Переведя взгляд на дорогу, ведущую в сторону аэропорта, я увидел на ней удаляющегося мужчину с чемоданом в руках. Шел он не спеша, чуть ссутулившись, но держа голову прямо.
Вот мужчина остановился, поставил чемодан рядом и оглянулся назад в сторону поселка. Я сразу узнал в нем Андрея Петровича. Несколько минут он всматривался перед собой, словно пытаясь найти последнюю ниточку, соединяющую его с пока еще реальным прошлым. Затем Андрей Петрович медленно двинулся дальше. Еще два-три раза обернулся, пока совсем не скрылся за уклоном дороги.
ВИЗИТ К КОЛДУНЬЕ
Пять лет жизни на Крайнем Севере пролетели для меня как один день. И если бы не здоровье детей, я посвятил бы Арктике больше времени.
После романтической журналистской работы в условиях вечной мерзлоты газетная жизнь на материке несколько потускнела, стала более однообразной. Меня стали приучать к более упрощенному и строгому слогу, не докапываться до душевных пристрастий людей. Во всех материалах должна была присутствовать направленность, связанная с задачами партийных съездов и конференций. В такой работе прошли десять лет.
Встряхнула меня от затянувшейся обыденности случайная поездка к родственникам в древний Владимир. Прошел я по старинным улочкам, полюбовался на небесно чистые церквушки, побывал на службе в знаменитом Успенском соборе. И вдруг понял, что в мое сердце, в мою душу вошло что-то новое, пока непонятное, может быть, даже более ценное, чем неповторимая северная романтика. Во Владимире я как бы уловил запах родной русской истории, в отличие от Дзержинска, родившегося на потребу социалистической экономики, перенасыщенного химическими заводами, проросшего однообразными коробками архитектурных сооружений.
Перебраться во владимирскую областную газету было делом времени. Здесь оценили мой прошлый опыт. Обком партии дал мне «добро» на работу в его «ручном» издании. И хотя квартирный вопрос решался крайне сложно, со временем удалось перевезти во Владимир семью.
Начавшаяся взрывная перестройка привела к тому, от чего нас отучали долгие годы. Во Владимире стали снова открываться православные храмы. Я ходил то в один, то в другой, ощущал их непонятную притягательность, но не мог отвязаться от мысли, что вера – явление больше надуманное, чем необходимое и жизнеутверждающее. Быть может, поэтому я продолжал оставаться некрещеным.
В 1991 году через Владимир по пути в Дивеево переносили мощи святого преподобного Серафима Саровского. В Успенском соборе, где для мощей была сделана остановка, выстраивались огромные очереди. Требовалось несколько часов, чтобы пройти каких-то сто метров, поклониться и приложиться к останкам святого. Совершив это действо, я так и не понял его глубинной сути. Поклонение мощам напомнило обычный языческий обряд. Уходил я от собора с холодным и непонятным чувством, оживленным лишь сознанием того, что мне удалось стать одним из участников этого всенародного события.
Как и многие из моих соотечественников, испытывая духовный голод после долгих лет воинствующего атеизма, я бросился в пучину духовных исканий. Сначала я поверил в демонизм Кашпировского, затем окунулся в лазаревскую «Диагностику кармы». Какое-то время посещал сеансы украинского экстрасенса, который брался лечить даже неизлечимые болезни. Написал даже для газеты о нем несколько хвалебных статей. И если раньше я пытался постичь тайну жизни через литературу, искусство, диалектическую философию и политическую экономию, то теперь, поглощая запоем массу «интересных» книг и встречаясь с «просвященными» людьми, все больше склонялся к тому, что секреты личности сокрыты в его психике и душе, которые только и способны постигать неведомое.
Однажды, по совету знакомого, вышел на одну владимирскую целительницу и даже побывал у нее дома. Несколько комнат, заставленных мебелью, шкафами и полками с книгами по искусству и художественной литературой. Но дальняя, совсем небольшая комнатка, оказалась довольно необычной. Зашторенные окна, свечи, черепа, книги по белой и черной магии, маленькие зеркала, множество других, непонятных мне предметов вызвали ощущение, будто я попал со света в склеп. Здесь все отдавало какой-то могильной затхлостью, обволакивало атмосферой страха и безысходности. «Куда меня занесло?» – не давал покоя мне вопрос, на который в процессе разговора с довольно симпатичной и уверенной в себе сорокалетней женщиной я все же получил однозначный ответ. Передо мной была самая настоящая колдунья и ворожея, которая «могла влиять даже на происходящее на экране телевизора и определять будущее в личной и общественной жизни людей». Она бредила учением «Живой Этики» (Агни – Йоги), направо и налево сыпала знаниями об устройстве мира и, прежде всего, мира духовного. «Живую Этику» хозяйка «темной» комнаты преподносила мне как некий «синтез» науки, религии и философии, «синтез» культур Востока и Запада.
Не знаю, как я тогда набрался терпения выслушивать свою собеседницу в течение нескольких часов. Сбросил с себя охватившую меня тяжесть лишь после того, как покинул этот частный дом, располагавшийся почти в самом центре города, и вышел на свежий воздух. День был солнечный, вокруг туда-сюда сновали люди, охваченные заботами. Даже не верилось, что буквально рядом с ними человек живет в ином, бесноватом мире, стремится стать богом без Бога, получить сверхъестественные, сверхчувственные способности при содействии нечистой силы и воздействовать на окружающих людей и стихии мира. В то время эта встреча стала лишь одним из немногих разочарований на пути поиска духовности.
Совершенно иное впечатление оставила встреча с другой женщиной. Кандидат наук, она долго жила в Средней Азии. Но в какой-то момент ее неудержимой силой, даже помимо воли, потянуло во Владимир. В результате ее семья все же оказалась в этом древнем православном городе. И тут стало происходить совершенно странное. Почти каждую ночь женщина слышала какой-то внутренний голос, диктовавший ее сознанию готовый текст, который оставалось только записывать. Содержание такой «космической почты» было довольно любопытное. Это мировая и русская история, судьбы отдельных народов и личностей, будущее человечества. Я познакомился с некоторыми отрывками посланий, и они показались мне интересными. Надиктовано их было к тому времени почти на две книги. Отдельные моменты оказались даже пророческими и нашли свое подтверждение в действительности. Я искренне завидовал женщине, был восхищен ее способностью на огромном расстоянии «общаться» с Космическим Разумом.
Но наибольшее впечатление на меня в то время произвела книга Даниила Андреева «Роза мира». В ней автор предложил новую программу по спасению человечества. Во многом непонятное мне произведение попалось мне сначала в самиздатовском варианте, а затем уже растиражированное до немыслимых размеров. Книга привлекла внимание также тем, что ее автор, Даниил Андреев, сын писателя Леонида Андреева, свои последние годы, почти до самой смерти в 1959 году, провел во Владимирском Централе по необоснованному обвинению.
Основная мысль произведения заключалась в том, что следовало бы объединить христианство со всеми существующими религиями и создать единый духовный центр, Розу Мира. Это объединение возможно через образование «всечеловеческого братства» во главе с человеком некоей «высшей одаренности, сочетающим в себе праведность, дар религиозного вестничества и художественную гениальность».
Даниил Андреев утверждал, что человечество остановилось в своем развитии. Образовался гигантский вакуум духовности, который обычная наука бессильна заполнить. Понравилось мне и то, что одной из целей «Розы Мира» должно стать распространение материального достатка и высокого культурного уровня на весь земной шар, население всех стран, воспитание поколений облагороженного образа, превращение планеты в сад, а государств – в братство.
Даниил Андреев показался мне человеком не от мира сего, сумевшим уловить общемировые идеи. Передо мной словно раскрылась философия нового времени, указывающая путь ошеломляющей духовности.
