В одну из многочисленных ночей, коих уже и не счесть за историю человечества, дул страшный ветер, завывающий среди многоэтажных домов, ещё не небоскрёбов, но всё же величественно возвышающихся на фоне частного сектора. Одной из этих многоэтажек являлся родильный дом, старый, угрюмый и мрачный, похожий на некогда живое существо, но уже умершее, облезлое, пустое, ставшее приютом людям, кажущимся ничтожными насекомыми в теле догнивающего великана. В окно палаты время от времени стучала корявая ветка дерева, выглядевшая как чья-то раскидистая лапа, тянувшаяся к будущим матерям, а также младенцам, недавно появившимся на свет. Лампа мерцала из-за неполадок с электричеством, отчего в углах палаты играли зловещие тени, словно выжидающие удобного момента, чтобы напасть на ещё не рождённых младенцев, разорвав их матерей, и вкусить столь сладкую и желанную плоть, упиваясь болью, страданиями и страхом, находясь в экстазе от трапезы и своей кровожадности; нападать вновь и вновь…

"Но это лишь тени, ветер и дерево, всего лишь игра воображения" – так думали все, кто ожидал родов в этом ужасающем своей мрачной, угнетающей атмосферой здании. Но никакие убеждения не помогали избавиться от навязчивого страха, а тихие, едва слышимые монотонные поскрипывания деревянного пола в коридоре добавляли лишь нервный трепет, но не столько за себя, сколько за своих детей.

И вот, в одной из палат истошно завопила молодая девушка, разорвав своим криком ночную, сводящую с ума мрачную тишину; и её вопль означал лишь одно – схватки. Врач стремглав бросился в палату, попутно поднимая медицинских сестёр, которые уже глубоко погрузились в царство Морфея.

Глубокой ночью родился мальчик. Он не кричал, как большинство только что появившихся на свет детей, а, наоборот, улыбался, глядя акушеру в глаза не моргая. Его невообразимое спокойствие и холодный, пронзительный взгляд, смотрящий будто в самые потаённые уголки души и ищущий в ней что-то, невольно пугал медицинский персонал, вызывая странный комок, тревожащий их где-то в глубинах души.

Родившись с синими, словно небо, глазами и светлыми, золотистыми волосами, он полностью изменился до восхода солнца, обретя серые глаза с зеленоватым оттенком и волосы, походившие на едва заметное пламя, что освещает путь странникам, идущим в тумане.

Мальчик, рождённый в ту жуткую ночь, жил и рос в самой обыкновенной семье, окружённый добротой и заботой. Но, когда его называли по имени, что-то внутри постоянно шевелилось, будто пробуждаясь ото сна, эхом повторяя услышанное и проверяя на слух, но, не удовлетворившись звучанием, вновь погружалось в безмолвную спячку. И изредка это «нечто» давало советы, подсказывая, как поступить в сложных ситуациях, защищая Максима от несчастий. Мальчик был таким не по-детски амбициозным и властолюбивым, хилым на вид, капризным и злопамятным, что складывалось впечатление, будто он затаил обиду на весь мир. Старшие думали, что это пройдёт со временем; сверстники недолюбливали его, не упуская шанса обидно подшутить или даже ударить в плечо.

– С дороги, зубрила! – грубо, едва ли не крича и толкая Максима, пробежал главный забияка класса, Антон.

“Ты пожалеешь об этом” – подумал Максим, но так ничего и не ответил, решив не ввязываться в конфликт, но отомстить позже, выждав нужный момент. Он часто действовал исподтишка, делая различные пакости своим обидчикам.

– Что молчишь? Боишься? – всё не унимался обидчик.

– Отстань, не твоё дело!

– Что ты сказал, ботаник?

Терпение Максима лопнуло от обиды, и он, сжав свой маленький кулачок, набросился со всей накопленной за долгое время злостью на Антона. Неизвестно, чем бы окончилась эта драка, если бы не вмешательство учителя, так удачно проходившего мимо. Разняв их, он немедленно повёл обоих мальчишек к директору, так как это было недопустимым проступком в элитной школе, где они обучались. Уже пожилая женщина, находившаяся на почётном посту директора около семи лет, была очень строгих нравов, считая, что о любом нарушении дисциплины необходимо немедленно уведомлять родителей лично, с вызовом их в свой кабинет. Для неё было не важно, какую должность они занимают и где находятся в данный момент. И этот случай не стал исключением.

Уже придя домой вместе с родителями, Максим понимал, что наказания ему не избежать. Но результат превзошёл все его детские опасения: ему отказали в покупке велосипеда на грядущее лето, а это было для него сродни катастрофе.

– Всё из-за него! Он виноват – покарай его… мы сделаем это вместе! – тихо, едва уловимо прошептало холодное, полное ненависти, «нечто».

– Кто здесь? – спросил Максим, испугавшись неизвестного странного голоса, прозвучавшего у него в голове.

– Я тот, кто с тобой с рождения и до самой смерти. – прошептал незнакомец. – Ты же незаслуженно наказан, не так ли? Давай отомстим ему вместе, ты и я.

– Но кто ты и где?

– Я твой друг. Ты же хочешь со мной дружить? Позволь, я накажу его! Мы сделаем это вместе, как хорошие друзья. – не отчаивался голос, становящийся всё сильнее и увереннее.

– А что с ним будет? – начал сдаваться Максим.

– Он будет просить прощения за все обиды. – едва скрывая злобу, отвечал таинственный голос.

– Да, я хочу, чтобы он попросил прощения за всё! – выкрикнул мальчик, будто боясь быть неуслышанным или неожиданно отвергнутым.

В его глазах всё резко помутнело, будто покрывшись пеленой, затянувшей глаза. По телу пробежал холодок, сопровождаемый слабым покалыванием. Ноги Максима невольно подкосились, будто став ватными, слабыми, бесполезными. Мальчик начал терять сознание. Неожиданно он выпрямился, гордо выгнув грудь “колесом”, а на его лице застыла зловещая улыбка, больше походившая на звериный оскал.

– Я вернулся! – воскликнул он хриплым, шипящим голосом, не свойственным мальчишке до этого.

Тот, кто заменил Максима в его теле, быстро направился к дому, где жил Антон. Робко постучав в дверь, чтобы не выдать своих агрессивных намерений, он ожидал момента, когда она откроется, а после этого стремглав ворваться в квартиру и совершить акт возмездия, столь сладкого и желанного. Раздались громкие, размеренные механические щелчки замка, и, вот, дверь открыта – обидчик стоит напротив, смотря в глаза и не испытывая ни малейшей крупицы страха.

– Что, ботаник, прощения просить пришёл?

– Ты один?

– Твоё какое дело, книжный червь?! – с нескрываемой злобой ответил Антон.

– Значит, один, очень хорошо. – прошептал тот, кто заменил Максима.

Резко и напористо, не тратя больше времени на разговоры, он, подобно урагану, ворвался в квартиру, столкнув с дороги Антона. Не давая ему времени на сопротивление, он одной рукой схватил его за горло и с недетской силой сжал его, смотря беспомощному мальчику прямо в глаза. Свободной рукой, совершенно не глядя, мститель закрыл дверь изнутри – он избавился от возможных свидетелей. Антон отчаянно пытался освободиться, размахивая руками и ногами, но силы покидали его с неимоверной скоростью. И вскоре он, уже практически обессилев, стал вяло перебирать ногами по паркету, но его мучения были ещё далеки от финала продуманного плана мести. Бросив свою жертву, новый владелец тела Максима направился на кухню за ножом, желая увидеть кровь обидчика. Тихими, но уверенными шагами направившись в прихожую, он насвистывал незамысловатую мелодию, спокойную, неторопливую. Антон лежал, хрипя и плача от боли и отчаяния, не смея даже позвать на помощь. Тот, кто был в теле Максима, уверенно склонился над ним, играя ножом по нежной детской коже и оставляя мелкие, но всё же кровоточащие царапины.

– Проси прощения, ничтожный червь, а после умри, захлебнувшись собственной кровью! – требовательно диктовал условия мститель.

– Прости меня, я не хотел тебя обидеть. – хрипя и поскуливая говорил Антон, не скрывая своих слёз.