденно и просто допустила его к себе, была мила и нежна.

  Он сильно нервничал, боясь возможной своей неспособности. Слава богу, сумел, но утратил напрочь свой былой опыт и умение, и любил ее неумело, как мальчишка, так и не добившись заключительного аккорда. Она не сетовала на это, неловко улыбаясь, будто это она виновата, а не он.

  Как ни парадоксально, именно любовь мешала ему быть умелым и раскованным. Он боялся хоть чем-то оскорбить ее, обидеть. Впервые в своей жизни он не торопил близость между ним и дорогой ему женщиной, достаточно было ее видеть, слышать, держать за руки, погружаясь без остатка в карие лучистые очи, забыв о времени и о себе...

  ...Она поднялась с постели спиной к нему, потянулась, он любовался непозволительно красивым ее телом - выгнутой спиной, тоненькой талией и этими роскошными округлостями, создающими поразительный контраст с узким верхом. Не удержался, поцеловал в прохладную упругость выпуклости.