А когда Дмитрий, как всегда осторожно, чтобы ненароком не разбудить дочурок или прикорнувшую от хозяйственной маяты жену, вошел, наконец, в их прихожую, Алёна вышла к нему с заготовленной надменной улыбкой. Дмитрий ей в ответ радостно улыбался, держа перед собой ее любимые, с дурманным запахом ландыши. И этот дурман сделал своё черное дело. Алёна, сознавая, что говорит всё против своей воли, о чем потом пожалеет, съязвила:
– И это вместо объяснений? А цветочки эти ты ей отнеси… При нашем скудном бюджете только букеты и осталось покупать…
– Аленёнок, – так Дмитрий называл ее в минуты особой нежности. – Давай не будем! Неужели какая-то бумажка, которую я и прочитать не успел, испортит наши отношения! Ну, не дуйся же ты!
– Уходи! Ты мне… Ты нам больше не нужен… Не нужен! У меня, может, тоже есть кое-кто… – выкрикнула Алёна и убежала в спальню к дочкам.
– Вот это, уже другое дело! – отрубил Дмитрий, удивляясь мгновенно закипевшему в нем возмущению и обиде, наверняка, беспочвенной. Но внутри уже клокотало от прилива злости, первой злости за их совместную жизнь. Он резко прошел в комнату, собрал какие-то военные вещички, взял из ванной подвернувшиеся под руку причиндалы, в сердцах швырнул под стол неповинный букетик ландышей и вышел прочь.
Он пока не сознавал на всю глубину, сколь огромную ошибку совершает с такой легкостью. Он не мог знать наперед, что почти двадцать лет последующей жизни будет пытаться ее исправить, но восстановить в полной мере то, что так глупо разрушал в эти минуты, уже не суждено будет никогда. Для того, следовало действовать иначе с самого начала. Но теперь дело сделано! И даже финальная точка жирно поставлена.
Он еще не знал, что это именно так…
Глава 3
И сколько изматывающих лет, думала теперь Алёна, два близких человека безжалостно изводили себя, стремясь на основе необоснованных и пустячных обид достичь невозможного – забыть того, без кого раньше не мыслили своего существования. Будто так уж важно, кто уступит первым и первым подойдет, протягивая навстречу любимому человеку распахнутую настежь душу и руки? И настолько важно, кто первым отважится задавить своё самолюбие, проявив житейскую мудрость, ради того, кого любит?
Но все эти годы они стойко придерживались своих принципов, коверкающих им жизнь, которая каким-то странным образом устраивала-таки ранее невозможное. Потому они, худо-бедно, продолжали жить врозь, подозревая друг друга в том, чего не было, потеряв доверие как раз в те труднейшие годы, когда больше всего нуждались в помощи бесконечно родного и надежного друга.
Многие ошибки, совершаемые людьми походя, исправить невозможно! Это иллюзия, будто выход есть отовсюду и всегда! Это неверно, будто можно вернуть что угодно, и всё исправить, а в некоторых случаях даже начать жизнь сначала, мудро избегая прошлых ошибок!
Так уж мир наш устроен, что в одну и ту же воду нельзя войти дважды! И ничто не проходит бесследно. Жизнь всегда и на всём оставляет свой несмываемый отпечаток. Её нельзя переписать набело! Ее нужно проживать сразу и без черновиков. А за ошибки придется – нет! – не платить! Придется расплачиваться! Чем? В лучшем случае, прожитыми бессмысленно впустую годами. Расплачиваться частью изуродованной своими же неправильными действиями жизни! Упущенными возможностями. Украденными радостями и дополнительными муками своих же детей. Страданиями и сединой родных.
В жизни нельзя вернуться назад, чтобы сделать ее умнее, честнее, порядочнее…
С какой же легкостью нами разрушается то, думала сейчас Алена, что так трудно и долго создается, во что вложено столько сил, времени и души! Как больно понимать это задним числом, когда… когда годы прошли… Мне почти сорок, совсем старуха… Хотя вижу, что Димке еще нравлюсь! Он по-прежнему загорается весь, когда я напускаю на него свои женские чары…
Глава 4
Месяц назад в чудом сохранившемся на первом этаже почтовом ящике Алёна обнаружила странную записку. В ней кратко, словно в телеграмме, оказался напечатанным ее адрес, фамилия и имя, но от текста веяло неформальной интригой:
– Уважаемая Алёна! Я пытался зайти к вам в гости проездом, чтобы повидаться, но не застал дома. Попытаюсь это сделать на днях (точнее не знаю), возвращаясь к себе в Воронеж. С уважением, ваш родственник.
И всё! Значит, опять объявился этот таинственный родственник, который систематически их выручал в самое трудное для них время. Однако ни Алена, ни ее мама не знали и никогда не имели каких-либо родственников в Воронеже! Прямо-таки, добрый невидимый дух, опекающий всегда ее саму и ее девочек.
При этом важными всегда оставались два обстоятельства, связанные с духом. Во-первых, отказаться от его крупных денежных переводов под Новый год и подарков к дням рождения девочек и самой Алёны было никак невозможно. Она просто не знала обратного адреса своего доброго духа, и на почте его не знали, потому сожалели, что перевод «повиснет». Его просто некуда возвращать, «лучше уж получите вы его, девушка». А во-вторых, ей с девочками в те тяжелые годы без подобной помощи из Воронежа было бы не выжить. Приходилось смирять гордыню и получать столь необходимые деньги, не зная даже, кого благодарить за подобные щедроты?
Алёна, разумеется, предполагала, что всё это исходило от Дмитрия, но, не зная за эти годы о нем ничего-ничего, – он как в воду канул! – она не была уверена в правильности своей догадки. Да и злой он ушел… И не вернулся же. До подарков ли после такого расставания! Вот и продолжалась многие годы эта странная односторонняя связь с неведомым родственником-духом из Воронежа, в котором Алёна и не была-то никогда.
А теперь – на тебе – сам объявится! И как мне с ним быть? Не в ножки же кланяться, хотя именно это, по мнению Алёны, он вполне заслужил. И вернуть все его подарки и, тем более, деньги, до сих пор нет никакой возможности. Тупиковая ситуация. Впрочем, он, конечно, и не примет свои дары обратно. Ему от меня что-то другое нужно. Может, и не старик он вовсе! Боже, ты мой, о чем я? И что мне делать, если явится? Как же выпутаться из этой странной истории?
Но уже назавтра, средь бела дня в ее окно на шестом этаже постучали… Алёна вздрогнула, удивившись, неужели проклятый подоконник за окном стал дребезжать даже в безветренную погоду. И кто его, наконец, закрепит? Но оказалось, что стучит блынька! Она сразу вспомнила это название их детской шалости и легко рассмеялась. Когда-то они прикрепляли канцелярской кнопкой над окном друзей нитку с камешком, к которому в кусты тянулась другая нитка. Подергаешь ее, камушек в окно и постучит… Шутка особенно хорошо удавалась в темное время.
Теперь же на веревке за окном раскачивалась изящная корзинка с роскошными цветами. Алена сквозь тюль опасливо поглядела на внезапную «блыньку», как-то объявившуюся на ее шестом этаже, заглянула наверх – кто там шутит? Потом раскрыла окно и, притянув корзинку, отвязала ее.
Любопытство и радость не умещались в груди, предчувствующей нечто приятное! Под цветами в корзинке лежал красочно оформленный пакетик, а в нем – о боже! – пятьдесят грязно-розовых купюр. Двести пятьдесят тысяч! Алёна таких денег и в руках-то никогда не держала, потому задохнулась от испуга. Зачем-то опять выглянула в окно – может, не ей всё это предназначено? И, вся дрожа, брякнулась на диван, не выпуская цветов. Наконец она прочитала открытку. Так и есть! Опять этот чудак из Воронежа! Значит, он уже здесь! На крыше, что ли?
В это время прозвучала мелодия их звонка – значит, кто-то стоял у двери в подъезде. Алёну бросило в жар.
– Только бы Димка! Только бы Димка! – заклинала она судьбу, не очень щедрую на сюрпризы, и вспыхивала от радостного предчувствия. Потом сосредоточилась, (не зря она была на хорошем счету в должности старшего инженера-химика на чудом сохранившемся с советских времен заводе химических волокон) поправила расческой копну красивых волос и распахнула дверь.
